И с легким сердцем пошла по берегу к перевозу.

Уж до того славно было спускаться на плоту по Блестянке! Сидела Дарёнушка бок о бок с Матрёной. Они то пели песенки (а плотогоны им подпевали), то молча смотрели на свешивающиеся в воду ветви плакучих ив, на заросли камыша у берега, на летающих над крутым правым берегом ласточек и стрижей. Один раз к берегу вышла медведица с медвежатами и проводила плоты настороженным взглядом.

Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Река принесла плоты к вытянувшемуся далеко в воду земляному «языку». – Шевелись! – крикнул старший из плотогонов. – Мы тут долго торчать не будем!

Скоморохи быстро попрыгали на покрытую высохшими водорослями Плешивую косу. Дед Деян оступился, ухнул по колени в воду. Дарёнка тоже оступилась, но ее поймал за руку Нерад, не дал упасть в реку.

Плотогоны еще работали шестами, отталкиваясь от берега, когда скоморохи и Дарёна уже поднялись по торчащим из земли корням на высокий берег и двинулись дальше своим путем.

Деревня Сбитеневка лежала чуть дальше по реке.

Скоморохи вошли туда с музыкой – под гудок и балалайку. Нерад завопил сбежавшимся мужикам и бабам:

– Потеха начинается – мы пришли!

Негромко, подрагивающим от азарта голосом сказал оробевшей Дарёне:

– До чего ж я люблю, когда на меня этак глаза пялят!

И заверещал пронзительно:

– Пошел я на Кудыкину гору лыко драть, кафтан плести. Гляжу – озеро на утках плавает! Полез я на осину, нарвал на ней яблок и давай ими в уток бросать! Озеро вспорхнуло и улетело, а утки остались…

Дарёна сразу сбросила робость. Она еще по пути попросила у Горыни козью маску – и теперь с удовольствием прыгала, мемекала и угрожала рогами хохочущим мужикам и бабам.

На ночь рассыпались по избам. Дарёну пустила на сеновал старушка. Перед сном она накормила девочку гороховым киселем – так густо уваренным, что его пришлось резать ножом. Добрая старуха еще и полила кисель топленым маслом. Так что уснула девочка на сене сытая и счастливая, жалея лишь об одном: ей нельзя насовсем остаться с ватагой.

А рано поутру скоморохи двинулись к перевозу.

Идти пришлось недолго. Вскоре вышли на узкую проселочную дорогу, которая вывела их к спуску к реке. А на том берегу стояла хижина перевозчика.

На крики перевозчик вышел из хижины, отвязал от колышка большую лодку и заработал веслами.

Этот плечистый пожилой дядька был суров, неразговорчив и безжалостен. Везти бесплатно на другой берег девочку он отказался наотрез. Его не убедили уговоры Матрёны: мол, куда же ребенку деваться? Он только махнул рукой: мол, пусть идет по проселочной дороге в деревню Зимники. Далековато, но дойдет. А там, глядишь, найдется работа и еда.

– Но мне обязательно нужно в Звенец! – вскинула руки к груди Дарёна.

– А коли нужно в Звенец, – то ли шутя, то ли всерьез сказал перевозчик, – так бродом иди. Во-он в той стороне – горелая сосна на берегу, молнией разбитая. Там брод и есть.

– Сдурел? – возмутилась Матрёна. – Какой дитю брод? Где взрослому по плечи, ей с головой будет! И теченьем ее унесет!

– Может, и унесет, – равнодушно отозвался перевозчик, отталкивая от берега тяжело осевшую в воде лодку. – Лучше ей и впрямь в деревню идти.

Разбитая молнией сосна на берегу была только одна, не ошибешься. А когда Дарёна спустилась с обрыва к самой воде, к прибрежным зарослям орешника, то увидела сквозь пронизанную светом толщу воды замечательное песчаное дно, наверняка надежное. Водорослей тут не было совсем, только ходила стайка мальков, играла в прозрачных струях.

Течением Дарёну унесет? Вот еще! Она прекрасно плавает. Да, Блестянка – широкая река, а брод наверняка годится лишь для взрослых людей. Но всё же она пройдет по дну хотя бы часть пути до другого берега, меньше придется плыть. А если течение отнесет ее далеко от дороги – подумаешь, потом берегом вернется. Покажет язык вредному перевозчику и пойдет в Звенец…

Девочка развязала и сбросила лапти, скинула онучи. Сняла платок и юбку, оставшись в длинной рубахе. Сложила одежду в суму, накинула суму так, чтобы она оказалась за спиной. И, держась за ветки орешника, ступила на твердое песчаное дно.

Даже здесь, у самого берега, вода была такой холодной, что Дарёна невольно взвизгнула.

Сделала шаг… другой…

И тут случилось странное, страшное.

Песок, только что надежный и плотный, вдруг стал вязким, втянул в себя ноги девочки. Дарёна в ужасе поняла, что прямо здесь, на мели, она уходит под воду. Девочка забарахталась, пытаясь вырваться из плена, но уходила всё глубже – и вот вода уже накрыла ее с головой!

Но тут Дарёна почувствовала, что кто-то тянет ее за косу. Песок отпустил ноги, девочка глотнула воздуха пополам с водой, отчаянно закашлялась…

Что-то понимать она начала, уже лежа грудью на берегу, а ногами в воде. Тело ее сотрясалось от кашля, но Дарёна уже сообразила: кто-то ее вытащил.

– Жива, глупая? – ласково спросил женский голос.

Дарёна справилась с кашлем, подняла голову – и встретилась взглядом с ясным зеленым взором.

Какая странная женщина склонилась над Дарён-кой! Прекрасное бледное лицо, волосы цвета ветвей орешника, в них вплетены листья. То ли орешник окружает незнакомку и прячет от глаз, то ли она сама вырастает из зеленых зарослей. И разглядеть ее в листве трудно: сморгнешь – и расплылось лицо, словно отражение на воде. Снова сморгнешь – опять красавица рядом, смотрит насмешливо, но не зло.

– Кто ты? – спросила Дарёна.

– Я бродница. Мы с сестрами храним броды по всей Блестянке – и ниже по реке Гремячей, от того места, где Блестянка в нее впадает.

О бродницах Дарёна уже слышала. Вроде не злые…

Опираясь на руки, девочка с трудом села и хрипло сказала:

– Плохо ты броды хранишь, раз тут люди тонут…

– А ты не вовремя в воду сунулась, – не смутилась бродница. – Мы незваных гостей ждем, нарочно все броды перепутали, дно топким сделали. Чтоб каждая вражина, которая попробует перейти на левый берег, об этом сильно пожалела. Ступил в брод – да по самый рот!

Дарёна хотела было сказать, что никому она не вражина. Но тут девочка сообразила:

– Ой! Варварцы?

– Они самые. Птицы и ветер принесли весть об отряде. На город не нападут, мало их, а вот в здешних деревнях жители уже детей спрятали в глуши. Заметили, стало быть, варварцев… А мы с сестрами на всякий случай превратили броды в топь. – Тут лицо бродницы исказилось, словно от боли. – Мы очень не любим, когда в речную воду льется человеческая кровь. А в прошлую войну эти пришлые негодяи вволю напоили нас кровушкой… Этот-то набег – не война, невелик отряд. Пошастают по берегу да уйдут. Но на тот берег им трудно будет перебраться.

– Ой, а мне-то как быть? Бродница, светлая госпожа, хоть меня-то пропусти!

– Не могу! Думаешь, легко превратить песчаное дно в топь? А я еще омутов там нарыла… Дня три оно так продержится, а потом снова всё станет по-прежнему. Мой тебе совет, девочка: пока не поздно, беги по тропке в деревню Зимники. Птицы говорят, что там мужики уже готовы уйти в чащу да в болото. Они-то здесь каждый куст знают. Если не опоздаешь, возьмут тебя с собой.

Ветви орешника сомкнулись, закачались под ветром. За ними больше не видно было лица речной девы.

Слабость разом отхлынула от Дарёны. Девочка поднялась на ноги, быстро оделась и обулась, легко вскарабкалась по обрыву наверх.

Да, бродница дала верный совет. Надо спешить в Зимники, пока деревня не опустела, пока не скрылись в лесу последние, самые неосторожные крестьяне…

Дарёна вернулась к дороге, уже видна была сверху хижина перевозчика…

И тут девочка увидела то, что заставило ее забыть даже о вражеском отряде, который рыскал поблизости.

Навстречу ей по берегу к перевозу шла Незвана!

Дарёнка с криком кинулась ей навстречу и, глядя прямо в изумленно округлившиеся глаза женщины, затараторила про варварцев, про опасность, про то, что к броду нельзя…