Руки тряслись, но я все же выхватил ее из рук капитана. Она была ледяной. Уже не дышала.

– Нужно сделать ей искусственное дыхание и положить набок.

– Давайте я, – капитан полез со своей помощью, но я не подпускал к ней никого.

– Прошу, вернись ко мне, – мой голос, как и руки, дрожал наперевес с плескающимися волнами Чёрного моря, но я не прекращал оказывать первую помощь. Только когда она сделала резкий вдох, а потом начала захлебываться водой, я перевернул девушку набок, чувствуя как все ещё ледяная рука держала меня за руку.

Она все ещё была далека от реальности, но ее фраза заставила меня вернуться в реальность.

– Я здесь, Хосе.

Я вспыхнул, словно спичка. Злость и ревность обуяли мое тело. Будто бы соприкоснувшись с оголенным проводом, я вскочил, отошел на пару шагов назад и стал прерывисто дышать. Мой разум и сердце так сильно кричали, что хотелось зажать уши. Но вместо гневных тирад, я безразлично произнёс:

– Мы возвращаемся домой. Дайте команду готовить наше судно к отправке.

Сам я ушел к себе в каюту, ни на секунду не забывая слов девушки. Я поверить не мог, что в ее сердце, в ее голове был этот цепной пес. Он завладел ее разумом, что она даже находясь в таком состоянии обращалась к нему, хотя я был уверен, что она ощутила мой парфюм, который после ее слов в кабинете клуба зарекся никогда не менять.

– Она не в себе, – пришел ко мне в каюту Лео. – Я позвонил Монике и рассказал о произошедшем.

– Вы же расстались.

– Она все равно должна была знать. Но знаешь, что я тебе скажу, босс. – Лео присел рядом со мной. – Моника мирно спала со своей племяшкой в доме по-соседству с твоей матерью.

– Я знал, что та испуганная беременная Энджи, это и есть Андреа. Они только пытались запудрить мне мозги.

– Моника сказала, что его брат погиб неделю назад, и Андреа была безутешной. А после за разговором со мной она нашла предсмертную записку, где твоя сумасшедшая извинялась за все.

– Она хотела уйти вслед за мужем. – Я хмыкнул, не обращая внимание на то, как назвал её парень. – Чертовка! Обвела вокруг пальца меня, а потом начала счастливую жизнь этим…– Я бросил перый попавшийся предмет в стену. Кружка разбилась от силы удара, и осколки посыпались на пол. – А я искал ее! На мгновение даже подумал, что она мертва!

– Не думаю, что история с ней такая кристально чистая. – Лео вздохнул. – По крайней мере, наш разрыв с Моникой был спровоцирован ее утайками и обвинениями в кристальной преданности тебе. Она стала закрытой, говорила мало, а когда темы заходили о ее брате, так вообще каменела.

– Что ж, узнаем правду, когда наша сеньора Андреа наконец проснется. – Я все ещё не мог прийти в себя. Злость на девушку был выше всех моих чувств. Я в прямом смысле хотел задушить ее, но, стоило коснутся мне кончиками пальцев ее прекрасного лица, как руки опускались. Она казалась нереальной. Целый год я бесследно искал ее, а она сама очутилась у меня на пути. Если бы мы приплыли несколькими минутами позже, я бы уже никогда не увидел ее.

– Рыжий ей к лицу, – поддел меня Лео. – И беременность тоже.

– Она успела родить от него ребенка. Зря времени не теряла.

– Мой совет: оставь обиду и присмотрись к ней и ее дочери.

– К чему ты?

– Иногда очевидное лежит на поверхности.

Очевидное всегда лежит на поверхности…Что, если она сбежала в объятия Хосе из-за страха? Это было похоже на мою маленькую беглянку, но зная ее, я уверен, что она не стала бы просто так подвергать опасности друга или возлюбленного, кем бы он там ей не приходился. Она была одной из тех, кто лучше будет жить отшельником, лишь бы никого не коснулась беда. К тому же, если брать во внимание то, как умерли родители Андреа, она бы вообще отреклась от всех.

Что же тогда я не видел под собственным носом?

Я достал свой ежедневник и открыл с самой первой страницы. Это были не просто записки сумасшедшего, это была целая хронология событий. Все об Андреа. Я часто писал туда свои воспоминания, а когда она сбежала, то и вовсе отмечал каждый город, каждую девушку, похожую на нее.

Наша память не безгранична, и чаще всего черты лица стираются, когда долго не видишь человека, а я не хотел забывать. Если бы она не нашлась и к пятидесяти годам, я бы продолжил изо дня в день переписывать строчку за строчкой, собрав несколько томов.

«Никогда бы не подумал, что у малолетки может быть такой взрослый взгляд, холодное сердце и отсутствие куда-либо стремиться»,– гласили первые строчки моих мемуаров, – «Я помнил себя в ее годы. Это было как раз-таки рождение юного Капо. Кровь кипела в жилах, заставляя всех трепетать передо мной. Адреналин зашкаливал, а глаза всегда просили больше огня. У этой же девушки глаза потухли, словно ей уже далеко за шестьдесят. Будто бы жизнь прожита и остаётся только наблюдать за происходящим со стороны».

Именно такой я увидел Андреа впервые. На фоне ее гиперактивной яркой подруги она казалась вялым листочком. Старушка, обласканная в наряд проститутки. Но все изменилось, когда она начала танцевать. Ее эмоции и чувства отражались в каждом движении. Она даже улыбалась, чувствуя закрытыми глазами прикосновения музыки. Я не мог оторвать глаз. И наблюдал за ее красотой со стороны, случайно попавшись в ее капкан. Стоило только нашим глазам встретится, и странная нежность ворвалась в моё тело, пробирая до костей. Я такого никогда не испытывал. Лавина обрушилась на меня, и я уже не мог с этим бороться.

Поначалу я думал, что все это из-за выпитого алкоголя, но с того дня я только и видел ее карие глаза, в которых не было ни огня, ни страсти, ни смирения. Мне хотелось ее спасти. А когда я узнал о судьбе этой девушки, во мне взыграло новое чувство. Необузданность и злость вершили суд нам моим сердцем. Я ревновал, словно безумец, не имея возможности прикоснуться к ней.

Моя одержимость перерастала в болезнь и все это было отражено в ежедневнике.

«Андреа Моретти. Семнадцать лет. Карие глаза, аккуратной формы губы, ямочка на правой щеке», – все это выглядело, словно я собирал досье на нее, но потом от сухих фактов я перешел к ярким краскам своих чувств. Это произошло, когда девушка упала в обморок прямо около испуганной лошади. Удивительно, что тогда я испытал новое для себя чувство: страх.

Я никогда не видел любовь в отношениях родителей. Мать была покорной женой, заботливой матерью, а отец…Отец был примером того, как жить не надо. Начнем с того, что сфера его деятельности отразилась и на нашем со Стефано детстве. Он не прощал ошибки и никогда не давал слабину. Меры его наказания были заметны на наших с братом телах. Удар чаще всего приходился на меня, как на старшего сына в семье.

Уже к тридцати годам мне казалось, что этот мир, сотканный руками отца и его предков, был идеальным. Я не знал, как выглядит по-настоящему любящая семья, как у них проходят ужины, и как холодными вечерами они смотрят вместе фильмы.

Когда на моем пути появилась Андреа, я снова вспомнил все чувства: боль, унижение, чувство вины и обиду. Я почувствовал себя снова тем маленьким мальчиком, на плечи которого с детства положили большую ответственность, с которой я, признаюсь, справлялся с трудом. Сидя у себя в комнате, я закутывался в свое большое стеганое одеяло, поворачивался лицом к окну, из которого была видна большая луна, и мечтал о счастливой спокойной жизни, давал себе обещания, что моя семья никогда не будет жить под гнетом отца. Но этому, увы, не бывать. Я с малых лет видел кровь и страх в глазах тех, кто минутой позже будет камнем лежать в ногах отца. Я боялся, как и боялся Стефано. Боялся и не мог справится со своим страхом, даже будучи почти под два метра ростом и каменными мышцами. От этого, наверное, и было паршиво видеть, как маленькая хрупкая девушка храбро терпела побои моего отца.

Я видел на семейных ужинах, как Андреа брезгливо морщила нос, когда её родители говорили друг другу нежные и приятные вещи, которых я никогда не слышала из уст своих родителей. Поначалу это вызывало во мне удивление, но потом в ней я узнал себя. Узнал, когда она отчаянно пыталась сторониться общества своего отца, как она, когда никто не видит, обсыпает его ругательствами. Я понял, что ей было невозможно жить в их обществе, что любовь её родителей – это игра. А нет ничего унизительнее, когда чувства выставляют напоказ, при этом не даря любовь наедине. Узнавая о ней все больше и больше, я замечал, как девушка была моим отражением в юношестве. С тех пор эта маленькая улыбчивая девочка пустила корни в моей сердце, сама того не зная.