Как он был умел, чёрт побери, как распалял! Неловкий Алексей казался теперь Фисе полным ничтожеством. Опьянённо она целовала шею Мирека, чувствуя некий хвойный cologne, позволила приспустить с плеч платье и тихо вздыхала, когда ключицы гладили прохладные пальцы. Немного пробирало волнение – «если сейчас оторвёмся друг от друга, придётся ведь объясняться».

Мирек прервался первым – хлебнуть опасно темнеющего портвейна из надтреснутого лафитника.

– А вы хороши, – выдохнула Фиса, пальцем стирая карминовые пятнышки у кромки губ.

– Пустое вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила, – хохотнул Мирек. – Брось, пани Фиса.

Возмущаться не было желания, порядком опьянённая голова шла кругом, в теле появилась приятная разнеженность. Что ж, подумалось, теперь не голословны шепотки почтенных матрон о порченности и порочности молодой жены достопочтенного господина Горецкого. Фиса прекрасно знала, о чём бурчат за её спиной эти вдовствующие клуши, однажды даже подпалила как бы нечаянно уроненной свечой во время службы платье Марьи Леонидовны, особенно рьяной старушенции. Сейчас это всё казалось ребячеством. Зачем терзать себя мыслями о том, что подумает про тебя это разлагающееся помещичье общество? Разве перед кончиной мира не правильно показать их выдуманному божку кукиш и утопить в сладких грехах свою одноразовую жизнь?

Пока Фиса постигала новые истины, Мирек достал склянку с кокаином и ногтём напудрил нос. Предложил – не отказалась. Хотелось вновь эйфорийной лёгкости, что была в ночном угаре, желалось распутных рук первосортной драни. Фиса шмыгнула, и дальнейшее вдруг перекатилось, как в народных сказах, обернулось вакханской мешаниной из лопнувших шнурков корсета, бряцанья пуговиц, сбившихся дыханий и мокрых поцелуев. Вначале Мирек пытался вжать Фису в софу, но получил рваное «нет» и был повержен – сама избавилась от юбки и, взобравшись на поджарое туловище, игриво куснула Мирека за шею. Ответом были горячие губы и сжимающие до боли руки.

На мгновение Мирек будто бы очнулся, забормотал про американскую мануфактурку, но искушённая Фиса оборвала его:

– Не нужно никаких… чехлов… Это только помешает… Я должна открыть секрет – я бесплодна. Со мной ничего не сделается… Ну же, не медли!

Всё вздор, всё пепел! Ей подарком было то, что Алексей называл божьим наказанием. Мирек усмехнулся, его огромные зрачки заблестели. В порыве страсти Фиса повторила свой укус, с жаром наблюдая, как искажается лицо треклятого поляка.

– Кошка, – фыркнул он.

Фиса аж задохнулась от злорадного наслаждения. Мирек знал, где и как умело коснуться, чтобы тело её истомно изогнулось. Вспомнились картинки из занятной индийской книжки, сейчас эти уловки пришлись как раз кстати, и у омарафетченной Фисы вполне себе выходило быть страстной любовницей. Соединившись с Миреком, она обхватила его туловище ногами, отполированными ногтями вонзилась ему в плечи, заходясь в том самом сочном ритме, в который вгоняет белый порошок. Когда же стало непомерно жарко, мелкий шум возни перекрыл долгий и совершенно развратный для полудня звук. Скользнув по шее Мирека, Фисина правая ладонь садистски вцепилась ему в жёсткие волосы.

Потом была ещё одна дорожка и снова потное непотребство средь бела дня. И ещё. В какой-то момент Фиса потеряла контроль над ситуацией, была низвергнута на колючий ковёр, на четвереньки, и теперь подвывала в обивку софы рваному дыханию пристроившегося сзади м-м-м… мартовского котяры, иначе не скажешь.

Выдохшись, наконец, оба сползли на пол, взмокшие и всклокоченные, они расслабленно ловили последние мгновения кейфа. Я женщина, думала Фиса, настоящая страстная женщина, мужчины пойдут за мной, как на верёвочке, я Лилит, предвестница греха, я утоляю жажду на берегу мироздания. Она вновь поцеловала Мирека в губы и бессильно опустилась ему на грудь, уткнувшись лицом в плечо. Неожиданно её внимание привлёк короткий, размером с пятикопеечную монету, сморщенный шрам на предплечье. Съязвила, обведя его ногтём:

– Дон Жуана всё-таки настигла шпага Командора?

– Вовсе нет, пани Фиса, этот след – напоминание о былом подвиге далеко не любовного плана, хотя что мы тут считаем за любовь… – засмеялся Мирек.

Загадочность ему бесспорно шла, однако любопытство брало своё. Хотелось надавить, расспросить, что Фиса и сделала бы, если б не внезапный прилив противной боли в висках – разорванными бусами она катилась ко лбу, от неё тяжелели нахмуренные брови. Фиса приподнялась, прижала пальцы к голове.

– Мирек, дай мне ещё…

– Больше не имею, увы, но ты легко найдёшь его в аптеке. Только что скажет муж…

– Объелся груш! – буркнула Фиса. Нашёл, о ком вспоминать! – Тогда проводи меня в ванную.

Сыроватое полутёмное помещение, освещённое лишь блёклым огнём керосинки, выглядело убого и как будто бы плесневело. Повозившись с опасной газовой колонкой, Мирек наконец пустил воду и, напоследок потискав Фису за ягодицы, удалился нетвёрдой походкой. Обнажённое тело разнеженно опустилось в почти что кипяток и совсем ослабело от благодати. Ноющие виски порошило сонливостью, немного кружился потолок. Сюда бы флакончиков с маслами и солями, но было только дурно пахнущее мыло. Маленький парной водопад мерно бился у ног, шумела, как от несварения, колонка, но гадостность ванной почти уже не трогала Фису. Прикрыв глаза, она откинулась на бортик и замурлыкала песенку про дона, лилии и Боливию. Незаметно окутала вязкая дремота.

– Kurwa mać!^[7] – бодрая польская ругань мгновенно привела в чувство. За ногу резко дёрнули, так, что Фиса на секунду ушла под воду и со злости лягнула пяткой посягнувшего.

– Что за вздор?! – в носу противно щипало, мокрые волосы липли к лицу.

Разозлённая и растерянная, Фиса оглядела затопленную ванную и матерящегося Мирека, что стоял посреди огромной лужи, прижав ладонь к носу. – Дурная! – наконец по-русски бросил раненый. По физиономии у него бежала кровь.

Легко вынув Фису из воды и взвалив на плечо, Мирек понёс её в комнату, не обращая внимания на чертыханья и молотящие по спине кулаки. Не до конца очнувшееся сознание отказывалось здраво воспринимать творящийся бедлам.

– Одевайся, скоро придёт моя Бася, – Мирек опустил Фису на софу, кинул ей бельё и платье.

– Не смей говорить со мной, как с уличной девкой, – вскинулась Фиса, правда, еле ворочая языком. – И отойди, запачкаешь ещё!

Пробурчав опять что-то про курву, Мирек вытер лицо полотенцем, но до сих пор был похож на вурдалака, напившегося крови невинных дев.

Корсаж кое-как удалось зашнуровать и даже получилось залезть в платье, но дальше руки сбились, онемели, перед глазами заплясали пятна, и Фиса упала на софу без чувств, словно институтка, получившая ноль по поведению.

***

Тошнота комом стояла в горле, виски ныли пуще прежнего. Холодно! Жёстко! Больно! Фиса со стоном приподнялась с лежанки и увидела перед собой Сандру.

– Не вставай резко, сейчас принесу воды, – залопотала она, потешно округляя глаза.

Осмотрелась – свернувшиеся в клубок чулки лежали на стуле, на спинке висели шубка и тюрбан, там сумочка, тут сапожки… Да уж, приключение! Кокаин проклятый! Неужели Мирек нёс её на руках аж целый этаж? Вместо стыда ситуация вызвала смешок. Как, наверное, завидовали ей немногочисленные кумушки, натолкнувшиеся в коридоре на этакую картину! Одеваясь, Фиса заметила на чулке пятнышко крови и снова засмеялась, несмотря на сверкнувшую в висках боль. Здорово она зафинтила этому грубияну! Эх, пан Мирек, оправдал ты свой статус драни, хоть и умелый ты любовник! Ну, ничего, это не конец… А вот в зеркало на себя лучше б не смотрела! С трудом расчесала сосульками слипшиеся волосы и поспешила спрятать их под тюрбан, стёрла поплывшую косметику и спешно накрасилась тем, что нашлось у Сандры, оправила платье, но всё равно выглядела отвратительно потасканной.

– Вы марафет нюхали, да? – встряла Сандра.

– Куда ты лезешь, милочка, – фыркнула Фиса. – Подай мне лучше бархотку.

– Бархотку, бархотку… Не видела её на тебе сегодня, да и Мирек, вроде, не приносил…