В лицо рванулся ветер, и Сандра плотнее уткнулась в шарф. Чуть по-отцовски не выбросила в тишину отуплённо-глухое «господи», вовремя одёрнула себя, припала к побуревшему борту телеги. Мысли и мечты, пошлые, страшные, фантастичные гудели в голове с новой силой, зиждились на «Рыжей нищенке» давно почившего сифилитика. Сандра представлял часы, дни, месяцы, что проведёт с Яковом Михайловичем за совместным трудом. Как исподволь залюбуется невероятно подвижной фигурой творца в моменты пылающего энтузиазма, как наверняка будет ронять листы с либретто, а то и фанерные декорации, слышать: «Ну что ж вы, Саша!» Да-с, Яков Михайлович не воспринимал жеманный итальянский оттенок её имени, а Гешка Аркадьев не упустил момента нашептать Сандре, что Геллер скрытничает на публике до жути и об его предпочтениях можно лишь гадать.

– Панна вздыхает? – клокот Мирека тотчас же отрезвил от витка пустых терзаний. – Напрасно. Почти добрались мы до вашей клоаки.

Женька с заметным испугом вытаращилась на проносящуюся улицу. Сандра же чувствовала, как прошлый запал стремительно тает: близорукие глаза обращали мрачные постройки в натуральных чудовищ. Водонапорная башня предстала длинношеей химерой в жжённой чешуе-коросте, густо тянувшиеся кособокие постройки, жмущиеся друг к дружке, несомненно, были древнекитайской рыбой хэло о множестве туловищ при одной голове. Ну, а дорога вилась зачумлённым, израненным полозом, Сандру то и дело подкидывало на кочках.

«С ума сойти, пару минут назад мы проезжали яхт-клуб для привилегированных особ, и вот те на – само земное пекло».

– Где прикажете остановиться? – один Мирек оставался невозмутим, не до конца избалованный, видно, столичными красотами и помнящий ещё свою лихую люблинскую молодость.

Сандра дико заозиралась и втянула голову в плечи, завидев невдалеке первых обитателей Галерки. Нервически завздыхала, никак не находя у себя той заношенности и выцветшести, которая позволила бы гармонично слиться с гаванской беднотой. «Раскусят. Непременно», – просвистело в мозгу. Здесь не отшутишься, как если бы в центре Питера кто-то из богемных улицезрел сей костюмированный спектакль.

Облезшая, хворая Галерка выла ледяным ветром, зычными голосами то тут, то там отрыгивалось:

– Пирожки горячие, налетай, не скупись!

– Ой, дохтура бы мне…

– Кошель… Кошель где мой?

– С дороги, сволочь!

– Подайте на пропитание, любенькие…

– Бог подаст, хохол драный!

– Пане Квятковский, прошу, уведите нас в какой-нибудь тихий проулок, – взмолилась Женька, заматываясь в платок, словно мусульманка в хиджаб.

– Попробуй его здесь найди, – хмыкнул Мирек и двинул по наитию к рябому трактиру на углу.

Сандре подумалось, что после ста грамм водки Галерка станет менее гнетущей, но кошелёк вместе с другими ценностями он оставил в меблирашке. Вдобавок, Женька…

– Сандра, – позвала она тонко, на едва гнущихся ногах сползая с телеги. – Мне что-то не представляется… Не чувствую совсем-совсем единения с этим местом. Бодлер же писал про французские трущобы. (Зябко обняла себя за плечи.) Может, в этом всё дело?

Мирек опередил его с ответом.

– Да не всё ли одно, где бедняки обретаются? Намного ли чище притоны Парижа? Смотрите и ужасайтесь, панночка. А прежде предлагаю вам опрокинуть рюмашку для отепленья.

Мимо них прошёл хмурый краснолицый парень с башней из ящиков в руках. Косо глянул из-под картуза, так, что Сандру передёрнуло, и скрылся в подвале не то хлебной, не то мясной лавчонки. Над головами стучали молотки – двое мужиков заделывали крышу соседней с трактиром халупы, чёрной и страшной. Воздух смердел гнилью, грязевой кашей под ногами и обмоченными стенами трактира, уже начавшими индеветь. На крыльцо вдруг выпростал своё тело какой-то местный пьяница, успевший к полудню залить глаза. Минуту он квакал, запрокинув голову, а затем его обильно вывернуло на ступени.

– Мы лучше снаружи подождём, – пролепетала Женька, совершенно потерянно округлив брови и рот.

– А я Женьку не оставлю.

Сандра прислонилась к телеге, не решаясь отойти от неё и на метр. Мирек пожал плечами, потом ловко перешагнул пьяную тушу и, пообещав вернуться не более, чем через десять минут, скрылся за дверью трактира.

– Так, Эжени, не знаю, как ты, а я прониклась сполна. Дожидаемся Мирека и отчаливаем отсюда, пока не стемнело. Нарваться на грабителей в наши планы не входило.

Женька одобрительно кивнула и вдруг мелко задрожала, увидав, как ещё один забулдыга с растёкшимся на весь лоб жёлто-сиреневым синячищем стенью ковыляет к ней и отчётливо зовёт «мамзелью».

В полном испуге она дёрнула Сандру за руку и кинулась со всех ног в лабиринты Галерки. Нежданно вспомнилось: «Как-то попалась мне у нашего бунгало змейка, глянцевая такая, ядовито-жёлтая. Я как закричу и тут же к мамочке, как тушканчик, несусь, одни пятки сверкают». Женька тогда звонко смеялась над своим отроческим курьёзом, смеялась и Сандра. Ах, знали бы они, от кого будут улепётывать на тот же манер!

– Всё, исчез, кажется, паразит, – наконец, Сандра замерла за углом очередного барака. По телу противно проползла волна озноба. – Недалеко отбежали вроде, сейчас переждём и вернёмся, пока Мирек нас не потерял.

Однако как им пережидать и возвращаться Сандра понятия не имела. Небо захмурило сбившимися облаками, стало тускло, будто в сумерках.

– Смотри, – прошептала Женька, трясущейся ладонью указывая на скрючившуюся фигуру, что полулежала в паре метров от них. Сандра слегка нагнулась, сощурилась.

Наверное, это была женщина – из вороха разноцветных ветошных лоскутов виднелась впалая чёрно-синяя грудь. Костлявые босые ноги с точно угольными пальцами были странно и страшно изогнуты, ком грязной ржавой волосни скрывал склонённую голову несчастной, оставляя щёку с рубиновым лишаем.

– Мёртвая?

– Да не знаю.

Сандра прикусила губу, не решаясь дотронуться до женщины. Разило от неё, точно, как от трупа не первой свежести, но голова едва подрагивала от их голосов.

– Нужно снести её к доктору, – на матовом лице Женьки нежданно проявилась крохотная решимость. – Спасём её.

– Где его в Галерке сыщешь…

У женщины можно было пересчитать все видимые кости, жутко отощавшая, она походила на скелет из анатомического музея. Да какими способами возможно вернуть такое в состояние здорового человека?

– Эй вы, буржуйчики! – басовито раздалось за спиной, и Сандра чуть не села в сугроб.

Аккурат перед ними стоял тот краснолицый парень, уже без ящиков, но с охапкой виц.

– Чё, наигрались, гниды? А ну проваливайте отсюдова, пока не отлупил!

Замахнулся, рассёк воздух, и жалящего свиста хватило Сандре, чтобы унять паралич, вцепиться в Женьку и по-бараньи заоправдаться:

– Н-немедля уходим, не серчайте. М-мы не со зла, м-мы ради чистого и-иискусства…

– Тут женщина умирает, – голос Женьки исказился до писка, заведённая, она указывала на тело у стены.

– Из-за вас и умирает, – процедил парень, подхватил больную на руки и, страшно сверкнув сизыми белками из-под картуза, прикрикнул: – Ну, пшли, сучки недорезанные!

***

С трудом они набрели на тот трактир. Коня с телегой уже успел выкрасть какой-то ловкач. Успевший окосеть Мирек был стащен с табурета и под руки выведен прочь. Насилу нашли извозчика, согласившегося подкинуть до первого трамвая за те гроши, что не пропил неистовый поляк. Только дали ходу – с Женьки стащил платок пролетевший навстречу портяночник. Сандра приникла к скамье, растерянно обнимая уткнувшуюся ей в колени кузину, близорукие глаза видели скопище ужасных изогнутых теней, что гнались за ними всю дорогу из адовой Галерки. А на сухих губах было: «Но не могу я тебе, о прости! Их поднести!»

Над Петербургом выстлался стылый поздний вечер, в диких салках по опустевшей Михайловской площади носились промозглые ветра, но для хозяев и гостей «собачьего приюта» их какофонию глушил утробный граммофон с исполненным эротизма «C’est l’extase» Дебюсси. Немного чадили свечи, разматывался пряжей летящий отовсюду папиросный дым, томно звенели бутылки и фужеры. «Бродячьи псы» чередовали размышления о высоком с болтовнёй о низком, исходили звончатым смехом. Ждали Бальмонта.