– Отдельная? – уточнил Мартин, поглядывая на мраморную стену и прикидывая, потянет ли его кредит доверия еще одну подобную беседу.
– Потом решим, – неопределенно пообещал Катр и нехотя продолжил. – Я не в меру любопытен, и мои заслуги позволили сунуть нос в закрома Галереи еще до того, как ты организовал там идеальное хранилище. Кстати, ты знаешь, что твой педантичный подход к хранению информации прикрыл доступ к тем, иным образам? Они просто не поместились в твой шаблон, доктор Мартин. Ну да ладно, ты никогда не отличался избыточной щедростью, – не упустил случая уколоть коллегу профессор.
– Погоди, Катр, что все это значит? Что я закрыл? – вытаращился на учителя Мартин.
Катр посмотрел сквозь него и преспокойно изрек:
– Доктор Мартин, архив Архива ты закрыл. Ты слишком торопился реализовать Идею памяти и впихнуть в Галерею как можно больше сведений. Неудивительно, что тебя не посетила светлая мысль разделить материалы нашего и залинейного происхождения. Создал практически неограниченный фонд хранения знаний Сообщества, а остальное просто не зафиксировал. Тебя сложно порицать. Нельзя учесть то, о чем не знаешь.
– Катр, да что ты такое говоришь?! – возмущенно воскликнул Мартин.
– Ма-а-а-р, не ори, будь любезен, – поморщился Катр, потирая лоб.
Мартин забыл о чувствительности друга к некоторым обыденным звукам и даже запахам. У профессора были периоды, когда он не мог находиться в многолюдных местах и не переносил шума.
– Ох, извини, – пролепетал Мартин, понимая, как, оказывается, сильно соскучился. – Так ты знал, что я так ошибусь?
– Конечно.
– Черт возьми, почему ты мне хотя бы не намекнул? Ты сидел в демозале, когда я делал первый доклад, и даже не особо успешно притворялся спящим!
– А ты не спрашивал, – ухмыльнулся Катр.
– Ну ты и га-ад, – протянул расстроенный коварством профессора Мартин.
– Мар, ну сам посуди, кто я такой, чтобы мешать учиться на ошибках хорошему человеку? Тем более что я заблаговременно заныкал залинейный архивчик и даже поделился допуском кое с кем.
– С кем? – ревниво спросил Мартин.
– Так, с парочкой любимчиков, – не счел нужным вдаваться в подробности учитель.
Указание Катра на досадное упущение было справедливым: Мартина действительно не интересовали те, другие, сведения. Настолько, что он не слишком удивился язвительному обвинению. Мартин, конечно, знал, что профессор имеет доступ к некоему диковинному фонду информации. Катр любил при случае блеснуть потусторонним словечком, в точности, как отец Мартина.
Может быть, поэтому всякий раз, когда доктор Мартин вспоминал про Архив, появлялось смутное ощущение опасности. Мартин не любил непредсказуемости и стремился организовать порядок в тех сведениях, которые понятны, доступны и полезны.
Единственное, что он всегда с благодарностью принимал от профессора – это совместный просмотр красивых, но неестественно выстроенных сюжетов, в которых, как правило, фигурировали мужчина и женщина, поначалу непременно обремененные сложностями взаимного недопонимания. Затем, когда недоразумения разрешались, и должно было бы начаться самое интересное, файл прерывался. Катр смеялся над огорчением друга и со знанием дела пояснял, что это не технические неполадки, а так и задумано, но Мартин в этом сомневался. Несмотря на явные логические нестыковки в историях, Мартину нравилось наблюдать за поведением, жестами и мимикой героев. Иногда он видел что-то подобное в Э-Лине, и это ему даже нравилось.
Пока Мартин приходил в себя, свыкаясь с поразительным предательством товарища, Катр невозмутимо вернул разговор в уже забытое ошарашенным собеседником русло.
– Так вот, в Архиве помнят ушедших и чтят неизбежную закономерность. Видят собственными глазами, как меняются тела после финала, берегут в памяти последнее выражение лиц близких. Там говорят «умер», а не «ушел навсегда», как предписывается нашим этикетом. Прощаются с телом и хоронят его.
– Прощаются с телом? Зачем? Хоронят? Прячут? Почему, куда, Кар? – Мартин моргал, ожидая, что друг рассмеется очередной своей диковинной шуточке.
– Ты не понял, Мартин. «Хоронить» – закапывать в грунт. Тело покинувшего мир укладывают в гроб и погружают в глубину, отделяя от оставшихся.
– Гроб? Что-то вроде нашей капсулы покоя? – Мартин, не успев договорить, осознал, что сморозил глупость.
Карт невозмутимо пояснил:
– Нет, это такой специальный ящик. Для безжизненно пустого тела, которое с почестями туда помещают, когда… Когда уже нет места среди живых. Это не единственный способ – часто тела умерших подвергают действию высоких температур. В Архиве существует красивая версия, что это освобождает душу усопшего. Прах помещают в специальный сосуд, не буду упоминать его название, чтобы тебя дополнительно не шокировать. Мар, не надо на меня так таращиться, пожалуйста. Для тебя то, что я говорю, звучит как полный бред, но в Архиве поступают именно так. Ну нет там способа быстрого и бесследного ухода в правильное время.
– Душа… – повторил Мартин, чувствуя себя маленьким и беззащитным.
– Ну уж нет, дружок, в полемику о вечности тебе меня не втянуть! – уклонился Катр от шквала новых вопросов, уже готовых сорваться с губ Мартина. – У нас недостаточно времени, чтобы достойно оперировать этим понятием.
– Продолжай, Катр, – умоляюще шепнул Мартин.
– Тогда не перебивай. Мы и обитатели Архива по-разному смотрим на процессы окончания жизни, Мартин. У нас есть капсула покоя. Она не примет желающего уйти, если его время еще не пришло. Право на уход обеспечивается не спонтанным решением для утративших смыслы или не имеющих больше интереса длить существование. Ошибки быть не может. Уход навсегда, предопределенный судьбой. Без сомнений, без печали, с ясным видением пройденного пути. Последним выбором называют постижение своей завершенности. Кому суждено отправиться дальше, тому поле капсулы поэтапно и деликатно погасит процессы в организме, после чего полностью его утилизирует. Просто, красиво и не вызывает страданий. Ушедший никому не причиняет хлопот, помогающих пережить вину и печаль. Поэтому и горевать не принято. Считается благом покинуть мир в положенный срок и ничего не оставить после себя, кроме Идеи. В каком-то смысле для нас превращение плоти в ничто, полная утилизация – освобождение и достойное завершение. Уходящий может заранее попрощаться, но его к этому не обязывают. Осуждать заслуженное право на последний выбор никто не посмеет. Мы знаем, что если капсула покоя допустила готовность к завершению, то мгновенный, легкий и спокойный уход навсегда – не прихоть, непредвиденность или трагедия, это – принятие. – Катр снял очки, потер побелевшую переносицу и глядел сквозь Мартина невидящими глазами, ставшими узкими и печальными. С видимым усилием он продолжил:
– В мире Архива после жизни остается тело – и оно нуждается в других людях. Есть специальные правила – ритуалы. Они необходимы для того, чтобы сгладить эту мучительную неловкость.
– Какие ритуалы? – Мартин заинтересовано приподнялся и вытянул шею, ловя каждое движение рассказчика.
Катр почесал затылок, взъерошив и без того лохматую прическу.
– Ну-у… Разные. Играют специальную музыку, договариваются об обязательной цветовой гамме. Приносят к месту упокоения красивые растения, потом собираются вместе и едят.
– Что едят? – изумился Мартин. Его уже подташнивало, и он терял нить этого монотонного повествования.
– Мар, ты вообще меня слушаешь? Еду они едят. Не спрашивай только, отчего у них просыпается аппетит, может, от свежего воздуха, кто знает.
Мартин, уже готовый поверить во что угодно, просто покивал в знак того, что слушает. Катр спокойно вернулся к невеселому повествованию:
– В Архиве, чтобы получить право на итог, нужны неоспоримые аргументы, на добычу которых уходит все отмеренное судьбой время. Легальный досрочный уход возможен лишь для избранных, ускользнувших оттуда во сне или посредством стечения обстоятельств, которое там принято называть «несчастным случаем». Для таких циников, как я, это определение могло бы стать предметом дискуссии, если бы не понимание, какой величайшей ценностью может быть чье-то присутствие, как невыносима бывает внезапная потеря.
