Одет маг был довольно скромно: в форменную белоснежную сутану и митенки, на голове – традиционная широкополая шляпа, через плечо висела внушительного вида сумка.

– Клык из ордена врачевателей к вашим услугам, – с улыбкой представился пересвет и легко поклонился.

В его выцветших, некогда желтых глазах мелькнуло что-то похожее на беспокойство. Интересно, почему Людвиг не видел этого мага раньше? Казалось, в Аэноре побывали целители всех мастей, от миртовских зельеваров до куфийских поджигателей. Совсем недавно получил должность? Или раньше лечил лишь одного заказчика?

– Прибыл по первому зову.

– Насколько вы хороши?

– Не мне это оценивать, господин де Гродийяр. Однако из своих достижений хочу отметить, что за последние десять лет от моей руки никто не умер, – холодно отозвался Клык и отвел взгляд. Тогда-то Людвиг и почувствовал неладное: под напускным спокойствием лекаря скрывался страх.

«Наверное, боится, что, если я откину копыта, Лорианна сотрет его в порошок», – заключил про себя Вигги.

Все же он из знатного рода, и за его преждевременную кончину расплата может быть очень суровой.

– Вам не о чем тревожиться, Клык. Я не хочу никому доставлять неприятностей, – успокоил его виконт. – Я давно болен, моя смерть – лишь вопрос времени.

После этих слов волк лишь сильнее нахмурился. Что-то не нравилось ему в Людвиге или в замке, он то и дело принюхивался, дергал хвостом и прижимал уши.

– Позвольте осмотреть вас.

Хожалка кивнула и убрала одеяла. Некоторое время Клык давил ему на живот, трогал лоб, осматривал рот и белки глаз. Затем велел Йоханне выйти и сел рядом с Людвигом. По его виду было ясно, что ничего хорошего Вигги не ждет.

– Похоже, ваши внутренности уже умирают. Боюсь, дело в болезни. Простите, но тут я бессилен.

Людвиг молчал. Никто ему не поможет, это ясно как день. Он уже привык, что всем давно на него наплевать, и даже его кончина не изменит ничего. Ну же, госпожа Смерть, вперед! Он готов.

– Ваша милость, вам нехорошо?

– Мне так хорошо, как вам и не снилось, – скривился Людвиг, едва сдерживая стон. – Не видно? Просто на вершине, мать его, блаженства!

Пот крупными градинами стекал по лицу. Больше не в силах видеть перед собой морду лекаря, Людвиг отвел взгляд.

Маг послушал дыхание, затем сердце, после коснулся его лба.

– У вас жар, – заключил он, доставая из сумки склянку с каким-то вонючим зельем. – Давно это началось?

– Какая разница… – процедил Людвиг сквозь зубы. – Лучше ответьте мне, Клык… Сколько мне осталось?

– Несколько месяцев. Полгода, если повезет, – скорбно сообщил Клык. – Я не могу сказать точно.

Каких-то полгода… Значит, ему нечего терять.

Замок вновь сотряс толчок, словно в его недрах заворочался спящий доселе монстр. От грозного рокота, доносившегося из подвала, задрожали полы и стены. На мгновение Людвигу даже показалось, что его башня тоже рухнет, как и та, что унесла жизни нескольких человек.

Лекарь удивленно обвел глазами комнату, но хожалка быстро его успокоила:

– В горах сошла снежная лавина, вот здесь и потряхивает.

– Опасное местечко, – отозвался волк. Не похоже, чтобы он ей поверил. – Я могу дать вам обезболивающее, чтобы приступ вас не беспокоил.

– Цепенящий взвар?

– Именно. Вы уснете. Однако, возможно, больше никогда не проснетесь.

Все, что случилось после, он помнил лишь вспышками. Вот Йоханна положила на его лоб ледяную тряпицу, и капли с нее стекали ему прямо на губы. Клык что-то говорил и щупал живот. Каждое прикосновение – новая вспышка боли.

– Боюсь, он умирает. Нужно позвать Леди-Канцлера…

– Ло нет до меня дела, – просипел Вигги. – Нечего ее беспокоить по пустякам. Простите, Клык. Я хочу… побыть один.

Йоханна лишь горестно вздохнула. Лекарь оставил ей флягу с цепенящим взваром и, следуя приказу, удалился.

Осталась только хожалка, единственное близкое ему существо. Она сидела рядом с Людвигом, держала его руку и гладила по голове, болтая всякие несуразности.

Мир медленно кружился вокруг вместе с Людвигом и его бесконечно длинной кроватью. Несколько раз виконт пробовал вырваться из липкого, как тесто, сна, из той дурноты, что пришла вместе с кошмарами, и не мог. Иногда теплая рука касалась его лба, и далекий голос звал его по имени, но Вигги не мог откликнуться.

Его душу подхватили звездные ветра, пронизывающие все пространство, и понесли все выше и выше, в черноту зияющей над головой бездны.

…А затем что-то горячее и соленое хлынуло в его глотку. Людвиг тут же вернулся в свое тело и понял, что к губам прижали чашу. Кровь!.. Кровь в чаше имела странный, щиплющий язык привкус.

Образ хожалки, нависшей над ним, он видел особенно четко.

– Пей, – велела Йоханна голосом, не терпящим возражений. – Я не дам тебе умереть, мой мальчик.

«Спасибо», – произнес он одними губами и выпил.

В то же мгновение он провалился в давящий со всех сторон туман. Казалось, что он поднимается все выше, преодолевая странное сопротивление пространства, словно сквозь стену дождя. И капли становятся все горячее и горячее, будто то не вода вовсе, а раскаленная лава. Прикосновение каждой такой капли разъедало кожу до кости, и Людвиг кричал от боли, вот только никто его не слышал. Он чувствовал, как его немощное тело билось в судорогах, как бешено колотились его конечности, ударяясь о матрас. Йоханна едва успела сунуть ему в рот что-то жесткое, чтобы он не прикусил язык, связала его, но он невольно порвал путы.

Дождь превращается в поток раскаленной лавы, и вот все его естество становится трепещущим комком боли. У него нет ни имени, ни прошлого, лишь сплошное настоящее, которое состоит из непрерывных страданий и одной единственной мысли: «Когда это кончится, когда это кончится, когда это кончится?!»

– Да сохранит Альхор вашу душу, – донесся издалека обеспокоенный голос медведицы.

«Пусть лучше Альхор поцелует меня в зад», – подумал Людвиг. И растворился в этой испепеляющей боли без остатка.

Что происходит? Почему он так странно себя чувствует? И… неужели Людвиг стоит?.. На своих собственных ногах?.. Радость длится всего несколько мгновений, а за ней его накрывает колпаком ужаса: виконт больше ничего не чувствует. Он стал чем-то иным.

Язык едва ворочается в онемевшем рту. Руки, словно набитые соломой, легко двигаются, впервые за много лет. Он завороженно смотрит на них, – полупрозрачные и бледные, гибкие, как щупальца осьминога, – он вырисовывает ими в воздухе фигуры и думает, что отдал бы все, чтобы сон оказался явью.

В том, что Людвиг спит или просто умер, нет никаких сомнений. Еще недавно мучался от боли, а сейчас ему хорошо, как никогда. Вигги может шевелить руками и, кажется, ногами… Да, пальцы его ног сжимаются и разжимаются, пытаясь ухватить длинный ворс ковра.

Кстати, где он? Все так же, в своей комнате? Да, очень похоже. Тот же стол, те же звезды над его смертным ложем. А это что? Зачем Йоханна навалила столько одеял?

Людвиг подходит ближе (тоже естественно и непринужденно, давно забытые движения по перемещению ног даются ему без особого труда) и заглядывает за балдахин. Там кто-то лежит. Кто-то бледный, с россыпью прыщей на лбу и щеках, с разметавшимися по подушке сальными волосами. Разве он такой? Он не может быть таким!.. Таким видит его Йоханна? Таким видит его Ло? Таким видит его Эйлит? Таким видят его все остальные?.. Жирный, уродливый тюфяк. Слабак. Ничтожество.

От злости он набрасывается на это безжизненное тело, в надежде его задушить. Чтоб он сдох! Чтоб ты никогда не проснулся! Таких, как он, нужно было отправлять в Дом отверженных! Чтобы ты там гнил в собственных испражнениях, моля о смерти каждый божий день!

Ведь всех калек ждет такая судьба, именно ее боялась мать, поэтому утащила их с братом в горы Син-Син в надежде на исцеление. Почему ты избежал участи изгоя? За какие такие заслуги? Лишь потому, что твоим отцом был Лорд-Канцлер? Только поэтому судьба над тобой сжалилась, хотя ты этого не достоин. Жалкий, мерзкий червяк!