Как уже отмечалось, на IV в. приходится основная масса источников по пифагорейской науке. От этого времени в целом сохранилось неизмеримо больше материала, чем от V в., кроме того, в IV в. происходит географическое распространение пифагореизма далеко за пределы Великой Греции. Важную роль сыграл и живой интерес к самым различным сторонам пифагореизма, который питали Платон и его ученики: Аристотель, Ксенократ, Спевсипп, Гераклид Понтийский, Филипп Опунтский. Наконец, этот период отмечен зарождением в перипатетической школе историко-научных исследований, представленных трудами Феофраста, Евдема и Менона.

Несмотря на бесспорное влияние пифагорейской мысли на Платона (особенно в поздний период), в его сочинениях, кроме упоминаний о Фил о лае и его учениках в «Федоне», а также Архита в VII письме, мы лишь дважды встречаем Пифагора и пифагорейцев (Res. 600а, 530а-531b). Первый из этих пассажей характеризует Пифагора как воспитателя юношества, во втором говорится, что пифагорейцы считают астрономию и гармонику родственными науками. На фоне многочисленных пассажей, в которых видно пифагорейское влияние (например, в «Тимее» или в «Государстве»), скупость прямых упоминаний особенно удивительна. Удовлетворительного объяснения она до сих пор не получила. Ясно лишь, что мы имеем дело не с сознательным умолчанием, как в случае с Демокритом (D.L. IX.40),[463] а с особенностью философского и художественного метода Платона, который позволял ему использовать идеи досократиков, преломляя их сквозь призму своего учения и не особенно заботясь о том, чтобы представить их в реальной исторической перспективе или указать на свою зависимость от них.

Тенденция подчеркивать эту зависимость идет, несомненно, от Аристотеля (Met. 987 а 31, 987 b 10 f, 987 b 22 f); о ней неоднократно упоминают и его ученики: Дикеарх утверждал, что Платон соединил учения Сократа и Пифагора (fr. 41), Евдем — что он развивал доктрины пифагорейцев и элеатов (fr. 31).[464] Аристоксен рассказывает забавный анекдот о том, как пифагорейцы Амикл и Клиний отговорили Платона собрать и сжечь книги Демокрита, объяснив ему, что это бесполезно: παρα πολλοίς γαρ είναι ήδη τα βιβλία (fr. 131). В целом отмеченная перипатетиками зависимость сомнения не вызывает,[465] а результаты многих работ, посвященных анализу «пифагорейских» пассажей Платона, кажутся бесспорными. Однако платоновский материал далеко не всегда удается прямо использовать в реконструкции раннепифагорейской науки. Всякий раз мы должны спрашивать себя: о влиянии каких именно пифагорейцев идет речь?

Можно указать несколько точек соприкосновения Платона с пифагореизмом: 1) устная традиция о Пифагоре, бытовавшая и в Афинах, и в Великой Греции, где Платон неоднократно бывал: 2) сочинения ранних пифагорейцев, но крайней мере, те, которые были еще доступны Аристотелю и его ученикам; 3) книга Филолая, которую Платон, без сомнения, хорошо знал; 4) Феодор из Кирены, ровесник Филолая, у которого Платон учился математике (D.L, II,103; III,6); 5) ученики Филолая — о знакомстве с ними говорит как сам Платон (в «Федоне»), так и Аристоксен (fr. 131): 6) Архит, о дружбе с которым Платон пишет в VII письме (Ер. 338с, 3391): 7) ученики Архита и Феодора, например Евдокс и Теэтет (D.L. VIII,86; DK 43 A4).

Очевидно, что при таком разнообразии контактов мы едва ли сможем в точности определить степень непосредственного влияния раннего пифагореизма на Платона. Трудно также представить, чтобы он сознательно стремился выработать представление о начальных этапах пифагорейской мысли. Если учесть при этом еще и ту трансформацию, которой подвергался используемый им материал, вывод будет малоутешительным: показать, где именно Платон πυθαγορίζει, гораздо легче, чем отнести данную идею к интересующему нас периоду.[466] Материал его диалогов может быть полезен либо в тех случаях, когда речь идет об отражении идей, которые подтверждаются другими источниками как бесспорно пифагорейские, либо при реконструкции общей динамики развития греческой науки.

Начиная с учеников Платона упоминания о Пифагоре и пифагорейцах становятся более частыми, а главное, в них появляются указания на конкретные научные открытия. Хотя сами академики и не были оригинальными учеными, многие из них писали о науке, касаясь достижений своих предшественников. Так, например, Ксенократ написал специальное сочинение Πυθαγόρεια, известное, к сожалению, только по названию (D.L. IV,13). Судя по характеру других трудов Ксенократа и близости ряда его идей к пифагорейским,[467] оно было посвящено философской и/или научной проблематике. У него же мы встречаем первое упоминание об открытии Пифагором численного выражения гармонических интервалов (fr. 9).[468]

Гераклиду Понтийскому, бывшему сначала членом Академии, а впоследствии и аристотелевского Ликея, также было что сказать о пифагорейской науке. По сообщению Диогена Лаэрция, он сам слушал пифагорейцев (D.L. V,86 = fr. 3) и написал специальное историческое сочинение Περι των Πυθαγορείων (fr. 22). Хотя Вер ли относит к этой книге лишь два сообщения о запрете на употребление в пищу бобов (fr. 41-42), можно полагать, что ее тематика была гораздо шире. Судя по тому, что областью особого интереса Гера-клида была астрономия,[469] причем некоторые его теории совпадали с пифагорейскими,[470] не исключено, что в этом сочинении обсуждалась и пифагорейская космология. Впрочем, Гераклид мог писать о ней ив других своих книгах.

Если от Филиппа Опунтского дошло лишь одно краткое упоминание о пифагорейской астрономии (58 В 36), то от преемника Платона на посту главы Академии Спевсиппа сохранился довольно большой (более 70 строк) фрагмент из сочинения «О пифагорейских числах», дошедший до нас в позднеантичном трактате «Теологумены арифметики» (fr. 28).[471] Автор «Теологумен» пишет о том, что сочинение Спевсиппа состояло из двух частей: в первой обсуждались различные виды чисел (линейные, многоугольные, плоские и телесные), пять правильных многогранников, пропорции и прогрессии, а вторая, отрывок из которой цитируется, была посвящена свойствам первых десяти чисел. Каково происхождение этих математических сведений? Л. Таран, стремящийся, насколько это возможно, подчеркнуть оригинальность Спевсиппа как мыслителя, не может, тем не менее, оспорить тот факт, что он использовал здесь пифагорейский источник (хотя в ряде мест высказывал и свои идеи) и что название «О пифагорейских числах» принадлежит самому Спевсиппу.[472] Ряд проблем, рассматриваемых Спевсиппом, относится уже к IV в. (например, пять правильных многогранников, соответствие точка-линия-плоскость-тело),[473] но материал, касающийся теории чисел и пропорций, вполне может быть отнесен к пифагорейской математике рубежа VI-V вв.[474] Вероятно, Спевсипп использовал какой-то пифагорейский трактат или учебник, преимущественно арифметического содержания.

Из учеников Платона наибольший интерес представляет для нас Аристотель. Хотя сохраненные им сведения по истории науки поддаются более однозначному толкованию, чем его интерпретация философии пифагорейцев, мы сталкиваемся и здесь с его особой манерой в изложении учений этой школы.[475] В дошедших до нас трактатах Аристотель лишь дважды упоминает Пифагора (Met. 986 а 30; Rhet. 1398 b 14),[476] причем без видимой связи с его научными занятиями. Впрочем, фрагменты утраченных сочинений Аристотеля показывают, что ему было все же известно об исследованиях Пифагора.