Уголок его губ дергается в ленивой ухмылке, но спустя мгновение Багиров все-таки съезжает на обочину и, заглушив машину, откидывается на спинку сиденья.

— Ну же, удиви меня, — он небрежно жестикулирует одной рукой и достает телефон.

Сделав глубокий вдох, я отстегиваю ремень безопасности и расправляю плечи, смаргивая жжение в глазах. Черта с два я заплачу.

Сердце стучит так сильно, что я не слышу голоса разума, который кричит что-то похоже на «идиотка», но недостаточно громко.

Ладони тут же становятся влажными, и я вытираю их о пижамные штаны.

Назад дороги нет. Я заставлю этого говнюка забрать свои слова обратно и подавиться ими. Единственное, что остановит меня, – если Багиров признается, как неудачно он пошутил, правда, непохоже, что он вообще о чем-то думает, сосредоточившись на своем долбанном телефоне.

Но когда я приподнимаюсь на месте, то замечаю, что его взгляд цепляется за мое движение.

Возможно, с его послужным списком мой поцелуй действительно не выбился в фавориты. Но не пошел бы он к черту и вместе с ним то чувство, которое завязывается узлом в моем животе от мысли, скольких девчонок он целовал в этой машине.

Больше не медля, я встаю и без церемоний начинаю перебираться к нему на колени, вынуждая его убрать телефон в сторону. Но потеряв равновесие, я наступаю Багирову на ногу и вписываюсь лбом прямо в его твердую и широкую грудь.

Вздох застревает в горле, и я слышу, как он выплевывает шипящее ругательство, рывком убирая мою неудачно приземлившуюся руку со своего паха. О боже, ну почему рядом с ним я постоянно падаю лицом в грязь?

— Извини, — едва ли не пищу я, снова сгорая со стыда, и осторожно присаживаюсь бедрами на его колени, увеличивая между нами расстояние.

Мне нужен воздух. Срочно.

Но как только свежая порция кислорода поступает в мозг, я трушу.

В моей голове все представлялось более эффектно: вот я сажусь к нему на колени, а вот целую его и заставляю забрать свои проклятые слова обратно. Но по факту я чувствую себя… убого.

Тяжело сглотнув, я собираюсь с позором ретироваться на свое сиденье, но он опускает большую ладонь на мое бедро и удерживает меня на месте.

— Не разочаровывай меня, Ведьма. Покажи то, зачем ты сюда забралась.

Что-то темное сияет в его холодных глазах, пока я, сидя у него на коленях, едва справляюсь с собственным волнением и сердцем, что норовит разорвать грудную клетку и выскочить.

Илай такой большой, что на фоне его мускулистого тела и широких плеч, скрытых толстовкой, я кажусь крошечной даже самой себе. И он такой самоуверенный гад, который, откинувшись на спинку сиденья, смотрит на меня из-под козырька с ленивой ухмылкой на губах. Будто… будто его забавляет происходящее.

Вот только меня — ни капли.

Я серьезна как никогда.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем я начинаю хоть что-то делать. И то только потому, что Багиров подкидывает меня на своих коленях, как бы напоминая, зачем я вообще сюда забралась.

Я ерзаю на его бедрах, придвигаясь поближе, пока моя вздымающаяся грудь не касается его.

Это не первая наша близость, и я не должна настолько задыхаться волнением, но сейчас, при обстоятельствах, когда инициатор близости я сама, все чувствуется иначе.

Все.

Дыхание. Прикосновения. Мурашки. Импульсы. Даже тепло, разливающееся под кожей, – другое.

— Для своего дерзкого язычка ты очень труслива, Ведьма, — его голос тихий, но такой жесткий, что я должна принять это за предупреждение.

Но если я не сделаю хоть один взрослый поступок, он так и будет смотреть на меня как на глупую наивную девчонку, которая не может даже соврать правдоподобно, не то что поцеловать…

Боже. Ну почему в моей голове все так просто, а в реальности – сплошные муки?

К черту. Я сделаю это.

Это всего лишь поцелуй.

Ничего сложного.

А он – всего лишь парень.

Осторожно, не чувствуя уверенности, я снимаю с него кепку и, убрав ее в сторону, обнимаю ладонями его мощные острые челюсти, ощущая, как мои пальцы подрагивают от неловкости.

Господи, соберись.

Такими темпами он никогда не поверит, что я умею целоваться.

Втянув носом воздух, я собираю остатки мужества, приближаюсь к его лицу и… целую.

Илай не отстраняется, не пытается ответить мне или потрогать меня. Вообще ничего. Он замер. Как статуя.

В отличие от моего ванильного сердца, которое избивает грудь изнутри, пока мои губы прижимаются к мягким и теплым, но безответным губам Багирова.

На мгновение я мешкаю, не зная с чего начать. Но я ведь уже начала…

Прижимаясь к закрытому рту, я несмело обхватываю его нижнюю губу и оттягиваю ее, чувствуя, как внизу живота зарождается и начинает расти горячий шар.

Багиров не реагирует.

Его рот остается закрытым, и он не целует меня в ответ. Единственная перемена, которую я чувствую, – его тело, превратившееся в камень.

Я повторяю движение, несмотря на то что мои губы горят, будто я целую огонь.

Но он снова не отвечает мне.

Я делаю что-то не так? Все настолько плохо?

Горечь обиды и глупого стыда скапливается во рту. Достало. Я нервно сглатываю и провожу языком по его губам, пробуя вкус, который затмевает всю предыдущую горечь.

Уже смелее я обхватываю губами его верхнюю губу и нерешительно тяну ее на себя, чтобы лизнуть языком.

По крайней мере, такие поцелуи я видела в мелодрамах. Не знаю, насколько эффектно это в моем исполнении. Неважно.

Придерживаясь этой же тактики, я снова целую Багирова, но на этот раз смелее, в надежде, что почувствую отдачу, но его губы остаются неподвижны.

Я пытаюсь углубить поцелуй, но это равносильно тому, что целовать долбаную статую!

Разозлившись, я крепче впиваюсь в его лицо пальцами и толкаю язык ему в рот.

Вкус мяты, немного табачный и его собственный тут же взрываются на моих рецепторах. Я хочу еще и уверенней раздвигаю его губы языком, пока прерывистый вздох не срывается с моих губ тихим стоном. Черт…

Я чувствую, как на затылке вспыхивает жжение, прежде чем понимаю, что меня оттягивают назад за волосы.

— Если ты не хочешь, чтобы я лишил тебя девственности на обочине дороги, слезь с меня на хрен, — гремит его грубый голос, и я сталкиваюсь с дикими темными глазами.

Наверное, я не могу здраво мыслить. Или все дело в эмоциях. Но я совершенно не контролирую то, что слетает с моего языка.

— А что, ты собираешься сделать это в особенном месте?

Я облизываю свои губы и пьянею от его вкуса на них. Мне жарко. Думаю, если я сейчас посмотрюсь в зеркало, то увижу насыщенно-красное лицо. Это мой первый осознанный поцелуй. И он очень похож на наркотик.

Потому что мне хочется еще.

И плевать, что он не ответил.

Сейчас его действия кажутся куда более важными.

Багиров с минуту молчит, испепеляя меня жестким взглядом.

Я чувствую, как под пальцами сжимаются его мускулистые челюсти. И почему-то я радуюсь этому движению, как маленькой победе.

Но радость заканчивается, когда Илай освобождает мои волосы от собственнической хватки, приподнимает меня и скидывает обратно на место.

Я теряю тепло его большого тела так стремительно, что сердце разгоняется до предела, чтобы поддержать температуру, при которой оно плавилось.

Медленно сглатывая, я устраиваюсь на своем сидении и наблюдаю, как его челюсть сжимается еще раз.

Он качает головой, а затем подается вперед и заводит машину.

— Ты плохо на меня влияешь, Ведьма, — бросает он грубо и, не глядя на меня, трогается с места.

Остаток дороги мы проводим в тишине. Я пытаюсь отвлечься на музыку, которая играет фоном. Только ничего не могу поделать с тем, что то и дело разглядываюего длинные пальцы, испещренные татуировками.

Но когда мы въезжаем в город, мое уравновешенное состояние начинает снова вытеснять знакомое напряжение.

Он паркуется у общежития. Машину не глушит. И это добавляет неловкости всей ситуации.