— Артем, — Майя громко сглатывает. — А ты зачем купил второе кресло?

Очень меня удивляет ее вопрос.

Отвечаю:

— Справедливо предположил, что наверняка понадобится куда-то отвезти их вдвоем. Логично же, Майя!

— Мой папа возьмет меня на море! — кричит Ника.

А Поля вдруг заявляет:

— Это мой папа!

Я честно выпадаю в осадок. Впервые от нее такое услышал, ведь обычно она никак меня не называла и вообще не обращалась ко мне.

Зато Ника начинает злиться:

— Ты че? Мой папа!

Майя бледнеет и молчит, а я решаю вмешаться:

— Девочки, не спорьте, давайте я буду общим папой. Если мама разрешит…

И тут я ее наконец ловлю.

Вот она, родимая!

Искренняя улыбка.

От Майи.

Мне.

Артем

За пять минут, конечно же, никто не собрался.

Меня выпроводили домой и велели явиться завтра.

Я явился и повез девчонок в Геленджик. Именно туда, как оказалось, так хотела поехать Майя.

Мы находимся на курорте вот уже день.

К девяти вечера, когда Майя укладывает девчонок по кроватям, у меня подрагивают ноги. До такой степени устал за сегодня.

Я не представляю, как Майя справлялась с Никой сама. С Полей-то проще. Она еще не слишком активная, быстро устает — последствия ее болезни. Слава богу, со временем набирает силу. Но Ника… Это ж какой-то вечный двигатель с кучерявыми хвостиками.

Хотя… Лично мне понятно, откуда у Ники столько энергии. Она попросту высасывает ее из нас с Майей. Полю возили по городу на коляске, зато Ника везде бегала сама, и ни капли это ее не утомило, в отличие от нас, ведь мы бегали за ней. Хорошо хоть, больше не сбегала.

Пирожные, мороженые, сладкая вата, карусели.

Потом пляж, бассейн.

Потом ужин.

Потом опять бассейн и бесконечные просьбы опять пойти на карусели.

В общем, сегодня я выяснил прелюбопытнейшую вещь — отдых с детьми это ни разу не отдых. Вот вообще. Так, как сегодня, я не упахивался ни разу в жизни.

А Майе все по кайфу, Майя в своей среде. Ходила целый день счастливая, улыбалась двум бандиткам, бегала за ними, вытирала влажными салфетками их испачкавшиеся сладким моськи. И целовала, целовала, целовала… Не меня, к сожалению.

Я упираюсь плечом в дверной косяк и с удовольствием наблюдаю за тем, как Майя читает девчонкам сказку на ночь.

И думаю, когда пошлют подальше? Ведь день вроде как закончился. А ночь мне никто не обещал.

Я ж, дебилушка, догадался забронировать два номера — для Майи с девчонками и отдельный для себя. Решил перестраховаться, чтобы Майя не подумала, будто я хочу залезть к ней в трусы.

Только я к себе уходить не хочу, вот вообще.

Наша гостиница находится прямо на берегу моря, собираюсь позвать Майю на террасу выпить по бокалу вина, послушать шум волн.

Майя читает девчонкам сказку хорошо поставленным голосом. Будто она уже делала это раз сто, а то и двести. Хотя, может, оно так и есть. Это для меня родительство в новинку, но не для нее.

Подмечаю, как голос ее делается тише, и тише…

Ну все, дьяволята заснули.

Она встает, идет к выходу, останавливается возле меня и смотрит на девочек.

— Красивые они, да? Хорошие такие…

— А то, — киваю. — Особенно когда спят.

Майя издает тихий смешок, и осторожно выводит меня в гостиную, закрывает дверь в спальню.

Я собираюсь сделать Майе свое заманчивое предложение выпить вина, но она меня опережает:

— Артем, я поговорить хотела.

О-о, со мной хотят поговорить? Та-а-ак. Я должен радоваться или пугаться?

— Присядем? — указываю на диван.

Майя садится на самый краешек, смотрит на меня как-то непонятно. Не могу ее прочитать, и мне это не нравится. Мне больше нравилось раньше, когда видел ее насквозь.

Хотя… она ведь уже давно не девятнадцатилетняя девчонка, какой была, когда мы с ней познакомились, поженились, сделали ляльку.

Повзрослела без меня. Или из-за меня, тут как посмотреть.

И я разучился ее читать. Думал, что умею, но практика показала, что и близко нет.

Устраиваюсь рядом, прошу:

— Давай, жги, я весь во внимании.

Майя некоторое время мнется, потом выдает:

— Ты извини, что я так сказала по поводу тебя, обвинила в том, что мы из-за твоей ревности не узнали три года назад о подмене детей…

Хм… Такого я от нее услышать не ожидал.

— Майя, претензия была по адресу. Я ведь и вправду тогда конкретно накосячил со своими сомнениями в твоей верности. Так что тебе не за что извиняться.

— Но я ведь тоже виновата, — горько вздыхает она. — Не стала тебе тогда ничего доказывать, отстаивать права дочки. Может быть, поступи а я по-другому, мы бы тоже раньше выяснили правду, нашли Нику. Нечестно вешать это на кого-то одного…

Я пожимаю плечами.

Таким образом можно гадать бесконечно. Кто что должен был сделать, чтобы мы нашли Нику вовремя… Но уже есть как есть.

— Давай сойдемся на том, что оба хороши, и закроем этот вопрос, — предлагаю Майе.

— Оба, да не оба, — вдруг всхлипывает она. — Я даже больше виновата, если по-честному.

Вот как…

— Мне очень любопытно, как ты пришла к такому выводу? — спрашиваю, нахмурив лоб.

И Майя начинает рассказ:

— Я смотрю на девчонок и бесконечно прокручиваю в голове все, что случилось… Гадаю, когда их подменили, в какой момент. Ведь это я была ответственна за Нику в роддоме… Что ж я за мать такая, что не заметила подмену? Я виновата!

От ее речей я выпадаю в осадок, даже не нахожусь, что сказать.

А она продолжает:

— Я вспоминала те дни, что провела в роддоме, час за часом, минуту за минутой. Когда мне впервые ее показали, после того как я очнулась в реанимации после общего наркоза, когда перевели в общую палату, доверили уход за малышкой… Артем, я клянусь тебе, что не спускала с нее глаз. Когда мне ее принесли, я заботилась о ней сама, купала, кормила, пеленала. Я уверена, что заметила бы, если бы подменили. Даже если не по лицу, то по тельцу, по строению. Но Поля оставалась такой же, как в первую секунду, когда мне ее показали в реанимации после наркоза…

— Слушай, прекрати это! — пытаюсь воззвать к ее разуму. — Ты не в салон красоты ходила, не в клубе отжигала, пока кто-то менял детей. Ты в реанимации лежала после сложной операции! Ты физически не могла быть с нашей дочерью каждую секунду после ее рождения. Я думаю, ее подменили до того, как впервые показали тебе. Иначе ты поняла бы, что что-то не так.

— Может, так, а может и нет, — качает головой Майя. — Мы ведь никогда не узнаем, как оно было на самом деле, Артем!

— Хватит, Майя! — останавливаю ее. — Ни одна мать на свете не захочет, чтобы ей подменили ребенка. Сознательно не закроет на подобное глаза, если поймет, что держит на руках не своего малыша.

Майя молчит, но я вижу, как ее глаза начинают блестеть от слез.

Прошу ее:

— Прекрати себя есть. Нет в том твоей вины и быть не может.

Не помогает.

Слез в ее глазах становится все больше, того и гляди прорвут плотину.

— Обещаю тебе, милая, я найду виновных, — говорю ей. — Мои люди усиленно ищут всех и каждого, кто в тот роковой день находился в роддоме. Я принесу тебе правду о том дне на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я — горе-мать, которая даже не поняла, что воспитывает не своего ребенка… — стонет Майя и смахивает со своей щеки слезу.

— Ты не единственная, кто вот так попал, — пожимаю плечами. — В мире найдется немало женщин, что так же, как и ты, растили чужого ребенка, будучи в неведении. Любили его, холили и лелеяли. От такого никто не застрахован, как бы ни бил себя пяткой в грудь, что с ним-то такого не случится. И ты никакая не горе-мать, Майя. Ты отличная мама, запомни это!

— Ты правда так считаешь?

Киваю:

— Конечно.

И вижу, как она вздыхает с облегчением. Вроде как тянется ко мне.

Красивая такая… Даже когда грустная. Глаза так и блестят небесно-голубой роскошью.