По идее такой мощный приход должен выжать меня досуха. Но я на удивление бодр. Я заряжен, как гребаный энерджайзер. Откатываюсь в сторону. Сажусь, с беспокойством глядя на жену. А ведь для беспокойства у меня есть все причины. Она лежит безвольная, как сломанная кукла. Бедра разъехались в стороны. Еще недавно девственно сомкнутые лепестки превратились в раскрытый кровоточащий бутон.

От души выматерившись, лечу в ванную. Смачиваю полотенце, возвращаюсь, чтобы за ней поухаживать. А Динара даже этому не сопротивляется. Липкий ужас стекает вниз по позвоночнику. Что я натворил? Что я натворил? Что я натворил? С ней так нельзя было. Я же ей на всю жизнь, наверное, охоту отбил, я же… Что со мной, мать его, случилось? Как так вышло, что я потерял контроль?

И ни одной идеи ведь, как это исправить.

Убедившись, что она чистая, утыкаюсь носом в бедро. Что-то подсказывает, что сейчас ее ни в коем случае нельзя оставлять наедине с мыслями, как я решил было сделать вначале.

– Прости меня, – все же выдыхаю сипло.

– За что? – неожиданно оживает Динара, чуть приподнимаясь на локтях.

– За то, что не сдержался. Ты…

– Что я?

– Ты красивая очень. Моя. У меня просто крышу сорвало. Хотя, конечно, это ни хера меня не оправдывает.

– Да?

– Ну, естественно. Дерьмо это все. Я вдвое старше. Нужно было действовать…

– Нежнее? – подсказывает она. Она… она… мне подсказывает. И губы ее дрожат. Отчего вина во мне раздувается, давя на все органы сразу.

– Сильно больно? – отвожу взгляд, не в силах на нее смотреть и не реагировать. Наверное, мне еще предстоит осознать, что за хрень со мной произошла. И происходит. А потом, найдя рациональное объяснение, попытаться забыть этот эпизод.

– Уже полегче.

– Я могу тебе как-то помочь?

Это меньшее, что я должен сделать! Динара сквозь слезы смеется:

– Знаешь, у меня нет ни одной идеи. Когда я ударялась или падала, папа целовал мне коленки. А к тому, что делать с взрослыми травмами, жизнь меня не готовила.

Она смыкает колени, тянет на себя одеяло, намереваясь устроиться на боку. А я, прежде чем успеваю осознать, что делаю, тупо ей не даю этого сделать. Наши с женой взгляды встречаются. Увязаем друг в друге. Ее нежная грудь взволнованно трепещет. Истерзанные соски напрягаются. Во взгляде мелькает паника, и она опять тянется к злосчастному одеялу. Которое я с еще больше настойчивостью выдергиваю из ее пальцев.

– Может, этот способ работает не только с коленками, а? – криво усмехаюсь. А в башке такое… нет, ну, нет… Я же не собираюсь этого делать? С чего вдруг? Никогда не делал, а тут… А тут, сука, слюна во рту собирается – так хочется.

Глаза Динары становятся совсем круглыми. Колени безвольно разъезжаются. Я сползаю еще чуть ниже.

– Муса…

– Молчи.

И осторожно ее пробую. Там… Ведет, будто я пол-литра опрокинул в себя махом.

– Это же необязательно. Я просто так ляпнула…. Алла-ах.

Сначала просто поцелуй, да. Потом в ход идет язык. Ощупывает складочки, малюсенький узелок в их венце. Теребит, широкими мазками лижет. Пробует. Осваивает новое.

Сознание будто раздваивается – одной его частью я прислушиваюсь к своим желаниям, другой – ее реакцию мониторю. Поначалу Динара даже не дышит, кажется, так что ничего не понять. Потом, напротив, начинает дышать часто и надсадно, в промежутках между вдохами бессвязно бормоча:

– Муса… Мамочки. Муса… Ой!

А потом ее руки опускаются мне на голову, пальцы зарываются в волосы, а бедра, которые я, с силой сжимая ягодицы, фиксирую у своего голодного рта, начинает сводить судорогами. И, наконец, по всему ее телу волной проходит оргазмическая судорога.

Охренеть. С ума сойти просто.

Дождавшись, когда буря стихнет, откатываюсь в сторонку. Даже в самых смелых мечтах я не мог представить, что отлизав кому-то, испытаю такой запредельный кайф. Хотя… тут, скорей всего, дело в том, что как раз не кому-то! А именно ей. Чистой, нетронутой моей девочке.

Только, мать его так, моей.

Да меня, оказывается, эта мысль заводит. Я бы всю ее от кончиков пальцев до ушей вылизал. И ничего ведь, ни на грамм себя меньше мужиком не почувствовав, чем был до этого. А скорее даже наоборот.

Обещал курить бросить, но как не закурить после такого – непонятно. Отхожу как есть голый к окну. Открываю фрамугу и, пялясь на девушку в своей кровати, с удовольствием затягиваюсь.

– Ну, полагаю, извинения приняты?

Розовеет, натягивает одеяло, но ведь не пасует совсем, а довольно нагло так замечает:

– Ты определенно знаешь в них толк.

А мне, блин, это нравится. Оскалившись, сообщаю:

– Вообще-то это был дебют.

Вижу, как смущение борется в ней с любопытством. Что, маленькая, хочется уточнить, о чем я конкретно? Потешить женское тщеславие? Почему нет?

– Это только для жены.

В глазах Динары мелькает неприкрытая радость, которую эта девочка еще не научилась скрывать. Ловлю себя на том, что хочу, чтобы она оставалась такой… открытой. В этом есть свой особенный кайф.

– Я думала, для жены теперь вообще все, – претенциозно дергает бровью.

Ах ты ж маленькая хитрюга! Тебе палец дай, так ты и руку оттяпаешь? Улыбка расползается до ушей. Хотел бы вспомнить, когда в последний раз у меня такое хорошее настроение было, да не смог бы. Знал бы, сколько счастья она привнесет в мою жизнь, давно бы женился.

Затягиваюсь так, что фильтр жжет. Прищурившись, облизываю ее укутанное в простыни тело взглядом. Мы сложно к этому шли, я сплоховал, совершил много ошибок. Но я же не идиот, чтобы их повторять! И не слепец, неспособный в упор разглядеть свое счастье.

Мое счастье имеет вполне отчетливый контур.

– Все правильно. Даже не сомневайся.

Чувствуя, как снова тяжелеет в паху, тушу в хрустальной пепельнице сигарету и возвращаюсь в кровать. Жена наблюдает за моим приближением, широко распахнув глаза. И да… Я понимаю, куда прикована большая часть ее внимания.

– Я тебя выпачкала, – лепечет. Ох ты ж. Я и впрямь немного в крови. Это лучше другого свидетельствует о том, что я буду последней скотиной, если опять на нее полезу. С другой стороны… мне надо. Я не усну. И вообще, у нас брачная ночь, не так ли?

Ложусь рядом, когда в мозг вгрызается давно позабытый голос совести: «Эй, мудак, неужели ты сегодня мало дров наломал?». Отвожу от лица Динары влажные от испарины пряди. Вглядываюсь в испуганные глаза. А я ведь не прощу себя, если все испорчу – понимаю вдруг. Значит, надо что-то в себе менять. Например, вспомнить о том, что существуют чьи-то еще желания, кроме моих собственных.

– Потрешь мне спинку, жена?

– Д-да, – во взгляде Динары скользит неприкрытое облегчение.

Чувствую себя конченой сволочью в этот момент. Встаю, подхватываю Динару на руки.

– Прости.

– Уже ведь проехали… – улыбается.

– За то, что будет, прости. Я еще не раз дров наломаю, пока привыкну, что не один.

– Я за одну эту просьбу готова простить тебе все на свете, – шепчет Динара. Я усмехаюсь. Целую ее в нос. – Ты только данное мне обещание помни, хорошо? Это очень больно, когда…

– Тщ-щ-щ, я же слово дал.

Следующие за свадьбой недели Муса пропадает на работе. Возвращается уставший. И какой-то дерганый. Мы практически с ним не видимся – он приходит под утро. На мои ненавязчивые вопросы неизменно отвечает, что разруливал какую-то серьезную проблему. Я покладисто киваю. И чтобы отвлечься, еще с большим прилежанием учусь и занимаюсь домом, желая поскорее превратить его в уютное гнездышко, куда Мусе будет хотеться вернуться. Но главное, я стараюсь себя не накручивать. По сто раз на дню напоминая себе, что это нормально на его должности – работать много и ненормированно. Но все равно мне, как любой влюбленной до одури девочке, хочется внимания. Так что когда Муса приглашает меня на наше первое после свадьбы свидание, я чуть с ума не схожу от счастья. Ну, это я так называю – свидание. Сам Муса ограничивается словом «ужин». Впрочем, ничего другого я от этого сухаря и не жду.