Тихо скрипели под сапогами половицы. Наверху, по углам виднелась паутина. Да и на шкафах со столами скопилась пыль. Давненько сюда никто не заглядывал. Из нормальных комнат тут имелись только что печная с кухней, гостиная, да спальня. Следы прошлого обыска заметны – где на пол скинуты вещи, а где веером рассыпаны медные ложки со старого сервиза, сверху же небрежно брошен деревянный черпак. Вадим огляделся, книг пока он вообще никаких не видел. Даже в гостиной. Следователь почесал затылок. Вот, называется, и приехал. Но тут его внимание привлёк большой деревянный ящик в коридоре. Он был приоткрыт, а навесной замок сбит. Что-то искали и тут. Вадим откинул крышку. Отсюда явно многое забрали. Но зато внизу валялась пара десятков книг. «Наконец-то!» – подумалось Вадиму с неким удовлетворением как от первой поклёвки у рыбака.

Больше половины книг оказались детскими сказками. Но вот дальше… Две книги были и правда из тех, украденных да перепроданных. Их отличал более качественный переплёт да иллюстрации. «Зачем они Фёдору понадобились-то?» – подумалось Вадиму. И тут же сам нашёл ответ, это ведь художественная классика девятнадцатого века. Скучно, видать, было здесь. Вот и купил, вечера коротать. А потом вдруг внимание Вадима привлекла ещё одна книга. Её переплет был сорван, и потому ни автора, ни названия толком не разобрать. Вадим раскрыл книгу. Старая печать и еще дореволюционный алфавит со всеми этими «азь» и прочим. Вглядевшись, Вадим прочитал на первой странице: «Лунный календарь».

– Ну что еще за суеверия, – пробормотал он вслух, но, тем не менее, книгу не отбросил. Что-то тянуло его к ней. И он взял её с собой, вместе с первыми двумя, хотя она и не входила в список.

Острастки ради пробежался он и по остальным частям дома, даже в амбар заглянул. Нигде больше и намёка на книги не было. Еще спустя минут десять он уже возвращался в Москву, покачиваясь на жёстком сиденье старого автомобиля.

Майор Алдонин успеху молодого следователя обрадовался, даже выпить приглашал. Но куда больше Вадима сейчас волновала та, третья книга. Ему было очень интересно, что скажет о ней Илья.

И вот настали следующие выходные, Рогов поспешил к заветной улице. Звонок, открывающаяся дверь…

– Вадим, рад тебя видеть! – Илья действительно выглядел очень дружелюбным.

Он искоса взглянул на коричневый бумажный пакет, в который Вадим завернул книгу, но ничего не сказал, будто всё так и надо.

– Переобувайся, проходи.

И вот они снова сидели на кухне у Ильи, пили чай. Вадим положил пакет на стол, но никак не решался сказать, что это такое. Как он воспримет старый «Лунный календарь»? Ведь это такое суеверие! Но с другой стороны, кто как не Илья мог бы лучше всех разъяснить ему, почему его вообще так заинтересовала эта книга?

А опытный литератор-сомнолог будто и не замечал колебаний Вадима. Он спокойно достал свою тетрадку, где было что-то написано.

– Я взял смелость на себя, Вадим, перевести в литературную форму то, что ты мне рассказывал в прошлые разы.

Молодой человек нахмурился:

– Это про то, как порой ведётся наше следствие? – ему совсем не хотелось читать подобные вещи.

А Илья лишь рассмеялся:

– Что ты, что ты… Ты ведь рассказывал не только это, ты ведь рассказывал и свои сны. Почитай, – и он передал раскрытую тетрадку Вадиму.

Это снова был рассказ и очень хорошо написанный рассказ. Однако поражённый Вадим узнавал в его героях себя и, как ни странно, свою тётю Анну Николаевну. Это снова был тот старый сон, где она звала его к себе жить и учиться быть следователем. И если в прошлый раз упоминание об этом сне можно было назвать совпадением, то теперь, в форме рассказа, такого просто не могло быть!

– Но ведь я сам почти забыл этот сон! – наконец выдохнул из себя Вадим. – Я не мог рассказывать вам все эти детали!

– В том-то и дело, Вадим. Это ведь сны. А они порой дают очень интересные зацепки. Для раскрытия которых имеются очень своеобразные инструменты, – Илья стал очень серьёзен. – Ты ведь принёс мне его, Вадим?

– Что? – парень словно отказывался понимать происходящее сейчас.

– Лунный календарь…

И взгляд обоих упал на коричневый пакет со старой книгой.

– Тебе не кажется странным, что у Фёдора Колпачкова, талантливого физика, ты отыскал мистическую, оккультную книгу?

Если бы Вадима спросили об этом еще неделю назад, он, несомненно, нашёл бы сей факт странным и списал все на простое совпадение. Мало ли, что может заваляться среди книг: от букваря первоклассника до кулинарных советов для домохозяек. Теперь в вопросе Ильи молодой человек различил едва заметный, завуалированный подвох. Словно философ раскрывал перед ним не все карты, а исподволь приобщал к своим, неведомым тайнам, одно обладание которыми может сулить…Что может сулить их обладание? Смерть? Смерть, как хорошо знал следователь НКВД, иногда вещь исключительно приятная и приносит облегчение, избавляя от излишних страданий. А в загробный мир Вадим никогда не верил, хотя всегда ходил по кромке его в своих многочасовых бдениях с подследственными. Он физически ощущал, как душа, существованию которой он отказывал, с каждым днем, с каждой ночью грубеет, покрываясь невидимой коростой, а отодрать ее не представлялось возможным.

Неделю назад прямо за столом в его кабинете умер пожилой рабочий, обыкновенный токарь с черными мозолистыми руками. На указательном пальце левой руки старика виднелся багровый, кровоточащий порез. «Неужто от станка, где тот вытачивал очередную болванку или, что там делают, оторвали?»– еще подумал Вадим, но не стал заморачиваться на эту тему. Оторвали и оторвали. Капитан Евсеев на это дело смотрел просто. Одним врагом меньше, одним больше. Капитан был руководителем третьего отдела, где служил Вадим, на летучках всегда доводил до своих подчиненных простую, но тугую, как затвор маузера, диспозицию: враги, они, как тараканы, одного пожалеешь, не раздавишь, так он, гнида, не успеешь оглянуться, – размножится и будут они хитиновыми зубцами обои твои грызть да остатки еды подъедать… Нет, надо на корню изводить всю эту сволочь.

Вадим глядел на токаря и думал, как же хитро замаскировался враг, личину пролетариата надел, притаился и незаметно подтачивает социалистический строй. Схема работы с подследственными уже была отработана, может, и подлежала шлифовке, как та же токарная деталь, но чисто в мелочах. Общим же являлся тот факт, что арестованных нещадно избивали. Ну здесь уже, кто во что горазд. От мужчин-следователей не отставали и женщины. Оперуполномоченная Окунева из соседнего отделения специально заказала себе резиновую палку, вырезанную из шины обычной конной пролетки. В пылу ярости и негодования могла сорвать с себя ремень и избивать особо дерзких широкой латунной пряжкой. Физически сильные следаки и вовсе не прибегали к посторонним предметам, обходясь исключительно кулаками. Про то, что арестованным не давали спать, всячески унижали и оскорбляли, уже и говорить не приходилось.

Вадима Бог миловал. Ему не разу пока не пришлось прибегать к физическим мерам воздействия. Он часто задавался вопросом: до каких пор это будет продолжаться? Ведь не признайся подследственный в содеянном, Евсеев не отстанет, – лично придет в твой кабинет, мол, давно, младший лейтенант Рогов, о вас слухи нехорошие ходят. Уж слишком терпимы к врагам, чикаетесь с ними да возитесь.

До поры до времени Вадиму везло. Все подследственные, запуганные одним попаданием в грозное, от одного имени которого по телу кровавые мурашки, учреждение, были психологически надломлены. Стоны, крики раздавались из всех уголков Управления, из маленьких и больших помещений. В случае же отказа от показаний Рогов шёл на уловку: отправлял подследственного в Лефортовскую тюрьму. Тем и успокаивал свою уже основательно потрепанную и измаравшуюся совесть: лично я не истязаю человека, а не хочешь признаваться в своих грехах, – отправляйся на особый режим. Оттого часто и ловил на себе косые взгляды не только Евсеева, но и коллег по цеху. Отговорка, естественно, выглядела сомнительной даже для самого Вадима, но как выйти из этого тупика он не знал. Уйти же из органов не представлялось возможным. Случай был с одним лейтенантом, написавшим рапорт по собственному желанию. Так тот и сам не рад был потом: замучали расспросами, проверками, а потом и вовсе погнали по этапу. Не зря сами следователи говорили про свою Контору: здесь вход – рубль, а выход – два.