Однако всё оказалось куда проще.
Массивное зеркало над раковиной по-прежнему отражало меня – но такую, какой я была пятнадцать лет назад, в старших классах. Тощую, бледную, с короткой стрижкой – короче, ночной кошмар родителей, мечтавших о миленькой девочке-принцессе, а получивших злобного эльфа.
– Тебе нравится? – донеслось у меня из-за спины заинтересованное.
Ну, Йен!
Я уже набрала было воздуха, чтобы сказать своё громкое и веское «нет», но обернулась – и все слова застряли в горле, потому что он изменился тоже. По-прежнему высоченный, хотя и пониже ростом, чем раньше, с длинными волосами, собранными в хвост, неуклюже-грациозный, как кошачий подросток, он сидел на подоконнике, подобрав под себя одну ногу. Идиотские резанные джинсы и простая чёрная футболка подходили ему идеально, словно их и придумали-то ради него.
– Нравится, – осипшим голосом откликнулась я и уставилась в пол, неудержимо краснея.
Йен соскочил с подоконника, поймал меня за руку, крутанул – высоченный всё-таки, метр восемьдесят как минимум – и обнял. С полминуты мы смотрели друг на друга, точно впервые, и сердце у него колотилось даже громче моего, а потом он вдруг спросил очень серьёзно и тихо:
– Как тебя зовут?
– Урсула, – ответила я рефлекторно, не успев удивиться.
– А меня Йен, и говорят, что я здесь самый неотразимый, – тем же уморительно серьёзным тоном продолжил он. – Пойдёшь со мной на свидание? Учти, мне ещё никто не отказывал.
Слова были идиотские, ситуация – невообразимо нелепой, но в горле у меня резко пересохло, а голову повело. Потому что это по-прежнему был Йен – восхитительный, подавляющий, невероятный.
– И что, – услышала я себя словно со стороны, – девчонки правда на это клевали?
– Ну да, – улыбнулся он. – Сам удивляюсь. Так что насчёт свидания?
– Если в него входит завтрак – я только за.
Из отеля мы сбежали через окно, чтобы не выбиваться из образа безбашенных подростков. Йен прекрасно справлялся с акробатическими трюками и без чар, а меня пришлось ловить – леггинсы, длинный свитер и кроссовки на размер больше не очень подходили для того, чтобы карабкаться по карнизам…
И всё-таки ничего не бояться и знать, что тебя обязательно поймают, было круто.
Вчерашние ледяные плюс шестнадцать сегодня представлялись мне тропической жарой, пицца с жирными, острыми колбасками – пищей богов, раздражающая толкотня в туристических кварталах – той самой настоящей жизнью, которой так не хватало долгие и долгие годы. Вернулась и подростковая неуклюжесть, видимо, в качестве компенсации за всё хорошее. Первую порцию «матча латте голубика» – это, кстати, оказалась совершенно восхитительная сине-зелёная полосатая штука с нежной белой пенкой – я щедро подарила вельветовому пальто какого-то прохожего.
Который, кстати, совершенно не разозлился – чудеса.
– Потому что ты прелесть, любовь моя, – легко объяснил Йен, вернувшись со второй порцией напитка. Вовремя – в пиццу покрошили многовато чили. – Как можно сердиться на такую хорошую девочку?
– Выходишь из образа, – фыркнула я, с благодарностью забирая стакан. – Или в ваше время это клише ещё не было таким устаревшим?
– Ну, судя по тому, что нечто подобное я слышал ещё от Хорхе, оно вообще древнее времени…
Мы обосновались на улице, за одним из высоких барных столиков, вполне комфортно обходясь без стульев. Ветер кувыркал по мостовой конфетти и пакеты, похожие на фрагменты потерянных душ; солнце скрылось, но в разрывы между серыми облаками сквозило такое яркое синее небо, что в жар бросало от одного его вида. По соседству наслаждался микроскопической порцией эспрессо лысый дедуля в невообразимом клетчатом шарфе, жмурясь от удовольствия, а нахальный воробей вертелся вокруг его пальцев и аккуратно выклёвывал орехи из булки, обсыпанной сахарной пудрой.
Я чувствовала себя лёгкой, почти невесомой, и какой-то невероятно влюблённой. То есть я и раньше была по уши влюблена, но…
– Как ты это сделал? – вырвалось у меня. Я понизила голос и добавила, неопределённо поведя пальцами вдоль собственного тела: – Всё как настоящее.
Йен, немного – ладно, очень сильно – рисуясь, откинул прядь с лица и довольно ухмыльнулся:
– Оно и есть настоящее. Правда, пришлось повозиться…
Что-то такое было в его голосе, что мне слегка подурнело от нехороших предчувствий. Это сколько же я проспала на самом деле…
– Сколько?
– Четыре дня, – сразу раскололся он. И примиряюще поднял руки: – Да, я надеялся управиться быстрее, но возникли непредвиденные трудности. Я хорошо знаю, как воссоздать с нуля своё собственное тело любого периода жизни, но с твоим знаком недостаточно хорошо. Можно было бы, конечно, слепить что-то более-менее похожее на пятнадцатилетнего подростка и удовлетвориться этим, но…
Внезапно Йен осёкся и окинул меня тяжёлым, знойным, откровенно взрослым взглядом.
– Но?.. – переспросила я хрипловато, чувствуя, как дурацкий румянец заливает всё – лицо, шею, даже грудь.
– Скажем так, мне тоже хотелось познакомиться с тобой лет в пятнадцать, – признался он задумчиво. – С настоящей тобой. И добраться до «той тебя» через всё это время, опыт и взросление было нелегко. Не бойся, вернуть твой возраст обратно куда проще, нескольких минут хватит, только намекни, – сменил он резко тему и опустил глаза.
Повисла неловкая пауза. По-настоящему неловкая, словно Йен сказал больше, чем хотел, и теперь страшно хотел забрать половину слов назад.
– Да куда спешить, мы ведь не всё попробовали, что хотели, – отшутилась я. И улыбнулась: – И какие у нас планы на ближайшее будущее?
Он взял свой стакан и легонько чокнулся картонным краем о мой, усмехаясь:
– Ты ещё спрашиваешь? Конечно, гулять по мостам и теряться в своё удовольствие!
Когда я протискивалась между столиками, старикан в шарфе поймал мой взгляд и подмигнул. Вроде бы ерунда, но сердце тут же затрепыхалось, беспомощно и мерзко, словно свечной огонёк на ветру. Небо рывком сдвинулось ниже, почти падая на мостовую, улицы растрескались, раскололись, разбегаясь в стороны, как ручьи – множество отражений, таких похожих, но неуловимо отличающихся… Но стоило моргнуть, и наваждение исчезло.
– Ну и померещится же такое, – пробормотала я, ускоряя шаг; Йен уже ушёл вперёд и теперь бессовестно вымогал у лоточницы ядовито-красное яблоко в карамели.
…и всё-таки, почему здесь нет потерянных душ? Ведь не может же быть, чтобы здесь никто не умирал.
– Ты идёшь? – крикнул Йен весело.
В руке у него было два яблока на палочках.
Ну, кто бы сомневался.
Ближайшая к «Монреми» достопримечательность – Мост Поцелуев. Точнее, чисто технически он расположен дальше, чем Новый Пешеходный, но зато прямо с него можно попасть на ярмарку. В путеводителе писали, что она круглосуточная – охотно верю, вчера ночью на том берегу что-то подозрительно шумело. Раньше я не особенно любила подобные места, но сейчас меня буквально тянуло поскорее окунуться в шум и суету, и даже толчея у прилавков и аттракционов нисколько не смущала.
Вот к чему меня жизнь не готовила, так это к тому, что на мост продавали билеты. Сувенирные, но всё-таки…
– Может, приобрести парочку? – коварно поинтересовался Йен, проследив за направлением моего взгляда. – Смотри, можно попросить, чтоб на них пропечатали наши имена.
– Обойдусь, – вздохнула я.
Он хмыкнул и пошёл покупать.
Пока я его ждала, то волей-неволей рассматривала злополучный Мост Поцелуев, вокруг которого витало больше всего слухов об исчезновениях. Вообще за исключением толп туристов он мне даже нравился: решётчатый, ярко-красный, выгнутый изящной асимметричной волной, как потягивающаяся кошка. По краям крест-накрест торчали фонари с остроконечными плафонами, похожими то ли на цветы, то ли на шутовские колпаки. Перила были плотно увешаны замками всех форм и размеров, но особенно выделялся один, у самого начала – огромный, золотой, в форме сердца.
