Я – Автор.

Вы именуете меня Системой и ищете слова, чтобы договориться со мной. Вы находите их, и я даю вам желаемое.

Я – Автор света и цвета.

Я безграничен в своей щедрости для тех, кто готов нести ответственность за свой выбор и платит назначенную цену не торгуясь.

Я – Автор. Автор облаков и ветра.

Я беспределен в своих намерениях для тех, кто готов менять и меняться.

Я – Автор. Я не создаю, не поощряю и не порицаю. Вы это делаете сами.

Я – Автор.

С Мартином это случилось в конференц-зале, когда он произносил последние слова доклада, представляя Сообществу Авторов Идей новый замысел. Все стало ясно по возникшему облаку тишины, окутавшему огромное, наполненное золотистым вечерним светом, рассеянным в изгибах стен, помещение. В тот же миг ослепительная белая вспышка возвестила: идея доктора Мартина Поста принята и подтверждена. Этот момент мог бы стать триумфальным. Согласно Этикету, прозвучали аплодисменты – неровные и сразу же затихшие. Отвернувшись от отстраненных и сочувствующих лиц, с усилием, будто пробираясь сквозь толщу воды, он направился к выходу. Мысли были только о том, как бы не споткнуться о сгустившийся воздух: тело не слушалось, в ушах мерно постукивали гулкие молоточки.

Дверь демозала с оглушающе-тихим шипением закрылась за спиной, похоже – навсегда. Право приватности, положенное в таких случаях, обеспечивало возможность не опасаться, что кто-либо посмеет побеспокоить до второго выбора.

Белая лента дороги привела к корпоративному номеру по едва заметно мерцающим под ногами линиям карты. Войдя в небольшую светлую комнату, Мартин установил ночной режим, разделся и, нащупав углубление в стене, не глядя, бросил костюм внутрь – утром там снова появится безукоризненная одежда. «Не понадобится», – помрачнев, споткнулся о невысокую упругую выпуклость, образовавшуюся на полу. Сил на поиски цилиндрического валика, помогающего комфортно заснуть, уже не хватило. Устроившись внутри прохладной темноты, поджал ноги и отключился, даже не пытаясь распутать обрывающуюся паутину мыслей и не решившись взглянуть в зеркало.

Проснувшись, удивился ясности отпечатка случившегося в памяти. Не ощущалось утренней сонливости – уже почти вечерние неяркие полосы, тянущиеся от оконного проема к стене, казались слегка припыленными на просвет. Упругое ложе, принявшее за ночь форму тела, бесшумно выровнялось и отвердело, приглашая к действию. Мартин сидел на жестком полу, размышляя, не установить ли повторно ночной режим, но сон безнадежно рассеялся.

– Доброе утро, – хмуро пробормотал доктор Мартин, уставившись в мутную матово-серую дугу стены.

Тишина вчерашнего дня взорвалась в голове густым паром.

– Иди, – собственный голос показался приглушенным и ласковым. – Смотри.

Но он не спешил это увидеть. Отвернувшись от поблескивающей зеркальной панели, прошел в стеклянную, как во всех апартаментах Корпорации, личную кабинку, и стоял под теплыми струями соленой воды так долго, как позволял авторский кредит быта.

Прошло уже много времени с момента первого выбора. Пройдя популярную процедуру фиксации возраста, Мартин перестал непрерывно – «линейно», как говорилось в давних записях, стареть. Множество длинных циклов оставаться молодым мужчиной с ясным осознанием жизненной силы, безусловно, было приятно. Он считал себя обычным: не обладал ни выдающимся ростом, ни особенной складностью фигуры, глаза были обыкновенного карего цвета. Иногда романтически настроенная жена называла их медовыми или даже янтарными, и он морщился, смущенный этими клише, но не мог удержаться от довольной ухмылки.

Выбирая годы для остановки линейного старения, решил дождался возраста, в котором не стало отца: хотелось быть похожим на него, если уж не характером, то внешне. Мама так горевала и бессильно злилась, когда отец однажды не вернулся домой. Не смогла простить казавшемуся несокрушимо надежным мужу неожиданный уход в Архив, хотя всем известно, что это так и бывает – внезапно, без объяснений и прощаний.

Мартин тогда был уже взрослым. Непритворно сочувствовал маме, но не разделял в полной мере горя. Гордился отцом: уйти отсюда дано немногим, это редкая удача. Да, если появляется выход и человек оказывается перед потусторонней дверью, можно отказаться открывать ее, но отец поступил иначе – его право. Раньше Мартин полагал, что только избранные способны найти выход за линию Архива, но со временем стал допускать мысль о банальной случайности.

От ушедшего в Архив всегда остается какой-нибудь предмет, и именно по этому бессловесному посланию близкие узнают о случившемся. После ухода Мартина-старшего на подоконнике лежала сложенная треугольником потрепанная карта дорог с отмеченной чернильными штрихами сетью дальних маршрутов. Больше ничего – еще не существовало доступных средств для сохранения воспоминаний.

Галерея сведений тогда была ограничена для использования, и в ней имелись только самые важные материалы Сообщества – никаких личных файлов там не содержалось. А к откровенным разговорам отец никогда не стремился, поэтому Мартин так и не успел по-настоящему узнать его. Мартин Пост-старший много смеялся, любил перемещаться налегке, не имел в собственности предметов, не боялся линейного старения и вообще ничего не боялся. И, вероятно, забыл о семье, как только очутился в Архиве. Мартин-младший всегда предусмотрительно брал с собой багаж и искал способы помнить.

Бывало, до спазма в горле скучая по отцу, Мартин пытался вообразить, насколько все могло сложиться по-другому. Но даже в такие моменты не позволял себе сожалений – это было бы неблагодарностью. Всегда понимал: давняя потеря обеспечила обретение собственных смыслов.

На запотевшем стекле медленно проявлялось пятно. Вспыхнул жар внутри при виде лица – точной копии деда Мартина, взирающего из зеркала пристальным, изучающим взглядом свинцово-коричневых глаз.

– Здравствуй, – Мартин подмигнул отражению, все четче обозначавшемуся на высыхающем стекле.

Он предчувствовал, что, зафиксировав возраст, попадет в ничтожно малый процент тех, кого коснется возвратный эффект – «эффект Катра», названный именем великого профессора. Опасался столь нежелательного развития событий, как оказалось – не напрасно. К тому же все случилось крайне несвоевременно. В точности как с учителем, и, пожалуй, единственным другом Катром. Автор идеи цвета, вмиг наверстав прожитое время, вскоре предпочел уйти, оставив свое имя в истории.

Мартин, в тот период увлеченный идеей памяти и только раздумывающий, не пройти ли популярную, казавшуюся безопасной и такую заманчивую процедуру, был потрясен необъяснимым исчезновением наставника. Позже, все-таки решившись, Мартин старался не думать о Катре, несмотря на то, что мир щедро подбрасывал напоминания о легендарном авторе на каждом шагу. Но в последние дни, готовясь представить Сообществу новые разработки, все чаще вспоминал свой самый первый доклад.

Улизнув с официальной части торжества, они с профессором вдвоем отмечали в корпоративном баре одобрение дебютной идеи Мартина и присвоение ему докторской степени. Учитель, до смешного не ладивший с крепкими напитками, после второго бокала начал путанный монолог. С тех пор прошло несколько десятков длинных циклов, но забыть ту незаконченную беседу так и не получилось. Катр заплетающимся языком начал поверять свои догадки о том, что происходит за линией Архива, и Мартин слушал, боясь даже моргнуть, чтобы не сбить настрой рассказчика. Но тот, замерев на полуслове, уснул прямо за стойкой, преобразовавшейся в уютное кресло.

Больше они не виделись: молодой доктор Мартин, став автором идеи памяти, получил авторский допуск в Галерею сведений и занимался систематизацией имеющихся там данных, а Катр, после настигшего его возвратного эффекта, не искал ни с кем встреч. Вероятно, профессору было еще сложнее пережить случившееся – он был первым, кто столкнулся с этим досадным явлением. Только теперь, оказавшись в сходном положении, Мартин начал понимать мотивы друга, и давняя обида почти исчезла. Но незаданные вопросы все еще будоражили воображение и требовали ответов. До сих пор оставалось сожаление об упущенной возможности составить представление о потустороннем мире. Но ничего не поделать: автор идеи цвета, уходя навсегда, даже не счел нужным попрощаться. Профессор Катр не отличался сентиментальностью.