Я вспыхиваю от кончиков пальцев ног до корней волос.

Ему обязательно быть таким высокомерным?

И он подчеркивает свое высокомерие самодовольной улыбкой, когда отстраняется от моего уха и смотрит в лицо.

— Я терлась и о более выдающиеся… — я запинаюсь, и это делает его чертову улыбку шире.

— Более выдающиеся? — подначивает он, будто я говорю что-то смешное.

— Члены! — цежу я сквозь зубы, чувствуя, как стыд пузырится в горле. Но я хочу сбить с напыщенного мажора спесь. — Серьезно, Багиров, со мной случались более запоминающиеся оргазмы.

Я вижу, как его челюсть дергается, как бы предупреждая меня.

— И сколько же ты запомнила?

Я должна почувствовать перемену в его настроении, но отступать уже поздно. Может, хоть это заставит его потерять ко мне нездоровый интерес?

— Много.

— Слишком абстрактно.

Я стискиваю зубы, закипая от стыда, в который сама себя и толкаю, как черт вилами.

— Двадцать, — выпаливаю я, чувствуя себя идиоткой, — не знаю, может, больше! Отпусти меня!

Я наблюдаю за выражением лица Багирова, но оно останется бесстрастным.

— Двадцать, — повторяет он, а потом сжимает предплечье грубее и дергает на себя, чтобы усмехнуться мне в ухо: — Если я узнаю, что ты обманула меня, Ведьма, выебу так, что твои двадцать сотрутся из твоей памяти на хуй. Или из твоего воображения.

Я задыхаюсь от услышанного, а потом он толкает меня так, что я охаю и заваливаюсь на кровать.

— Твои вещи в душевой на сушилке. У тебя пять минут.

Одевшись во все сухое и, кажется, даже выстиранное? – неважно, я выхожу из комнаты. Для меня одно то, что Багиров вообще повесил мои вещи сушиться, уже потрясение. Мажоры умеют думать о ком-то кроме себя? Невозможно. Этим утром я не готова к открытиям. Тем более таким шокирующим.

Спустившись на первый этаж, я закрываю нос толстовкой, потому что здесь пахнет отвратительно. Перегар, затхлый запах сигарет и кучи мусора. Этому дому не поможет даже мистер Пропер.

Я вздрагиваю, когда прохожу мимо дивана в гостиной и замечаю на нем храпящее тело.

Господи, скорее домой.

Наконец я выбираюсь на улицу и как можно быстрее бегу по газону к знакомому внедорожнику.

Багиров уже сидит за рулем и, натянув козырек кепки на лицо, листает что-то в телефоне. Там явно что-то поинтереснее меня, потому что на мое присутствие он никак не реагирует, даже когда я захлопываю за собой дверь.

Я тоже не горю желанием заводить разговор, поэтому, смущенно натянув рукава толстовки на ладони, зажимаю их между коленей.

— Пристегнись, — гремит строгий голос Багирова, и мое сердце спотыкается от вспышки волнения.

Немного помешкав, я все-таки пристегиваюсь и наблюдаю, как длинные татуированные пальцы поворачивают ключ и машина оживает с глухим рычанием.

Какого, блин, черта он пытается быть милым? Хотя «милый» – последнее слово, которое можно соотнести с этим парнем, но все же! Он вытащил меня из бассейна, не дав утонуть, спас меня от моих внутренних демонов и от позора, который мне и без того обеспечен. Я промолчу о том, что произошло в душе и после…

Уму непостижимо. Я оправдываю парня, который и втянул меня во все эти неприятности. Но хуже всего, что я собираюсь еще и поблагодарить его.

По крайней мере, я попытаюсь. Не хочу чувствовать себя должницей. Но для начала, наверное, мне стоит извиниться…

Я резко выдыхаю и закусываю нижнюю губу.

Я слишком много думаю.

Судя по всему, Багирову вообще по фигу. Но проблема в том, что мне – нет.

— Послушай, я так не могу… — я ерзаю на месте и, не зная куда деть руки, убираю нерасчесанные волосы за уши. — То, что я наговорила тебе про твоего отца… мне жаль, я не имела права трогать твою семью… Да и вообще… — я дергаю ногой, — это было низко. Прости.

Фух. Ну вот и все. Я сказала это. Ничего ведь сложного, правда?

Вот только тишина в ответ немного смущает.

Украдкой я поглядываю на молчаливого Илая, который ведет машину и, видимо, не собирается облегчать мне задачу.

Проглотив комок в горле, я продолжаю.

— И спасибо тебе за то, что спас меня, — выдаю на одном дыхании, которое в следующее мгновение замирает в груди…

— Мне не нужны твои извинения, Ведьма. — Даже не смотрит на меня. — Но у тебя есть то, что мне интересно. Расскажи, и мы будем в расчете.

Мои глаза практически лезут на лоб. Вот что за говнюк?!

— Я вообще-то искренне извинилась, — едва не рычу и, сложив руки на груди, отворачиваюсь к окну. — А ты опять ведешь себя как высокомерный мудак.

— Я тот, кто я есть.

Фыркаю, закатывая глаза:

— Очень рада!

С его стороны прилетает приглушенный смешок:

— В душе я тебя полностью устраивал.

Я снова распахиваю глаза и забываю сделать вдох. Не хочу, чтобы его слова смущали меня, но ничего не могу с этим поделать, поэтому я отворачиваюсь к окну и решаю прикусить свой язык.

Однако у Багирова другие планы…

— Наш мир устроен так, что если ты хочешь что-то получить, то для этого нужно что-то сделать. — Я хмурюсь. — Так вышло, что вчера я сделал для тебя как минимум три вещи. — О, кажется, я понимаю, к чему он ведет. — Я защитил тебя от своего друга – это раз. Я вытащил тебя из бассейна – два, ну и твой самый незабываемый, разумеется, из всех предыдущих двадцати, оргазм – три.

Жар кусает мои щеки, а дыхание дается с трудом. Если бы могла, я бы слилась с сиденьем. Вот зачем он напомнил о моем дурном языке?

— Илай… я… — внутри все сжимается. — Не было никаких двадцати оргазмов, — говорю я сквозь вновь образовавшийся ком в горле, теребя рукав толстовки. — Вообще ничего не было, — добавляю тихо. — Ты первый у меня… во всем.

В салоне повисает тяжелая тишина, и мне очень хочется выпрыгнуть в окно прямо на ходу машины. Но вместо этого, я снова подглядываю за Илаем, крепко сжимающим руль и сосредоточенном на дороге. Козырек кепки мешает разглядеть его лицо, но я замечаю, как дергается его горло и напрягаются квадратные челюсти.

Медленно втянув носом воздух, я отворачиваюсь к окну и закусываю изнутри щеку.

Что я опять не так сказала?

— Я не поверил тебе, — наконец произносит он, и я резко поворачиваю голову в его сторону. — Для такого количества оргазмов ты хотя бы должна уметь целоваться.

Я вжимаюсь в спинку сиденья и тяжело сглатываю.

Что? Горячее чувство стыда опускается в живот и обжигает его, как серная кислота.

Нет, я знаю, что у меня мало опыта. А точнее, у меня его совсем нет, за исключением слюнявого поцелуя в третьем классе с одноклассником, в которого я была влюблена.

На тот момент я действительно считала, что это и есть любовь. Разве можно было устоять перед первым красавчиком всей начальной школы и лучшим учеником класса? За ним бегали все девчонки, а на свидание он позвал меня. Вот только потом я случайно подслушала, как он высмеял этот поцелуй и рассказал всем своим друзьям, что потом ему пришлось отмывать мои слюни со своего лица с мылом.

Остаток учебного года парни тыкали в меня пальцем, а на Восьмое марта подарили слюнявчик, когда всем девчонкам дарили цветы. Я терпела столько унизительных прозвищ… наверное, поэтому «убогая» теперь ничуть не задевает.

Горечь воспоминаний пузырится в моем горле.

После этого я зареклась не подпускать к себе парней. И мне прекрасно это удавалось, пока я не встретила одного мажора. И я не просила, чтобы он меня целовал. Но Багиров просто взял и сделал это. Сначала один раз, затем второй и третий, а сейчас взял и бросил мой многолетний комплекс в лицо, как грязную тряпку.

Сквозь жжение в глазах, я сжимаю челюсти до боли и цежу сквозь них:

— Останови машину.

Злость и обида вымещает чувство стыда к чертовой матери. Вот только Багиров не реагирует на мою просьбу.

— Останови машину, — я повышаю голос и поворачиваю голову в его сторону, стараясь дышать ровно. — Сейчас же.