Он открыл огонь из захваченного "Намбу" слева направо, сбивая японских солдат, как живые кегли. Другие обернулись, на мгновение ошеломлённые неожиданной атакой с тыла, а затем открыли ответный огонь. Пули вонзались в землю перед Филом, осыпая его ботинки песком. Ещё больше пуль рвали его одежду. Он услышал, что как минимум двое из его людей стреляют в ответ. Он выдернул ещё одну патронную ленту из мёртвого япошки у своих ног и снова открыл огонь, не чувствуя двадцатифунтового веса "Намбу", не осознавая, что пулемёт нагревается, не замечая, что он кричит.

Теперь американцы отвечали огнём с другой стороны дюны; Фил определил это по звуку выстрелов из карабинов. Он наступал, продолжая вести огонь. Перешагивал через мёртвых японских солдат. "Намбу" заклинило. Он отбросил его в сторону, наклонился, и пуля срикошетила от его шлема, отправив его в полёт. Фил даже не заметил этого. Он поднял другой пулемёт и снова начал стрелять.

Он осознал, что рядом с ним снова был Майерс, половина лица которого была залита кровью, а кусок скальпа болтался и раскачивался на ходу.

— Да, сукины дети! — кричал он. — Да, сукины дети, добро пожаловать в Америку!

Это было настолько безумно, что Фил начал смеяться. Он всё ещё смеялся, когда они взобрались на вершину дюны. Он отбросил "Намбу" и поднял обе руки.

— Морпехи! Морпехи! Не стреляйте! Морпехи!

Контратака — если её можно так назвать — завершилась. Сержант Рик Майерс был награждён Серебряной звездой (по его словам, он предпочёл бы вернуть своё правое око). Лейтенант Филип Паркер стал одним из 473 награждённых Медалью Почёта[76] во время Второй мировой войны, и хотя он не был ранен, война для него закончилась. Один фотограф сделал снимок его изрешеченной пулями рубашки, сквозь которую светило солнце, и этот снимок попал во все газеты на родине, которую боевые морпехи называли "миром". Он стал настоящим героем и остаток своей службы провёл в Америке, выступая с речами и продавая военные облигации[77].

Тед Олбёртон обнял его и назвал воином. Назвал сыном. Фил подумал: "Как же смешон этот человек". Но он ответил на объятие, чувствуя, что топор войны зарыт.

Он встретился со своим сыном, которому было почти три года.

Иногда по ночам, лежа рядом со спящей женой, Фил вспоминал худосочного японского солдата, который услышал предсмертный крик своего товарища. Он видел, как тощий солдат повернулся. Видел его широко раскрытые карие глаза под полевой фуражкой, шрам в форме рыболовного крючка рядом с глазом. Такой шрам тот мог получить в детстве. Видел, как худосочный солдат открыл огонь. Он помнил звук пуль, свистящих вокруг него. Помнил, как некоторые из этих пролетающих пуль игриво дергали его за одежду, словно не были смертоносными снарядами или, что ещё хуже, приносили увечья на всю жизнь. Он думал о том, как был уверен в своей неуязвимости благодаря — назовём это так, как оно было — пророчеству Человека-ответа. И в такие ночи он задавался вопросом, видел ли человек под красным зонтом будущее... или же создавал его. На этот вопрос Фил не находил ответа.

2

Во время своих поездок по продаже военных облигаций, которые включали в себя выступления в штатах Новой Англии, а иногда и в Нью-Йорке, Фил имел возможность беседовать со многими солдатами, прошедшими службу, и выслушать множество историй о трудностях возвращения домой. Один бывший морской пехотинец выразился лаконично: "Поначалу, после четырех лет разлуки, мы были, как незнакомцы, спящие вместе". Филу и Салли Энн удалось избежать этой неловкой фазы, возможно, потому что они выросли вместе с детства. Физическая любовь между ними возникла естественным образом. Однажды, в момент их взаимного оргазма, Салли Энн обессиленно произнесла: "О, мой герооой", и они оба разразились смехом.

Джейкоб сначала стеснялся его, прижимаясь к матери и испуганно поглядывая на высокого мужчину, внезапно вошедшего в их жизнь. Когда Фил пытался взять его на руки, мальчик сопротивлялся, иногда плача. Он убегал к матери, цеплялся за её ногу и с опаской таращился на незнакомца, которого должен был называть папой.

Однажды вечером, когда Джейк сидел между ног матери и играл с кубиками, Фил сел напротив него и покатил ему теннисный мяч. Он ничего не ожидал, поэтому был в восторге, когда Джейк покатил его обратно. Так мячик ходил туда-сюда. Салли Энн даже отложила книгу. Фил подбросил мяч с небольшим отскоком. Джейк протянул руки и поймал его. Когда Фил засмеялся, Джейк засмеялся вместе с ним. После этого эпизода между ними всё наладилось. Даже лучше. Фил любил в своём сыне всё — его голубые глаза, каштановые волосы, крепкое тело. Но больше всего ему нравились способности маленького мальчика. Он не мог представить, кем станет Джейк, да и не хотел этого. "Пусть это будет сюрпризом", — подумал он.

В один из вечеров 1944-го Джейк отказался, чтобы мама взяла его на руки и уложила спать. "Хочу к папе", — сказал он. Может, это не был самый лучший вечер в жизни Фила, но он не мог вспомнить лучше его.

"Будет ли Карри процветать так, как я представляю?" — спросил он в тот далекий день, который показался сном (хотя он до сих пор помнил каждый заданный вопрос и каждый полученный ответ). Человек, который знает всё, ответил утвердительно и в этом тоже оказался прав. Отчасти благодаря своей славе морского пехотинца, награждённого Медалью Почёта, но в основном потому, что запрашивал справедливую цену за свои услуги и был хорош в своём деле ("умный засранец", — говорили местные), в послевоенные годы у Фила Паркера стало больше клиентов, чем он мог управиться.

Помощник, которого он взял на работу в 1939 году, погиб при бомбардировке Гамбурга, поэтому Фил нанял нового сотрудника, потом второго, а затем — по настоянию Салли — молодую женщину. Это вызвало недовольство среди старых янки Карри, но к 1950 году в городе появились новые люди с новыми идеями и деньгами. В соседнем городке Паттен был построен торговый центр; Фил и его помощники занимались юридической деятельностью и получали хорошую прибыль. В Карри на месте пятикомнатной начальной школы построили совершенно новую восьмикомнатную. Фил купил старое здание за бесценок, и оно стало его новым офисом: "Фил Паркер и партнеры". Олбёртоны часто навещали свою дочь, внука... и, конечно же, героя войны. Фил был совершенно уверен, что Тед в конце концов убедил себя, что он всегда поддерживал дальновидное решение своего зятя переехать в процветающий Карри.

Фил смог забыть старые обиды на тестя из-за яростной и безусловной любви Теда к Джейку. На шестой день рождения мальчика Тед подарил ему маленькую бейсбольную перчатку и играл с ним, подбрасывая мячик, на заднем дворе до тех пор, пока не стемнело и Салли Энн не пришлось загнать их обоих домой на ужин.

Несмотря на загруженность работой, Фил всегда старался вернуться домой до наступления темноты, чтобы поиграть с сыном в мяч. К восьми годам мальчика они уже стояли на расстоянии тридцати, а потом и сорока футов друг от друга, бросая мяч, как настоящие бейсболисты.

— Давай, пап! — кричал Джейк. — Бросай изо всех сил!

Поначалу Фил поддавался и бросал мяч не так сильно, как мог бы, не для восьмилетнего мальчика, но постепенно увеличивал скорость своих бросков. По выходным дням весной и летом они вдвоём слушали по радио матчи "Ред Сокс". Иногда все втроём.

В один ноябрьский день, после того как они наигрались в бейсбол в двухдюймовом слое снега, Салли Энн отвела Фила в сторону.

— Ты играл в бейсбол в детстве? А то я не помню, чтобы ты играл.

Фил покачал головой.

— Иногда после школы, но нечасто. Я был хорошим полевым игроком, но отбивать ни черта не умел. Парни прозвали меня Мазила Паркер.