© Голотвина О. В., 2024

© Копченов П. Н., карта на форзаце, 2024

© Оформление серии. АО «Издательство «Детская литература», 2024

За свои двадцать лет не видывал князь Даримир ни такого дива, ни такой красы. И знал, что больше не увидит, сколько бы лет ни отпустили ему Доля и Недоля, прядущие нити жизней человеческих.

Ки́пень-озеро и впрямь словно кипело, сверкало в солнечных лучах. Но еще ярче, еще блистательнее было то, что возникало в этих лучах и плавно опускалось на берег.

Огромные белоснежные птицы слетали на песок в солнечном потоке и превращались в статных женщин в длинных белых накидках из перьев.

Даримир забыл об охоте, забыл о свите, которая сейчас ищет заблудившегося князя. Да что там, он имя-то свое забыл!

Девы-лебеди! Прекрасные чародейки, о которых поют песни и слагают сказки!

Еще одна! И еще!.. Сколько их? Восемь? Десять?

Двенадцать?

Девы-птицы небрежно сбрасывали накидки на песок и, оставшись в длинных рубахах, бежали к воде. Счастливое Кипень-озеро принимало их в ореоле брызг. Волшебницы, словно деревенские девчонки, плескались и радостно вскрикивали.

До этого Даримир стоял, замерев и не дыша, в прибрежном орешнике, чуть разведя руками гибкие ветви. Но тут и сам не заметил, как выпустил бесшумно ветки из рук и шагнул на песок.

Что-то сверкнуло перед глазами – как молнией ударило снизу вверх! Невольно князь опустил взгляд.

У его ног, словно снежный холмик, лежала белоснежная накидка. Каждое перышко было словно сделано из сияющего серебра, но складки были мягкие, плавные.

Не удержавшись, князь нагнулся и поднял невесомую прохладную ткань…

И будто гром грянул!

Ударил порыв ветра. Взвихрился песок у ног Даримира. Скрылось за тучей солнце. Тревожно зашумел орешник.

А девы-птицы с гневными гортанными криками ринулись к берегу. Яростной стаей неслись они на князя. Тот стоял не шевелясь, а в памяти вдруг всплыли слова старого ловчего Бражки: «Лебедь – птица сильная. Ударом крыла может убить человека…»

Но прекрасные чародейки не обращали внимания на стоящего столбом князя. Каждая подхватывала с песка накидку, набрасывала себе на плечи – и тут же в небо взмывала огромная снежно-белая птица!

Этот неистовый ураган продолжался недолго, лебеди растаяли в небесах. Теперь перед Даримиром стояла последняя из женщин-птиц – высокая красавица с нежно-белой кожей и с пышными светлыми волосами, такими длинными, что струились по рубахе и окутывали волшебницу с головы до ног, как плащ.

Она властно протянула руку к Даримиру:

– У тебя моя одежда. Верни ее мне.

До этого мгновения князь стоял как зачарованный, прижимая к груди накидку из перьев и, кажется, не дыша. Но красивый повелительный голос разом заставил его очнуться.

Она приказывает?! Да ему, Даримиру, за всю жизнь только один человек и приказывал – отец, пока жив был!

Ухмыльнувшись, Даримир спросил:

– А если не верну – что сделаешь?

Лебедь гневно сдвинула брови (и стала при этом еще прекраснее):

– Сейчас же отдай! Без одеяния я не смогу улететь!

– Так я и не хочу, чтоб ты улетала! – объяснил Даримир. Глянул в глубокие, большие глаза – и вдруг сказал без тени сомнения, как о чем-то давно решенном: – Хочу в жены тебя взять. Люба ты мне.

Ух, каким презрением полыхнули в ответ эти синие глаза!

– Я? Замуж за тебя?! Опомнись, человек!

– Зря гневаешься. Я тебе не случайный встречный. Я князь Даримир. И зову тебя в княгини.

– А хоть бы в царицы… Да я же тебя в жабу превращу!

А вот угроз Даримир и в детстве не боялся.

К тому же он вспомнил слышанную в детстве от нянек-мамок сказку о царевиче, который забрал у девы-лебеди ее перышки – и без них она не смогла колдовать. Правда, та сказка плохо кончалась: глупый царевич, желая навсегда удержать лебедушку на земле, кинул перья в огонь – и тем погубил и любимую, и себя…

Князю захотелось проверить свою догадку. Он обеими руками взялся за накидку:

– А ежели пополам порву? Пока ты меня еще в жабу не превратила, а?

И увидел, как ужас исказил прекрасные черты.

– Нет! – воскликнула дева-лебедь. – Осторожнее! Мы… мы договоримся!

– Договоримся? – прищурился князь. – Я многого хочу. Мне нужно, чтобы ты была со мной рядом всю мою жизнь.

Он ожидал негодования… а красавица откинула голову и мелодично рассмеялась:

– Всего-то? Ну, это недолго!

И смел был князь, а при этих словах похолодел. Вспомнил, что лебединых дев называют вещими сестрами. Спросил хрипло:

– Ты прорицаешь будущее? Видишь людские судьбы?

Женщина приподняла высокие ровные брови, но тут же сообразила, почему князь задал этот вопрос.

– В одиночку будущее не увидишь, только всей стаей. Трудно это… Но ты не бойся. Мы, лебединые девы, живем такой долгий век, что с человеческим не сравнить. Для меня пробыть с людьми несколько десятков лет – это… это приключение. Неприятное, но приключение.

Князь устыдился своего мгновенного испуга, но постарался не показать виду. Сказал небрежно:

– Так оставайся со мною, покуда я жив. А как умру – получишь назад свои крылья, я заранее прикажу…

– Или покуда ты жив, – уточнила красавица, – или покуда я не верну свои крылья как-нибудь иначе.

Князь усмехнулся: мол, попробуй!.. Держа сверкающую накидку левой рукой, правой дернул застежку на своем плече, подхватил падающий на песок тяжелый плащ и протянул деве:

– Накинь, а то скоро тут будет моя свита. Незачем им на княжью невесту таращиться… Как тебя звать-то, душенька?

– Имя мое тебе ни к чему. Зови Лебедью…

– Пусти переночевать, хозяин добрый! – поклонилась путница крепкому седовласому мельнику. – Семья покойного мужа меня выгнала, чтоб наследством не делиться. Иду к своей родне, а тут – гроза…

Собравшиеся вокруг мельника родичи и батраки разглядывали странницу: повязанный по самые глаза темный вдовий плат, серый сарафан, вдрызг разбитые лапоточки.

– Гроза и впрямь скоро грянет, – откликнулся мельник. – Грех гостью с порога гнать.

– Спасибо, хозяин ласковый, – снова поклонилась женщина и смелее подняла глаза на людей.

Молода была вдова. Лет, поди, двадцати пяти.

Статная, крепкая, сильная. Волосы темно-русые, глаза темные, взгляд умный, цепкий, живой.

– Хозяин? Это кто здесь хозяин? – раздался вдруг тихий страшный голос, похожий на змеиное шипение. – Здесь только одна хозяйка. Мельница моя. И хозяйство всё – мое. Мне и решать, кто тут ночует, а кто – нет!

Люди в тревоге расступились, и перед путницей оказалась старуха поразительного вида. Кика шита речным жемчугом, белая льняная рубаха, юбка из дорогого привозного аксамита. А сама старуха – длинная, тощая, высохшая, как рыбья кость. Горящие злые глаза глубоко запали в глазницы.

– Не серчай, бабушка, Гордея свет Выша́тична, – поклонился старухе мельник.

«Бабушка? – удивилась про себя путница. – Этот седой человек ей не сын, а внук?»

Гордея Вышатична продолжала гневаться:

– Смерти моей ждете? Я вас еще всех переживу. Я трех сынов схоронила, да пятерых внуков, да двоих правнуков! И вас всех схороню!

Гостья глядела на хозяйку и вспоминала старых до белизны змей, переживших свой яд.

Эта старуха свой яд не пережила. Она им просто сочилась.

Обернувшись к путнице, Гордея холодно бросила:

– Я такого обета не давала, чтоб со всей Славии бродяжек привечать. Ни к чему ты здесь. Пришла незвана, уйди негнана!