– Грязный, рыжий варвар! – она погладила Самоса по щеке и плюнула в лицо Воридеру. – Мой Бог покарает тебя! Слышишь?

На улице и правда раздались крики, послышался топот, задрожала земля…

Самос и сам не мог понять, как Тавот навел в Приаме порядок. Тот год был сумбурным, устанавливался Новый мир, новые законы… Но больше всего он не мог понять, как Каро и Воридер полюбили друг друга…

Самос открыл глаза, почувствовав на себе взгляд – перед ним, в дверях, стояла Ясмин.

– Девочки внизу. Никак не могут расстаться друг с другом.

Она замолчала, видя, что на лице ее мужа не дрогнул ни один мускул. Ясмин стушевалась под пристальным взглядом и тихо вышла, прикрыв дверь. В последнее время она чувствовала себя гадко: дочь уезжала, муж с каждым днем был ближе к смерти, вторая дочь вечно пропадала в библиотеке, а горожане, когда она проходила по городу, смотрели на нее с ненавистью. Оставив Самоса одного Ясмин подумала о собственном одиночестве в большом доме.

Самос почувствовал боль в груди – на сердце легла тень. Он усмехнулся и откинулся на спинку стула.

Проклятье! Что значило это слово? Какой посыл оно несло для людей с разными взглядами? Король Приама знал. Это было нечто за гранью привычного понимания боли. Проклятье Тавота было больше, чем кара за злобное деяние – это была мука и ожидание смерти, в объятия, которой так хотелось упасть.

Элла поднялась на крышу, чтобы проводить взглядом корабль, уплывающий в Тхамар. Она готова была кричать от боли и ненависти, раздираемой изнутри. Ее любимая сестра отправилась с чужаком в страну, которую никогда не видела, легко оставив прежнюю жизнь. Элла вновь вспомнила, как Ювэр смотрела на короля долины и ее дыхание сбилось от отчаяния.

От гавани отошел еще один корабль, плывущий чуть в стороне. Эти два судна разошлись, как и судьбы Эллы и Ювэр. Наследница Приама села на край крыши, ощутив жар поверхности за день нагретой солнцем.

Первая слеза потекла по ее щеке осторожно, будто кошка, что не решалась покинуть дом. Девочка нервно вытерла ее, думая, что исправила ситуацию. Но следом потекла еще одна и за ней еще, пока тонкие струйки слез не превратились в водопад. Эллу настигло такое чувство одиночества, что хотелось крушить все вокруг, кричать, кусаться как дикому зверю, загнанному в клетку, но она лишь сжимала и разжимала кулаки от бессилия.

Элла ненавидела Мали – человека, забравшего ее родного и самого любимого человека. Ей хотелось перерезать его горло и увидеть, как теплая кровь хлынет из артерии.

Она ненавидела отца, забравшего жизнь дедушки, дяди и любимой тети.

Ненавидела мать за бездействие и трусость.

И ненавидела себя за отсутствие решимости.

Корабль в Виту шел медленнее, чем обычно, ветер как назло затих, будто специально, чтобы заставить Каро злиться. Вонючие, уставшие рыбаки медленно сновали по палубе, шаркая тяжелыми ботинками. Литта старалась не высовываться из каюты лишний раз, играя с Калеабом в карты, Каро же, наоборот, пропадала днями наверху, всматриваясь в горизонт, будто это могло ускорить приближение суши.

В Виту они прибыли уже на закате. Первое, что бросилось девочке в глаза – грязные, покосившиеся домишки, где-то выструганные из тонкой древесины, но в основном из глины с соломенной крышей. Причал походил на умирающего птенца, выброшенного из гнезда: весь всклокоченный, с торчащими в беспорядке палками, налетом мокрого песка и ила. Нависшие, скрюченные деревья, практически лежали на вытянутых в два этажа строениях. Тяжелое темно-синее небо пестрело разрывающими его молниями, предвещая ночной ливень, в воздухе пахло грязью и еловым лесом, примыкающим к порту.

Проходя по длинной, прямой и широкой улице главного города, натыкаясь на ужасного вида прохожих, Литта была разочарована. После белых домов Аму и ярких красок Приама, Виту сильно отличался от дружественных островов.

Литта, сняв поношенные туфли, чтобы хоть как-то их сберечь и увеличить срок службы, медленно брела за матерью, утопая в противной жиже, звавшейся дорогой. Каро уверенно шла за полной женщиной, согласившейся приютить их в своем доме на окраине острова. Путники прошли сквозь центральную площадь городка, где крепкие мужчины отгоняли несколько коров, отбившихся от стада, и пересекли небольшое поле с кукурузой. Дойдя до деревни, Литта брезгливо прижала к груди туфли, глядя на еще более мрачную обстановку. К тому моменту начался дождь, дороги размыло до такой степени, что невозможно было разобрать куда ступать, чтобы не утонуть в грязи.

Они шли по узким улочкам, где под ноги бросались тощие коты, а женщины выливали помои у порога. Некоторые из них, внимательно разглядывали путников, забыв на мгновение о своих делах. У одного из домов Литта увидела маленьких детей, бегающих голышом под раскаты грома. Чумазые, они плескались в лужах, пока их отец курил трубку, сидя на кривой лавочке.

Женщина подвела их к расшатанной калитке, пройдя сквозь которую, Литта увидела дом с открытой настежь дверью. Внутри не было никакой мебели, кроме нескольких кроватей и огарка свечи на полу у входа. Взяв из рук Каро монету, хозяйка удалилась.

Калеаб сплюнул прямо на пол, от чего Литта брезгливо поджала губы. Не обращая ни на кого внимания, Каро выбрала самую дальнюю постель и улеглась лицом к стене.

Литта не решилась лечь на матрац, от которого воняло потом и мочой, странные пятна бурого цвета, почему-то, сделали ткань хрупкой, с разъехавшимися нитями. Она вышла из дома и села на бревно, оставленное здесь, видимо, для рубки дров. Девочка погрузилась в свои мысли – в последнее время она была задумчивой и тихой больше обычного. Тихий скрип покосившейся двери и тяжелые шаги, по которым сразу можно было узнать Калеаба, заставили Литту обернуться. Она увидела на пороге его силуэт. Калеаб взглянул на девушку и достал из-за пазухи поношенной куртки трубку. Маленький огонек на несколько мгновений вспыхнул в ночи, а затем Литта почувствовала сладковатый запах табака.

– Трудно представить, что этот остров принадлежит Новому миру. – задумчиво сказала Литта.

Она и Калеаб осмотрели все, что позволила им темнота ночи.

– Хм, люди не везде живут так прекрасно, как в Тхамаре. – произнес Калеаб.

Старик выкурил трубку, прежде чем продолжить разговор. Он стоял на пороге и был чуть выше девочки, сидящей на бревне. Где-то вдалеке слышалась мелодия, горели факелы, но в их районе было тихо. Старые домишки стояли, погруженные в сон.

Калеаб рассматривал спину Литты пока она, задрав голову к небу, любовалась мерцающими звездами.

– Возле порта была таверна. – Калеаб указал пальцем в сторону огоньков. Литта повернула голову в указанном направлении. – Можем проверить открыта ли она – пройтись перед сном бывает полезно!

– А как же мама?! – спросила Литта. Ей не хотелось уходить далеко от женщины.

Калеаб махнул рукой, выбил из трубки остатки табака, постучав ею по стене дома.

– Каро спит крепко. Мы ненадолго, только посмотрим как веселятся местные и вернемся сразу же, как только ты захочешь.

Литта осторожно кивнула. Ей и правда хотелось посмотреть на местных, понять, почему же им тут нравится, возможно увидеть то, что упустила пока брела за матерью. Должно же быть в Виту что-то прекрасное?

Таверна действительно работала, мало того, в ней было полно народа, так еще и пахло неприлично вкусно. Огарки свечей были расставлены в длинные стеклянные колбы, чтобы воск не растекался, позволяя им дольше гореть. Все тот же народ, грязный и вонючий, сидел за кривыми столиками, сделанными наспех из неструганных досок. Кто-то сидел прямо на полу и подтягивал ближе ноги, когда прохожие пробирались к дальним столам. Несмотря на всю грязь, было тихо и уютно, пахло жареной рыбой, что приятно удивило гостей. Калеаб протиснулся к стене, где хозяин омывал кружки и попросил у него две порции вина.