– Добрый вечер, – кашлянула я, приблизившись к стойке, и протянула документы. – У меня зарезервирован номер на имя Урсулы Мажен.

Женщина сонно заморгала, а потом чуть поправила монитор и принялась щёлкать мышкой.

– Третий этаж, вид на город?

Я, хоть убей, не помнила, что там отметила в форме бронирования, поэтому кивнула на всякий случай.

– Следуйте за мной.

И мы скорбной процессией двинулись наверх.

Вообще на дорогой отель это походило мало – откровенно старые ковры, кое-где облупившиеся косяки… Но в целом здесь было чисто, и запах пыльного дерева на втором этаже сменился чем-то цветочным, свежим и томным одновременно, как жасмин на берегу моря. Я шла почти впритык к нашей провожатой – наверное, инстинктивно боялась отстать, а Йен наоборот глазел по сторонам и не особенно торопился. Минут через пять хождений по коридорам мне стало слегка не по себе; чувство сначала свербело на фоне, почти неощутимое, но потом усилилось, превращаясь в душную тревогу, как в ночном кошмаре. Мы шли уже слишком долго и, кажется, злосчастный третий этаж осматривали уже по второму разу. Женщина, которая вела нас, всё время молчала и куталась в шаль, не особенно заботясь, следуем ли мы за ней, и даже на Йена не заглядывалась.

Последнее было откровенно подозрительно.

– Пришли, – наконец остановилась она так резко, что я едва не врезалась в её костлявую спину. На секунду меня обдало кисловато-конфетным запахом, характерным для детской игрушечной косметики, и в горле запершило. – Номер три-один-шесть. Не забывайте запирать дверь, когда вы внутри. Когда будете съезжать, оставьте ключ в замочной скважине снаружи. Доброй ночи.

И, вложив мне в руку тяжёлый бронзовый ключ, она, зевая, поплелась обратно. Я задумчиво посмотрела на него – и торжественно вручила Йену со словами:

– Ты первый.

– Потому что меня не жалко? – полюбопытствовал он искренне.

– Ну что ты, милый. Это потому что ты у нас большой, – ответила я в тон и погладила его пресс сквозь свитер. Мышцы под моей рукой ощутимо напряглись. – И сильный.

Он накрыл мою ладонь своей и, склонившись, поцеловал меня в щёку – легко, но долго, так, что его жар успел проникнуть мне под кожу и остаться невидимой меткой.

– Что же ты делаешь, Урсула? – мурлыкнул Йен, едва не касаясь губами моей шеи. – Ты хочешь в коридоре?

– Хочу – что? – откликнулась я, с трудом унимая приятную дрожь, но он уже отстранился, провернул ключ в замке и шагнул в номер.

Щёлкнул выключатель.

– А тут миленько.

– Миленько, – согласилась я, поднырнув под его руку и наспех окинув комнату взглядом. Почти всё пространство занимала одна огромная кровать, кажется, составленная из двух сдвинутых двуспальных, с роскошным деревянным изголовьем, похожим на кружево. – Шкаф есть?

– Вроде есть, стенной, – откликнулся Йен весело и потрепал меня по волосам: – Заглянуть в него и проверить, нет ли внутри монстров?

– Да, будь любезен. И под кровать тоже.

Он бессовестно расхохотался, но просьбу выполнил.

Кровожадных чудовищ в тёмных гардеробных недрах, по счастью, не обнаружилось – ну, или они все попрятались куда подальше, почуяв наше приближение. Зато под кроватью завалялось несколько конфетных фантиков и надкушенная шоколадка, просроченная на четырнадцать с половиной лет. Странно, конечно, особенно если учесть, что в остальном комната была достаточно чистой… Но Йен уверил меня, что взрослых людей фантики опасности не представляют, если только не засовывать их в непредназначенные для этого места.

– И шоколадки тоже, – добавил он убедительно и, видимо, просто на всякий случай испепелил кучку подозрительного мусора щелчком пальцев. – Но вот кое-что меня всё-таки озадачило…

Я тут же отвлеклась от раскопок в таинственных глубинах чемодана – где-то там покоилась шёлковая ночная сорочка, та самая, которая пережила наш безумный вояж по Запретному Саду и вокруг него – и настороженно переспросила:

– Ты что имеешь в виду?

Несколько секунд Йена очевидно штормило между желанием поделиться наблюдениями и нежеланием меня беспокоить, но победил, ясное дело, исследовательский азарт.

– Наш номер, солнышко. Три-один-шесть – шестнадцатая дверь на третьем этаже. Мы совершенно точно проходили мимо неё, но тогда она была закрыта. А когда зашли на второй круг, то в дверях торчал ключ. Но не думаю, что тут опасно, – тут же добавил он и развалился на кровати, закинув ногу на ногу. – Просто непонятно, а непонятное…

– Твоя слабость, – понимающе хмыкнула я и наконец нашарила на дне сорочку. – Итак, кто первый в душ?

Глаза у Йена коварно вспыхнули:

– Может, вместе?

Мысль была, безусловно, заманчивая, но я её решительно отмела:

– О, нет, после долгой дороги в первую очередь мне нужная горячая вода. А только потом горячее всё остальное, включая тебя.

Он согласился неожиданно легко, без дополнительных уговоров – похоже, и предложил только для вида, а сам собирался без меня увешать номер защитными чарами, чтобы ни одна враждебно настроенная тварь не проскочила. Собственно, за чародейством я его и застала, когда вышла из душа с полотенцем на голове – Йен размахивал руками над подоконником и напевал что-то с таким вдохновенным видом, что мне совестно стало мешать. Минут пятнадцать я честно поковыряла блог, а когда услышала в ванной комнате звуки льющейся воды, то переставила ноут на тумбочку и закопалась под одеяло. В тепле, на мягких ситцевых простынях меня запоздало накрыло глинтвейном, трёхчасовой прогулкой по городу, длинной дорогой, нервным напряжением всей последней недели, предшествующей нашему незапланированному отпуску…

В общем, я вырубилась.

Сон был вязким, как желе, и затягивающим, как болото; сквозь него едва пробивались прикосновения, слова и, кажется поцелуи, но разбудил меня – и то не до конца – жест, которым Йен бережно подтянул одеяло повыше, укрывая нас обоих.

В окно бесстыже пялилась луна; холодный свет лежал между нами, как обнажённый клинок. В это мгновение Йен, остающийся в полутени, без улыбки, сосредоточенный и тихий, выглядел намного старше меня – не на семьдесят лет, а на целую жизнь.

…и целую смерть вдобавок.

– Жаль, что я не встретила тебя лет пятнадцать назад, – вырвалось у меня.

– Прости, что разбудил, – повинился он. И усмехнулся: – Ну, технически ты меня встретила даже раньше.

– Нет, в другом смысле… – Я запнулась, думая, в какие слова облечь ту странную, кипящую нежность у меня в груди. – Старшая школа, параллельные классы, случайное знакомство, первое робкое свидание где-нибудь подальше от родных кварталов. Понимаешь?

– В пятнадцать лет мои свидания уже не были робкими, – фыркнул Йен. И вдруг взгляд у него стал шкодливым. – А вообще… Прекрасная идея! Если ты, конечно, не против.

Наверное, во всём было виновато дурацкое сонное состояние и острый приступ любви, потому что я даже не стала уточнять, что он имеет в виду, и просто ответила:

– Дерзай.

И снова заснула.

Очень опрометчиво с моей стороны.

Разбудил меня дробный, громкий звук, словно кто-то в деревянных башмаках пробежался этажом выше, и неприятный, истерический смех. Я резко села на кровати, часто моргая – сердце колотилось как бешеное. Из щели между шторами беспощадно лепило утреннее солнце, кажется, нарочно целясь в глаза. Йена нигде не было. Аккуратно сложенное второе одеяло лежало в ногах вместе с халатом; из приоткрытого окна отчётливо тянуло табаком, осенним холодом и палыми яблоками; забытая на тумбочке кружка с кофейными разводами намекала на то, что кое-кто не поленился встать раньше меня и, возможно, позавтракать… При мысли о завтраке в желудке отчётливо заурчало, я рефлекторно приложила руку к животу – и поняла, что любимая сорочка вдруг стала великовата.

Не в талии, к несчастью, а в груди.

«Не могла же я резко отощать за ночь», – пронеслось в голове паническое.

Я вскочила, ощупывая себя, ни черта не поняла и рванулась в ванную, к зеркалу. Успела по дороге стукнуться коленкой о тумбочку, повалить кружку, поймать в последний момент, поскользнуться на собственных тапочках, задеть локтем дверной косяк, навоображать себе ужасов на жизнь вперёд, вроде перемещения в чужое тело или внезапной смертельной болезни…