– Возьми… – шепчет Динара мне в губы. И прижимается к моим губам невинным поцелуем, чтобы тут же отстраниться. Только я не даю. Какие-то рефлексы срабатывают, не знаю… Ее чистоту хочется пить. Руки, будто они существуют отдельно от головы, соскальзывают ей на спину, чтобы усилить контакт. И движутся дальше, вверх, по лопаткам, путаются в волосах, тяжелых и гладких как шелк. Причиняя, может быть, легкую боль. А язык раздвигает губы, проникает между зубов и обводит ее пугливый язычок по кругу.

Динара тихонько вздыхает.

Обхватив ладонью ее затылок, удобнее фиксирую голову. Прикусываю нижнюю губу, зализываю. Опускаюсь поцелуями к острому подбородку, всасываю его в рот. В себя прихожу от ее всхлипа. Аллах, какого черта я делаю? Еще больше все усложняю? Или…

– Кажется, папа приехал, – шепчет Динара, округлив глаза.

– Пойдем, поздороваемся.

Поправляю одежду и поворачиваюсь к двери. Динара шагает рядом. И я правда не понимаю, в какой момент ее рука оказывается в моей. Кто из нас первым берет другого за руку. Но из спортзала мы выходим вот так. Умар задерживает взгляд на наших переплетенных пальцах и, прежде чем протянуть мне для пожатия руку, удовлетворенно прикрывает глаза.

– Вечер добрый. Не думал тебя увидеть. Вы ужинали?

– Нет. Пока только спарринговались, – улыбаюсь.

– Динара – отличный боец, не так ли?

Кажется, или в словах Халилова гораздо больше глубины, чем видится на первый взгляд? Что характерно – я не могу с этим, скрытым, не согласиться. И от этого только хуже. Да, девочка хорошая – кто же спорит? Но разве это может свести на нет мои чувства к другой? Нет, конечно. Только усугубляет гребаную вину…

– Муса тоже, папа. Я накрою на стол. Только переоденусь.

– Не спеши. Я попрошу Елену Павловну.

Динара убегает вверх по лестнице. Будущий тесть предлагает присоединиться к нему в кабинете, где огорошивает меня известием о том, что с завтрашнего дня я назначен его и. о.

– Как ты понимаешь, сейчас не время для скандалов, – смотрит тяжело, с намеком. – Я рассчитываю на твою разумность, Муса. Не подведи старика, не люблю, знаешь ли, расстраиваться.

Это почти прямое указание на то, что время моей свободы вышло. Что эта моя свобода в принципе была довольно обманчивой. Я киваю, ощущая свинцовую тяжесть в желудке. Дверца клетки с лязгом захлопывается у меня за спиной.

Я понимаю, да, что с Амалией надо заканчивать. На следующий день у меня награждение. И при взгляде на то, с каким достоинством держится сопровождающая меня Динара, как эта девочка хороша, начинает даже казаться, что наше расставание дастся мне гораздо легче, чем я боялся. Но так кажется ровно до тех пор, пока Амалия не ставит меня в игнор в тот же вечер! Не имея возможности с ней связаться, еду к дому, забывая, что буквально только что сам решил положить конец нашей связи. Ее нет. Всю ночь, сука, нет. Сижу как цепной пес, ее дожидаясь, и сатанею.

Наконец, в замочной скважине проворачивается ключ.

– Где ты шлялась?

– Покинь мой дом.

Такая, сука, надменная. Такая холодная и сильная. Почему-то это сейчас особенно бесит. Не потому ли, что сам я как никогда слаб? Не потому ли, что она – моя главная слабость?

– Я задал тебе вопрос.

– Какой вопрос? Где я была? А ты на правах кого спрашиваешь, а, Муса?

Я пока не знаю, что на это ответить, поэтому сам перехожу в наступление.

– Что с тобой не так? Какая муха тебя укусила?!

Амалия проходит мимо, огибая меня по дуге. Распахивает шторы. И только потом, обернувшись, ловит мой взгляд.

– Ты же все понял.

– Что я понял?

– Не обижай меня этим.

– Чем?

– Не делай из меня дуру.

В смысле? На что намек? Она узнала? Похоже, так. Но… кто посмел?!

– Послушай…

– А ты мне скажешь что-то новое? Может, все не так, как мне это преподнесли?

Преподнесли? Ну, конечно, ее конченый бывший! Больше ведь некому.

– Сидельник… – цежу я, сощурившись.

– Он соврал?

– Смотря в чем.

– Ты женишься на той девочке?

Ну, вот и настал момент истины. Надо бы с этим заканчивать. Рвать. Лучшего случая не будет. Но какого-то черта, вместо того, чтобы поступить по уму, я с бараньим упрямством продолжаю гнуть свою линию:

– Это ничего не поменяет между нами.

Подхожу к ней в какой-то непонятной горячке. Внутри кипит, будто вместо крови – раскаленная докрасна лава.

– Ничего не поменяет… – эхом повторяет Амалия. – Ты вообще серьезно?

– Это договорной брак. Я ее пальцем не трогал…

Вру! Позавчера тронул. И мне даже понравилось ее целовать. Но ведь это другое!

– Но тронешь.

– Это ничего не изменит! Ты все равно будешь главной женщиной в моей жизни.

Кого я в этом убеждаю? Зачем?! Какого хрена меня колотит, как солевого в ломке?

– Девочка моя. Хорошая… Я скучал.

Притягиваю Амалию к себе. Так важно сейчас утвердиться в мысли, что я могу, все еще могу, что бы там она не говорила, трогать ее, касаться… Присваивать. Чем-то склеить надрыв, который я ощущаю всем своим нутром. Но я забыл, с кем имею дело. Амалия сама толкает меня на пол. Меня ведет от ее дерзости, а от жадных поцелуев под веками взрываются фейерверки.

– Бля…

Амалию веселит моя реакция. Вот где это видано? В постели со мной женщина не смеяться должна, а стонать. И просить еще. Стремительным броском подминаю ее под себя.

– Знай место.

Ей это нравилось!

– Черта с два.

Мы боремся, словно не на жизнь, а на смерть. С губ рвутся хрипы, ругательства и смех. В какой-то момент все же позволяю ей забраться сверху. Никому бы не позволил, а ей как будто бы уже можно все.

– Сдавайся. Тебе понравится.

– Ну, только если понравится, – оскаливаюсь, и мы опять погружаемся в безумие.

– Стой. Резинки, – вспоминаю я, поначалу даже не понимая, что именно этим все опять и порчу. Амалия опускается на меня пару раз, но, не выдержав, откатывается в сторону. Блядь! Я не хотел ее этим ранить. Я просто…

– Эй, Амаль, ты чего? – касаюсь ее спины.

– Н-не трогай.

– Ну какого хрена, а? Все же нормально было.

Ничего мне не ответив, Амалия сбегает в ванную и долго-долго из нее не выходит. Я места себе не нахожу.

– Ты в порядке?

– Да. Одну минуту мне дай.

Даю. Потому что мне тоже есть над чем подумать. Мое сердце никак с головой не подружится. Я полностью иррационален, что глупо. Для меня надеть презерватив – машинальное действие. Для нее, жаждущей забеременеть – едва ли не оскорбление. Лишнее напоминание о том, что и в этом я с ней не был честен.

– Сидельник сказал, что ты мне морочил голову лишь затем, чтобы подобраться к нему.

Это полная херня. Только часть изувеченной правды. Но я выпотрошен, даже лень отбрехиваться. Затягиваюсь глубоко, откинувшись затылком на стену.

– Не кури.

– Раньше разрешала.

– А сейчас я хочу, чтобы духу твоего тут не было.

Попадает, да. Коротким ударом под ребра. Хочется все, на хрен, здесь разрушить, как ее слова рушат что-то цельное и еще неизученное внутри:

– Понимаю. Я не планировал, Амаль. Просто… Вот так совпало. По-другому никак не получится. Пытался, верь… Ситуация сложная. Нужны союзники. Ну и… Слушай, у нас так принято. Я не могу иначе! – рявкаю зло. – Сам бы хотел. Полюбил тебя сильно… За грудиной от этого ноет. Но не могу.

– Понимаю, Муса. Спасибо за честность. Хотя бы сейчас.

– Я не собирался тебя обманывать. Просто не знал, как обо всем рассказать.

Что еще я могу добавить к сказанному? Прости, что мы так поздно встретились?

– Тайное всегда становится явным, как бы избито это не прозвучало. И, пожалуйста, не говори больше, что ничего не изменится. Потому как все уже изменилось необратимо.

В висках пульсирует – я не могу ее потерять! Не могу, не так… Не сегодня.

– Амаль, я люблю тебя. Я ни одной женщине этого не говорил. Никогда.

– Я… Кхм… Польщена. – Это больно. Мы оба теряем голос. – Но раз так, не предлагай мне, пожалуйста, то, на что я не смогу согласиться. Знаю, в твоем мире это нормально. Но не в моем. Я… – Амалия отворачивается, – просто не смогу делить тебя с кем-то.