— По-моему, сын, нам с тобой нужно поговорить, — он взял стул и сел напротив меня так, чтобы мне было сложнее избежать зрительного контакта.

— Да неужели? — усмехнулся, но получилось как-то грустно. — Сколько?

— Что сколько?

— Сколько на этот раз ты готов выделить времени в своём плотном графике на разговор с сыном? Десять минут? Двадцать? Или за этот месяц, что я провел в этом изолированном месте, тебе удалось скопить на меня побольше свободных минут.

— Прекрати вести себя, как капризный мальчишка, Артём! Ты давно уже перерос этот период, и если ты включишь, наконец, свою голову, то ты поймешь, что все, что я делаю, я делаю исключительно ради тебя. — этот спокойный голос отца всегда заставляет к нему прислушаться, даже тогда, когда очень хочется взорваться.

— Меньше всего мне хотелось провести этот месяц за этой колючей проволокой. Жить по этому дебильному режиму и стадом ходить в столовую.

— Порядок бережёт время, сын! Кто не умеет повиноваться, тот не умеет повелевать, — он хлопнул меня по плечу и встал со стула. — . Дисциплина — она закаляет характер, подавляет беспорядок…

— А ещё индивидуальность, самовыражение и инициативность, — хмыкнув, перебил.

— Не согласен, — качнув головой, спокойно возразил отец. — Даже в таких условиях ты нашёл, как проявить себя. Ты всегда стремишься быть первым, Артём. С самого детства в тебе есть дух лидера, и такая обстановка тебя только закаляет. Среди таких людей, которые находятся в этом лагере, ты будешь расти выше. Ты добьёшься успеха даже там, где никогда не пытался. Я слышал, ты здесь уже один из лучших игроков по баскетболу. А твой рейтинг… Ты даже в учебе не привык никому уступать, хоть и считаешь это довольно скучным занятием, но твое стремление к победе… — сделал небольшую паузу, перерезав комнату вдоль стены ровными, неспешными шагами, и снова встал напротив меня, дождавшись, когда я подниму на него взгляд. — Знаешь, а я горжусь тобой, Артём.

Я непонимающе сморщился и задрал кверху одну бровь, не понимая, что именно он хочет сказать, и он продолжил:

— Твое стремление, твоя воля к победе, это не каждому дано, но я знаю, что ты всегда своего добьёшься. Ты просто не умеешь сдаваться. Да, это не всегда безопасно, но за тебя я спокоен. Ты пробьёшь любую стену, если она будет стоять на пути к твоей цели и это, пожалуй, то качество, которое бы я больше всего хотел в тебе видеть.

Мы оба замолчали. Не знаю, о чем в этот момент думал отец, но я думал о том, как сдался. Сдался впервые, даже не вымотав себя до изнеможения. А все потому, что сейчас передо мной была не стена, которую можно пробить. Которую можно колотить до последней капли пота, до потери пульса, до тех пор, пока силы окончательно не покинут тело и даже в этом случае я не перестану рубить в ней проход. Но сейчас передо мной стояла она. Хрупкая, милая девочка, которая выскочила как беспощадное пламя, как пожарище, в котором трудно дышать, а впереди только зарево, которое способно уничтожить меня и мой железный характер. Ведь, как известно, даже сталь бывает податливой при определенных температурах.

— Зря, — произнёс бесцветно, зарыв лицо в ладонях.

— Что зря? — непонимающе уставился на меня отец.

— Зря ты мной гордишься, — сказал на выдохе и встал с кровати, сделав шаг навстречу к отцу. — Не все стены я способен разрушить, отец. Есть стена, перед которой тупо опускаются руки. И не потому что уже не осталось сил, а потому что эту стену мне не хочется рушить.

Я сам не понял, как открыл на распашку калитку своей души. Первый раз в жизни пожаловался отцу на свои внутренние проблемы, и пусть очень тонко и, возможно, не совсем содержательно преподнёс ему эту информацию, но он все понял. Я прочитал это во взгляде. В этом отцовском, строгом взгляде, в котором есть что-то родное и тёплое, что побуждает тебя довериться.

— Если стену невозможно снести, это ещё не повод опускать руки. Возможно, следует потрудиться и сделать ее частью своей жизни. Сделать ее своим домом.

По тонким сухим губам пробежала улыбка. Легкая, едва заметная улыбка, которая дала мне ту самую искорку, от которой зародилась надежда. Я ничего не успел ответить, потому что в кармане у отца зазвонил телефон и прервал наш разговор.

— Это Пашка, — словно извиняясь, отчитался отец, на что я лишь пожал плечами.

Паша, мой кровный брат о существовании которого мы с отцом узнали только пол года назад. Я не знаю как, но он как-то сразу стал и мне, и отцу очень близким человеком. Это тот человек, кого я принял в свою жизнь сразу, без лишних сомнений, тот, кто всегда даст дельный совет и поможет в любой ситуации, и он единственный, кому я хоть раз завидовал.

— Передал тебе привет и обещал заскочить завтра с Диной к нам на ужин, — произнёс сразу, как сбросил звонок.

— В смысле? — сморщил лоб.

— Не в смысле, а собирай вещи и поехали домой, хватит с тебя воспитательных моментов, — по-деловому прокрутив в пальцах телефон, он развернулся к выходу и с полной уверенностью, что я на радостях побегу собирать сумки, перешагнул порог. И, наверное, ещё десять минуть назад я бы так и сделал, но после нашего разговора в моей голове что-то ощутимо передвинулось, скорее всего, это перетасовались приоритеты, которые кардинально изменили мои планы.

— Я останусь здесь!

— Что? — Папа застыл на пороге, сузив внимательный взгляд. — Что? Я не понял, что ты сказал?

— Я. Никуда. Не поеду.

— Уверен?

— Как никогда.

В актовый зал, который сегодня был забит максимально, я пришёл один из последних. В этот момент там уже происходило что-то непонятное и малоинтересное, потому что зал шумел и был занят своими разговорами, пока на сцене разворачивался странный спектакль. А точнее, номер с короткими и, должно быть, смешными сценками с Виталиной Заливиной в главной роли.

Почему я решил, что они должны были быть смешные?

Потому что наша директриса в первом ряду хохотала громче сотни остальных посетителей и после каждой, мягко скажем, не совсем удачной шутки, с глупой улыбкой пыталась объяснить этот плоский юмор рядом сидящему мужчине в солидном костюме. Мой ракурс был не настолько хорош, чтобы я с уверенностью мог определить личность столь значимой персоны, но, судя по дорогому костюму и узнаваемой лысине на макушке, я мог предположить, что это был наш мэр города.

Я лишь усмехнулся на попытки Тамары Константиновны прорекламировать «таланты» своей дочери и со скучающим видом уткнулся в телефон, спиной облокотившись на стену возле входа. Судя по-всему, мне не одному было скучно смотреть на это представление, которое порядком уже затянулось и занимало уже чуть ли не половину от запланированного на концерт времени. Через какое-то время в полном зале стали освобождаться места и даже какая-то женщина с первого ряда, где обычно рассаживали влиятельных и важных гостей лагеря, сделав вид, что очень занята важным телефонным разговором, покинула это «увлекательное» мероприятие. Следом за ней с растерянными глазами попыталась проскользнуть Белка, но я в моменте среагировал и поймал девчонку за предплечье, не дав ей удалиться.

— Кать, постой, — сам не понял, как решился на этот разговор.

— Что тебе, Шолохов? — не очень дружелюбно ответила, оглядываясь на высокую стройную женщину, только что покинувшую этот зал. — Вот сейчас вообще не до тебя.

— Знаю, Белка, что ты от меня не в восторге, но, поверь, мне реально нужно с тобой поговорить, — ответил просто, поймав ее заинтересованный взгляд. — Это важно!

— Именно сейчас?

— Говорю же. Важно!

— Ну, хорошо, — скрестила на груди руки, приняв выжидательную позу. — Слушаю тебя внимательно.

Не скажу, что у нас с одноклассницей были теплые отношения, но я всегда знал, что заинтриговать ее не составит особого труда даже мне. Одно слово «важно» почти всегда заставляет ее отбросить все суперважные дела и переключить внимание на источник информации.