– Я сейчас же приеду, – сказала она.

– Не надо, со мной ничего серьезного. Скоро увидимся.

В Лондон я вернулась не сразу. Выписавшись из больницы, я наблюдала со своей деревянной кровати, как в Париж приходит весна. Сквозь прикрытое ставнями окно я могла выглядывать в парк вокруг студенческого общежития. Каштаны были великолепны в это время года. Дождь прекратился, и воробей в поисках пакета йогурта, который я обычно ставила охлаждаться на подоконник, клевал стекло.

Винс не пришел меня навестить. Польский студент, живший в соседней комнате, не стучался ко мне, как раньше. Он был занят тем, что устраивал марши солидарности на площади перед Бастилией. Франко-канадцев с верхнего этажа по вечерам тоже не было дома. По крайней мере, так я воображала – потому что они тоже ко мне не заходили. Люди умеют избегать неприятных зрелищ.

Я надолго перестала смотреться в зеркало. Особенно трудно это было по утрам, когда я подходила к умывальнику, чтобы почистить зубы и умыть левую половину лица. Правый глаз остался невредим, но много недель не открывался, а его окружали стены выступающей плоти и уродливые рубцы. Очень скоро я оказалась один на один с реальностью: мне было всего двадцать два, и меня ждала вся жизнь с изуродованным шрамами лицом.

Учебу пришлось отложить. Я никуда не ходила, на это не хватало ни желания, ни сил. Да и все равно – мне было невыносимо думать, что люди будут разглядывать меня. Врач-египтянин Хазем приносил мне продукты и новости из внешнего мира. Часы проходили в молчании. Дни удлинялись, свет становился резче и ярче, но в комнате как будто ничего не менялось.

Я лежала в постели и пыталась вылечить лицо. Я не совсем понимала, как к этому подступиться, но в какой-то книге я читала, что синий – это цвет исцеления. Поэтому я начала с синего – небесного цвета.

Я начала представлять, как синий и белый свет окружает мое лицо. Мысленным взором я наблюдала, как багровые шрамы уходят в здоровые розовые щеки. Я разглядывала лицо во внутреннем зеркале; на коже следов больше не было, но под ней оставались темные уродливые рубцы. В тишине я начала понимать, как негативными мыслями люди притягивают к себе негативные события. Месяцами мне в голову настойчиво приходили мысли об аварии. И авария действительно случилась как по заказу.

Я думала о блестящем художнике Винсенте Ван Гоге. Он отрезал себе ухо и отправил его в письме своей возлюбленной. Я видела его автопортреты на выставке в Амстердаме. Раны, которые ты нанес себе сам, всегда сложнее всего пережить. Они укрываются за личиной внешних обстоятельств, и только честно взглянув на себя, можно признать, что это не судьба обошлась с нами так жестоко, а мы сами создали свои беды собственными руками.

От этого осознания я разрыдалась, горько оплакивая уходящую весну и лицо, на которое больше не посмотрит с восхищением ни один мужчина. Я подумала о своем парне, живущем в Канаде. Буду ли я нужна ему по-прежнему? Смогу ли я снова появиться на людях хоть когда-нибудь?

Как-то вечером, около восьми, я лежала в постели и, как обычно, представляла синий с белым свет вокруг своего лица. Мне было тепло и спокойно. Тело было словно пальто на вешалке скелета. Это тепло и расслабленность успокаивали. Мне было не страшно играть со светом, и он плясал над моей кожей, образуя защитную ауру вокруг всего тела.

Внезапно вся эта целебная энергия сконцентрировалась в одной точке на лбу, и между бровей хлынул прекрасный поток белого света. Мчась прочь, он вырвался за пределы тесной комнатушки и устремился в космос. Чем дальше улетал этот луч, тем ярче становился свет. Меня словно уже не было в комнате, я как будто отделилась от тела, вырываясь из рамок, которые обычно ограничивают наше «Я».

Я видела себя со стороны. Я была одновременно и тем, кто смотрит, и тем, на кого смотрят. Свет омывал мое изуродованное лицо, а сознание мчалось на луче, простирающемся в бесконечность космоса – дальше Солнца, Луны и звезд. И еще дальше, в мир бесконечного света.

Потом луч вдруг без всякого предупреждения остановился. Что-то стояло у него на пути; или, вернее, Кто-то стоял у него на пути. Я оказалась в ином измерении, и рядом находилась невероятная Сущность, сильная и молчаливая, как солнце в ясном терпеливом небе. Она словно знала меня и хотела притянуть меня ближе. Сперва я испугалась, но от Сущности исходили лучи любви. Они растопили мой страх и сопротивление. Неведомая сила притяжения влекла в океан света. И свет не только поддерживал меня, я вдруг поняла, что и сама состою из света. Все мысли о происходящем ушли, существовало лишь это мгновение. Рассудок отошел на второй план, любовь и радость укутывали и нежно баюкали меня.

Целительная любовь наполнила мои мысли, чувства, каждую клеточку тела. Любовь утешала, любовь наполняла меня новыми силами. И дело тут было не в моей собственной энергии. Да, разумеется, свет зажгла я, но то, что волнами заполняло меня сейчас, исходило не от меня.

Любовь! Сила! Свет! Все эти прекрасные, яркие волны энергии устремлялись ко мне из какого-то бесконечного времени и пространства. Но кто заполнял меня? Кто меня исцелял? Ведь не мое же собственное воображение?

Когда волны отступили, и я снова оказалась внутри своего тела, в голову пришла пугающая мысль: «Бог!» Сперва эта мысль причиняла мне боль, потому что я не хотела признавать Его/Ее существования. Наша встреча была неожиданной и нежеланной, я к ней не стремилась.

Но мысль все возвращалась: «Это должен был быть Бог. Это должен был быть Бог».

Жизнь после аварии уже не была прежней. Париж, один из прекраснейших городов мира, утратил свое очарование. Мне уже не хотелось прогуливаться вдоль Сены, пить кофе в переполненных кафе или бродить по выставкам Большого дворца дождливым воскресным днем.

Со своим израненным, покрытым шрамами лицом я не осмеливалась выходить из дома или показываться на людях. Каждый раз, краем глаза замечая свое отражение в зеркале над умывальником, я чувствовала укол страха. Изначальная паника, охватившая меня, когда еще в больнице я впервые приподняла бинты и увидела свое изуродованное, неузнаваемое лицо, никуда не ушла. Она возвращалась снова и снова, как ночной кошмар.

Я знала, что мне нужно уехать из Парижа, подальше от воспоминаний о боли и одиночестве. Меня тянуло в Альберту, к ее жизнерадостным просторам, я скучала по надежности Скалистых гор у себя за спиной. Я поспешила закончить диссертацию по духовной и мистической литературе средневековья, попрощалась со своими профессорами и ближайшим же рейсом вернулась домой, в Канаду.

Жизнь в Калгари была пресной и бесцветной. Я словно оторвалась от мира. Прежние увлечения – театр, бурные споры с друзьями, походы – стали мне неинтересны. Я как будто прилетела с Марса, а не с Венеры. Мою душу переполняли противоречивые эмоции, и не было никакой возможности выразить их.

В один прекрасный день мой мужчина сказал: «Милая, ты выбрала путь, который я не понимаю и по которому я не могу за тобой пойти». Я утратила дар речи. На какой путь я ступила? Куда он меня ведет? Мой друг явно увидел что-то, чего до сих пор не замечала я сама. Я еще не связывала свое растущее недовольство миром с той странной «встречей» с Богом. Но он увидел связь.

Вскоре после этого любимый отпустил меня. Он распахнул двери нашего гнезда, вытолкнул меня на порог и со слезами на глазах сказал: «Лети!». Было начало весны, едва успел сойти снег. Я села в самолет и отправилась в Лондон, чтобы начать там новую жизнь. Мне было больно, я была растеряна, и меня тревожило будущее. Куда приведут меня все эти пертурбации?

Явно не туда, куда я хотела – но, в конечном счете, именно туда, где было мое место.

Сама того не понимая, я вступила на древний путь инициации, который многие проходят в начале духовного странствия. Пробуждение навстречу духовности часто сопровождается расставанием со знакомыми ситуациями и привычным образом бытия. В моем случае оно заключалось в постепенном разочаровании в жизни, которую я знала, в разрыве любовных отношений и в раскрытии навстречу сферам сознания, о которых я прежде только читала и с которыми только предстояло познакомиться.