Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В итоге мы можем сетовать не на недостаток, а на избыток материала, причем материал этот чрезвычайно разнороден, отрывочен и с большим трудом поддается систематизации. Реконструкция взглядов Пифагора основывается на полемических откликах его современников, фрагментах утраченных сочинений по истории философии и науки, случайных и разрозненных упоминаниях поздних авторов, либо — и это в лучшем случае — опирается на взгляды его учеников и последователей.

Но и последний путь весьма не прост, хотя бы потому, что до сих пор еще не определено однозначно, кого можно, а кого нельзя считать пифагорейцем. Немало споров вызывают и датировка отдельных представителей школы, и интерпретация их научной и философской деятельности. Непосредственные ученики Пифагора не оставили изложения его взглядов, в отличие, скажем, от учеников Сократа. Дошедшие до нас учения ранних пифагорейцев (конец VI-середина V в.) — Алкмеона, Гиппаса, Менестора, Гиппона и др. — носят слишком индивидуальный характер, чтобы видеть в них изложение системы самого Учителя. Априори нет уверенности в том, что в школе имелся обязательный круг доктрин, признаваемых всеми пифагорейскими учеными и философами. Считается, что в философском плане к Пифагору был более всего близок Филолай, чья книга появилась в последней трети V в. После долгого спора вокруг фрагментов Филолая большинство специалистов склоняется ныне к признанию подлинности части из них,[4] но и это не решает проблему, ибо сразу же возникает следующая: действительно ли Филолай излагает философское учение Пифагора, а не собственное?

Хотя дошедшие до нас учения ранних пифагорейцев далеко не всегда могут служить основой для реконструкции воззрений самого Пифагора, они чрезвычайно важны для выявления общего характера, методов и проблематики научной и философской деятельности школы. Мы придаем этому материалу первостепенное значение, ибо он позволяет убедиться в том, что, во-первых, в рамках раннего пифагореизма существовала научная школа, обладавшая основными чертами, присущими такого рода сообществам, и во-вторых, что деятельность этой школы весьма отличается от тех ее описаний, которые встречаются в большинстве исследований по истории раннегреческой науки и философии.

Далеко не во всех случаях можно определенно сказать, принадлежит ли та или иная идея ближайшим последователям Пифагора, либо является плодом более позднего развития. Не случайно многие исследователи предпочитают говорить о древнем пифагореизме в целом, т. е. от VI до IV в., оставляя открытым вопрос о вкладе самого основателя в общую систему пифагорейских представлений.[5] Интересно, что уже Аристотель, столкнувшись с этими же трудностями, предпочел писать в общем о «пифагорейцах» или о «так называемых пифагорейцах» и излагать их учения, не упоминая имени самого Пифагора. Подобный подход (естественно, не Аристотеля, от которого трудно ожидать искусства в критике источников, а современных исследователей) представляется нам неадекватным. В каждом конкретном случае, когда позволяет материал, мы пытаемся установить, кому именно из ранних пифагорейцев принадлежит та или иная идея, и показать их не анонимными представителями некоей «общепифагорейской системы», а живыми индивидуальными фигурами, какими они несомненно и были. Только таким образом можно проследить историческое развитие этой школы от старших пифагорейцев к Филолаю и его ученикам, а от них к Архиту и «последним пифагорейцам» середины IV в., не приписывал Пифагору достижений последующих поколений, но и не отсекая как α priori недостоверное все, что связано с его именем.

* * *

Сложность пифагорейского вопроса коренится, разумеется, не только в состоянии наших источников. Гораздо более сложным является подчас сбалансированный анализ разнообразных сфер деятельности, в которых проявили себя пифагорейцы, — политики, религии, философии и науки. В каком соотношении находятся эти стороны пифагореизма, насколько глубоким было их взаимовлияние? Что представляло собой пифагорейское сообщество: политический союз, религиозное братство, философскую или научную школу либо все это вместе взятое? Должны ли мы исходить из того, что в VI-V вв. наука была гораздо теснее связана с философией, чем в Новое время,[6] и видеть в философских взглядах пифагорейцев отправную точку их научных исследований? Следует ли полагать, что античные мыслители отличались большей, чем сейчас, интегрированностью и цельностью личности и соответственно, что религиозные взгляды пифагорейцев не могли не повлиять на их философию и науку? С другой стороны, если традиция рисует пифагорейцев суеверными ритуалистами, вся жизнь которых была окружена множеством абсурдных запретов и предписаний, то как совместить это с их очевидным успехом в политике и почти полувековым пребыванием у власти во многих полисах Южной Италии?

Пожалуй, один из наиболее важных среди перечисленных выше вопросов — это время зарождения научных занятий пифагорейцев и их место в общей системе пифагореизма. В течение всего XIX в., когда наибольший интерес вызывала философия пифагорейцев, а не их наука, мало кто сомневался в том, что Пифагор и его ближайшие ученики занимались научными исследованиями. В этом легко убедиться, просмотрев соответствующие главы историко-философских сочинений того времени.[7] Сходной была и позиция историков античной науки.[8] Лишь в начале XX в. вместе с ростом интереса к древнегреческой науке возникает критическое направление, приверженцы которого с разной степенью категоричности отрицают научный характер раннепифагорейской мысли.[9] Эта точка зрения широко представлена и в работах последних десятилетий,[10] особенно активно ее развивает один из крупнейших исследователей пифагореизма Вальтер Буркерт.

В сущности, взгляд этот сводится к следующему: ранняя традиция не дает свидетельств научной и философской деятельности Пифагора и его ближайших учеников, а те, что появляются позже, представляют собой лишь проекцию в прошлое занятий более поздних пифагорейцев. Вместе с тем в выводах исследователей этого направления наблюдается существенная и очень показательная эволюция. Для Франка авторами всех достижений, приписываемых ранней школе, были «так называемые пифагорейцы», которых он отождествлял с Архитом и его учениками (начало IV в.).[11] Буркерт, соглашаясь с Франком в негативной оценке ранней школы, критикует его за преувеличения и относит начало философской и научной деятельности пифагорейцев к середине V в.

Б. Л. ван дер Варден, автор последнего крупного труда в этой области, готов пойти еще дальше в реабилитации ранней школы. Он признает ее большие заслуги в математике, астрономии и физике, но отказывается сделать это по отношению к самому Пифагору, которого рисует лишь памятливым учеником вавилонян, пересказавшим своим последователям суть полученных им знаний.[12] Сведения о путешествиях Пифагора на Восток, которые содержатся в ранней традиции, мы рассмотрим ниже (1,3), пока же отметим, что общая готовность связывать зарождение греческой науки с восточным влиянием кажется нам неоправданной, ибо по большей части она не опирается ни на достоверные исторические свидетельства, ни на конкретные примеры заимствований.

Нельзя сказать, чтобы это критическое направление безраздельно господствовало в истории изучения пифагореизма и ран-негреческой науки в целом. Однако именно оно выдвигает в центр внимания ученых вопросы, связанные с научной стороной пифагореизма, так что те, кто склонен больше доверять традиции, всякий раз оказывается в положении «обороняющейся» стороны. Подобное развитие научных дискуссий (характерное, разумеется, далеко не только для пифагорейского вопроса) зачастую приводит к тому, что споры вот уже многие десятилетия вращаются вокруг одних и тех же тем, отвлекая внимание от малоизученных вопросов и препятствуя свежему взгляду на вещи. Вот лишь два примера.

вернуться

4

Историю этого вопроса см.: Zeller-Mondolfo, 367 ff; Thesleff. Writings, 41 ff; Burkert, 238 ff.

вернуться

5

См., например: Windelbandt W. Geschichte der antiken Philosophie. 3. Aufl. München 1912, 21 f; Levy. Recherches, 8; Robin L. The Greek Thought and the Origin of Scientific Spirit. New York 1928, 50 ff; Cleve F. The Giants of PreSophistic Greek Philosophy. V. II. The Hague 1969, 449 ff; Reale G. Storia della filosofia antica. V. I. Milano 1976, 85.

вернуться

6

См. об этом: Science and Philosophy in Classical Greece, A. C. Bowen, ed. New York 1991.

вернуться

7

Ritter G. Geschichte der pythagoreischen Philosophie. Hamburg 1826; Zeller, 405 f; Gomperz Th. Griechische Denker. Bd I. Leipzig 1895.

вернуться

8

Bretschneider С. A. Die Geometrie und die Geometer vor Euklides. Berlin 1870; Tannery P. La geometrie greque. Paris 1887; Allman G. J. Greek Geometry from Thaies to Euclid. Dublin 1889.

вернуться

9

Windelbandt. Op.cit, 21 ff; Sachs E. Die fünf platonischen Körper. Berlin 1917; Frank, passim; Levy. Recherches, 6; Rathmann, 23 ff; Schuhl P.-M. Essai sur la formation de la pensie greque. Paris 1934, 242 ff; Heidel W. A. The Pythagoreans and Greek Mathematics, AJP 61 (1940) 1-33; Gigon, 142 ff; Verdenius W. Notes on the Presocratics, Mnemosyne 13 (1947) 282.

вернуться

10

См., например: Knorr, 5 ff; Barnes J. The Presocratic Philosophers. V. I. London 1979, 101 ff. Филип сохраняет за ранними пифагорейцами философию, но отрицает их вклад в науку (Philip, 24 ff, 200 ff).

вернуться

11

Опираясь на слова Аристотеля οί καλούμενοι Πυθαγόρειοι, Франк пытался доказать, что эти пифагорейцы радикально отличаются от первых последователей Пифагора (Frank, 356). Он ссылался на другое выражение Аристотеля — τα καλούμενα Όρφικά (De απ. 410 b 27), которое Филопон комментировал так: έπείδη μή δοκεΐ Όρφέως είναι τα επη. Таким образом, ot καλούμενοι Πυθαγόρειοι — не настоящие пифагорейцы. Однако Чернис (Cherniss Η. Aristotle's Criticism of Presocratic Philosophy. Baltimore 1935, 348) указывает на выражение οί καλούμενοι γεωργοί (Pol. 1290 b 40). Очевидно, что Аристотель не мог считать этих крестьян «ненастоящими». См. также: Guthrie I, 155; Philip J. Aristotle's Sources for Pythagorean Doctrine, Phoenix 17 (1963) 252 f.

вернуться

12

Van der Waerden, 14 f.

2
{"b":"907242","o":1}