— Согласен.

Наконец, она посмотрела ему в глаза.

— И покупай их в Портленде, Фрайбурге или Норт-Конвее. Подальше от Карри. Потому что люди болтливы.

Фил разразился хохотом.

— Хитруша!

— Когда надо, тогда и хитруша, — парировала она.

Его дело процветало, и несколько раз они с Салли Энн обсуждали, не выбросить ли эти "французские письма", но в первые годы Фил работал по фермерскому расписанию, то есть от рассвета до заката, часто бывал в судах, часто в разъездах, и идея завести ребёнка казалась ему скорее бременем, чем благословением.

7 декабря 1941 года.

— Я запишусь добровольцем, — сказал он Салли Энн в тот вечер. Они весь день слушали радио.

— Ты же можешь получить отсрочку. Тебе почти тридцать.

— Я не хочу отсрочки.

— Не хочешь, — согласилась она и взяла его за руку. — Конечно, не хочешь. Если бы хотел, я бы любила тебя меньше. Эти грязные, подлые япошки! А ещё...

— Что ещё?

Её ответ лишний раз его убедил — как и в случае с покупкой "французских писем" вдали от Карри, — насколько она пошла в своего отца.

— Кроме того, это будет плохо выглядеть. Пострадает бизнес. Тебя могут назвать трусом. Просто вернись ко мне, Фил. Обещай.

Фил вспомнил, что сказал ему Человек с ответами под красным зонтом в тот октябрьский день: "Не убьют и не ранят". Он не должен был верить в это, особенно спустя столько лет... но он верил.

— Обещаю. Железно.

Она обняла его за шею.

— Тогда пошли в постель. И забудь про эту проклятую резинку. Я хочу почувствовать тебя в себе.

Девять недель спустя Фил сидел в бараке на "Пэррис-Айленд"[72], потея и чувствуя боль в каждой мышце. Он читал письмо от Салли Энн. Она была беременна.

Утром 18 февраля 1944 года лейтенант Филип Паркер высадил свой отряд из 22-го полка морской пехоты на берег атолла Эниветок. Военно-морские силы США подвергли японцев трёхдневной бомбардировке, и разведка донесла, что вражеские силы сильно поредели. На этот раз, в отличие от большинства данных военно-морской разведки, это оказалось правдой. С другой стороны, никто не удосужился предупредить морпехов о крутых песчаных дюнах, которые им предстояло преодолевать после того, как их лодки Хиггинса[73] коснутся берега. Япошки ждали их, но они были вооружены винтовками, а не ужасными пистолетами-пулемётами "Намбу". Фил потерял шестерых из своих тридцати шести человек: двое были убиты и четверо ранены, только один серьёзно. Когда они добрались до вершины дюн, японцы растворились в густом кустарнике.

22-й полк морской пехоты продвигался на запад, встречая лишь разрозненное сопротивление. Один из людей Фила был ранен в плечо, другой упал в яму и сломал ногу. Это были единственные потери его отряда после высадки.

— Лёгкая прогулка по парку, — заметил сержант Майерс.

Когда они добрались до океана на дальней стороне атолла, Фил получил по рации сообщение из наспех созданного штаба морской пехоты, устроенного на другой стороне дюн, где они понесли наибольшие потери. С юга ещё доносилась разрозненная стрельба, но она стихала, пока они обедали. "Пикник на берегу моря", — подумал Фил. — "Кто бы мог подумать, что война может быть даже приятной?"

— Что там слышно, лейтенант? — спросил Майерс, когда Фил убрал рацию в кобуру.

— Джонни Уокер говорит, что остров под контролем, — ответил Фил. Он имел в виду полковника Джона Т. Уокера, который руководил этой небольшой операцией вместе со своим коллегой, полковником Расселом Айерсом.

— Не похоже, что всё под контролем, — сказал рядовой первого класса Молоки, кивая на юг.

Однако, к 15:00 стрельба совсем стихла. Фил ждал приказа, не получал его, выставил трёх часовых на краю зарослей и разрешил остальным солдатам отдыхать до дальнейших распоряжений. В 20:00 им приказали собраться и двигаться на восток, чтобы присоединиться к основным десантным силам. Началось ворчание по поводу того, что придётся пробираться в темноте через густые заросли, но приказ есть приказ, и они отправились в путь. После того как рядовой Франкленд сломал ногу в еще одной яме, а рядовой Гордон едва не лишился глаза, наткнувшись на дерево, Фил связался по рации со штабом и запросил разрешения разбить лагерь на ночь из-за сложной местности.

— Гребанно сложной — так точнее, — вставил свое словечко рядовой первого класса Молоки.

Разрешение было получено. Они разбили лагерь под сеткой, но комаров она не остановила.

— По крайней мере, земля сухая, — сказал Майерс. — У меня была окопная стопа[74], и это не для слабаков.

Фил уснул под звуки шлепков своих солдат и стоны рядового Франкленда, который лежал со сломанной ногой. Он проснулся перед самым рассветом, увидев, что к северу от их маленького лагеря сквозь сумрак движутся силуэты. Сотни силуэтов. Позже он узнал, что атолл Эниветок был весь усеян паучьими норами[75]. Вероятно, Франкленд сломал ногу в одной из них; японский пехотинец мог лежать на дне, поглядывая, как Ренгелл и сержант Майерс вытаскивали его оттуда.

Майерс положил руку на плечо Фила и прошептал:

— Ни слова, ни звука. Они могут нас не заметить. Мне кажется...

В этот момент один из морпехов закашлялся. Перекрёстные огни прорезали серое утро — ещё более серое под навесом — и выхватили горбатые фигуры, закутанные в москитные сетки. Началась стрельба. Шесть морпехов были убиты во сне. Ещё восемь — ранены. Только один морпех успел сделать выстрел. Майерс обнял Фила, Фил обнял Майерса. Они слушали, как пули свистят над головой, и несколько из них ударили в землю рядом. Затем раздалась резкая команда на японском (прозвучала как "дзенпо, дзенпо"), и японцы рванули дальше, продираясь сквозь кустарник.

— Они контратакуют, — сказал Фил. — Это единственная причина, почему нас не добили.

— Их цель — штаб? — спросил Майерс.

— Скорее всего. Давай. Ты, я и все остальные, кто не ранен.

— Ты спятил, — сказал Майерс. Его зубы сверкнули, а губы разошлись в ухмылке. — Мне это нравится.

Фил насчитал только шестерых, кто побежал за японцами; возможно, было ещё один-два человека. Впереди снова началась стрельба, сначала редкая, затем непрерывная. Взрывались гранаты, и Фил услышал стрекот страшного "Намбу". К нему присоединились другие пулемёты. Три? Четыре?

Оставшиеся морские пехотинцы из отряда Фила вырвались из зарослей и увидели дальнюю сторону дюн, доставивших им столько хлопот накануне. Она кишела японскими солдатами, направлявшимися к слабо защищённому штабу, но люди Фила были позади них.

Один тучный японец — возможно, единственный толстячок во всей японской армии, как позже подумал Фил — немного отстал от своих товарищей. Он нёс пистолет-пулемёт "Намбу" и был обвешан патронными лентами. Чуть впереди него находился ещё один, более худой пулемётчик.

Фил выхватил нож и бросился на грузного солдата. Если он сможет заполучить этот пулемёт, то нанесёт немалый урон врагу. Возможно, даже значительный. Он вонзил нож в затылок японца. Это было его первое убийство, но в пылу момента это не осознавалось. Японец взвизгнул и рухнул вперёд. Худосочный пулемётчик впереди него обернулся, поднимая своё оружие.

— Лейтенант! Ложись! Ложись! — заорал Майерс.

Но Фил не бросился на землю, потому что в этот момент он вспомнил о Человеке-ответе. "Буду ли я ранен?" — спросил он. Человек, который знает всё, ответил, что нет, но Фил тогда понял, что задал неправильный вопрос. Он задал правильный прямо перед тем, как истекли его пять минут. "Буду ли я убит?" И ответ был: "Нет, Фил, вас не убьют".

В этот момент на Эниветоке он поверил в это. Возможно, потому что Человек-ответ знал девичью фамилию его матери и место рождения его отца. А возможно, потому что у него не было другого выбора. Худосочный японец открыл огонь из своего "Намбу". Фил успел заметить, как Майерс отшатнулся, окутанный облачком крови. Дестри и Молоки рухнули по обе стороны от него. Он слышал, как пули свистят около его головы. Он чувствовал, как что-то дергает его за штаны и рубашку, словно кусает игривый щенок. Позже он насчитает более дюжины дыр в своей одежде, но ни одна пуля не попала в него и даже не зацепила.