– Я вижу, что ваше превосходительство оправились от болезни, глаза заблестели, румянец на щеках появился, – Игнациус внимательно посмотрел на Фелькерзама, и как показалось тому, с нескрываемой надеждой. Василия Васильевича контр-адмирал уважал – тот был хороший моряк и прекрасный художник, редкостное сочетание. И наблюдательный – если увидел изменения, то рано себя отпевать, видимо, «подселение» несет в себе выздоравливающий эффект, а это как нельзя кстати. Лишь бы договориться с Рожественским – а вот это труднейшая задача. Судя по задерганным донельзя каперангам, у которых взгляд побитых собак…
– Какие у вас ко мне дела, Дмитрий Густавович?!
Рожественский бросил на Фелькерзама угрюмый взгляд чем-то постоянно недовольного человека. Сразу возникло ощущение, что будь его воля, он бы немедленно отправил подчиненного ему контр-адмирала восвояси, да еще с руганью в спину. По лицу Зиновия Петровича прошла судорога, глаза у вице-адмирала красные – видимо, ночью совершенно не спал. А это плохо, очень плохо – в таком болезненном состоянии, без внутреннего спокойствия, командовать в бою нельзя.
– Да, рад видеть ваше превосходительство, вижу, вы немного оправились от болезни. Однако должен заметить вам, что поторопились преждевременно – лучше было бы, если дождались полного выздоровления! Вид у вас откровенно больной и немощный!
Это был откровенный «гаф», и Фелькерзам почувствовал, как в душе закипает гнев. Ему довелось послужить раньше с адмиралом, но если до этой минуты он спокойно реагировал на его выходки и слова, то сейчас все изменилось – такого нарочито демонстративного пренебрежения к себе Дмитрий Густавович никак не ожидал.
«А чему ты удивляешься – прекрасный пример, когда из грязи прыгают в князи! И живут такие люди по принципу – я начальник, а ты дурак, а если станешь начальством выше меня, то я буду дураком. Так что смирись и попробуй уговорить этого хама не бросать эскадру на бойню, а постараться выйти из ситуации с наименьшим ущербом. А для этого требуется сущая мелочь – немного изменить планы».
Голос в голове звучал негромко и четко, будто собственные мысли – по крайней мере, сам Дмитрий Густавович принимал их как свои. И немного обуздал закипающий гнев, стараясь говорить как можно убедительнее и не смотреть в глаза командующего. Такие взгляды люди, подобные Рожественскому, всегда воспринимают как прямое покушение на их власть, а это вызывает лишь недовольство и упрямство.
Дипломатии нужно придерживаться, иначе любая миссия будет провальной, а на кону судьба огромной эскадры!
– Я вполне способен выполнять приказы вашего превосходительства и вести корабли своего отряда в бой. Как понимаю, в настоящее время вы ведете эскадру к Цусимскому проливу, чтобы там дать сражение японскому флоту, ведь так, Зиновий Петрович?!
– Предположим, – после короткой паузы отозвался Рожественский, недовольно зыркнув глазами. И глуховатым голосом спросил:
– А зачем вам знать мои планы, Дмитрий Густавович?! Ваше дело исполнять приказы, отданные мною!
– Я их и буду исполнять в точности, ваше превосходительство. Однако осмелюсь заметить, что на флоте служу никак не меньше вашего, и приобрел достаточный опыт, чтобы быть услышанным. Чтобы правильно вести сражение, нужно знать план на него командующего, чтобы в случае необходимости предпринимать определенные действия, исходя из соображений вашего превосходительства. Прошу понять меня правильно, Зиновий Петрович – все же по своему положению я являюсь младшим флагманом эскадры, вашим заместителем, а не «сломанной шлюпбалкой»!
Последние слова вырвались невольно, ведь приходилось сдерживать закипающий гнев, а он, как известно, плохой советчик. Но Рожественский от них побагровел, глаза налились кровью – командующий явно впал в ярость, которая могла выплеснуться в любой момент.
– Вижу, что Бэр нарушил мой приказ, – прорычал вице-адмирал, но Фелькерзам решил опередить его в выводах.
– Нет, я просто это знаю. Как и то, что на поднятый на «Ослябе» сигнал вы бы ответили «оставить до Владивостока».
Потому как вздрогнул командующий, Фелькерзам понял, что удар попал в точку – вряд ли о своих мыслях Рожественский кому-нибудь говорил, не тот он человек, слишком скрытный и гордыней обуян.
– Вы решили угадывать за меня мои собственные мысли, Дмитрий Густавович, – в голосе командующего послышалась явственная угроза, ее нужно было немедленно парировать.
– Зачем мне гадать, ваше превосходительство, если я это знаю точно. Как и то, что сегодня крейсер «Громобой» подорвется на мине и выйдет из строя до сентября. Правота моя подтвердится, ваше превосходительство, в этом вы сами убедитесь…
– Дойду до Владивостока и посмотрю на ваше гадание. А пока советую отправиться вашему превосходительству на госпитальный «Орел» и лечь там для дальнейшего излечения. Вы слишком плохо выглядите, господин контр-адмирал, длительное плавание нанесло явный ущерб вашему здоровью, телесному и духовному, и в особенности умению размышлять. А гадать на кофейной гуще вы сможете и на берегу, – в голосе Рожественского прорвалось раздражение, перемешанное с едким сарказмом.
– Я думаю, вашему превосходительству следует немедленно, прямо здесь в кабинете, написать рапорт, и передать командование…
Глава 11
– А вот этого, ваше превосходительство, я делать не стану, – ощерился Фелькерзам, в глубине души зазвучали колокола громкого боя. И внутренний голос с нескрываемым ехидством заговорил:
«Хреновый из нас переговорщик вышел, хоть мы оба те еще «превосходительства». Оракулы еще хуже – тупого самодура, дорвавшегося до власти, ничем не убедишь, такие экземпляры к доводам разума никогда не прислушиваются, им гордыня жить крепко мешает. В России нет страшней напасти, чем идиот, дорвавшийся до власти!
Так что нужно прибегать ко второму варианту немедленно, раз первый у нас не проканал. Тут нельзя время терять, морду бить уже надобно. Только подбери убойные аргументы из разряда «сам дурак» – без них в начальственном споре никогда нельзя начинать драку. Фактов побольше высыпай, они вещь упрямая, против них не попрешь!
Нужно его взбесить хорошенько, учти – нас подслушивают – зуб даю. А как бросится с кулаками, то прикрой глаза и расслабься – и не мешай мне. Посмотришь потом, что можно делать кулаком, жаль, что силенок мало. И за кортик не хватайся, ни к чему.
Фи, господа адмиралы, а прибегнут к банальной поножовщине. Зачем нам такая реклама? Зря мы что ли свинчатку в кармане прихватили – выведем из строя его превосходительство, всего и дел то, не на каторгу же за это чудо-юдо идти! А так все просто – взыграло сердце ретивое!»
Голос внутри зло посмеивался, а сам Фелькерзам почувствовал, что от озвученных мыслей его стала переполнять отчаянная решимость – все правильно, так и надо поступить – семь бед, один ответ!
– Ты у меня сейчас рапорт напишешь, безумец, или я под арест прикажу взять. Забыл, кого государь-император командующим здесь поставил?! Так я тебе разом и напомню! Садись и пиши!
– А что ты сразу за спину императора скрываешься, Зиновий Петрович?! Понимаешь, что без его рескрипта ты лишь хам, самодур, и… жалкая и ничтожная личность! Какие у тебя заслуги перед страной и флотом?! Да никаких по большому счету, если хорошенько разобраться! За бегство беленький крестик получил, и сам в том сознался в печати, даже статью написал! А перед кайзером и царем ты показательные стрельбы как проводил? Все я знаю, сам приказывал щиты на «живую нитку» крепить, чтобы они от пролетающего снаряда валились в воду, а ты только бегал по палубе как бесноватый, да бинокли разбивал.
Фелькерзам почувствовал, как внутри души будто плотину прорвало, и слова сами полились полноводным потоком, видимо, долго терпел, а тут можно все высказать, что накипело:
– За что ты ни возьмешься, все равно дерьмо получается, причем зловонное. Миноносцы по твоему решению построили, так они на ходу рассыпаются, три штуки обратно отправили уже. Эскадру нашу так снарядил в поход, что даже на учебные стрельбы снарядов нет! И кто отвечать за бардак будет, что «Иртыш» не снаряды нам привез, а сапоги?! А кто от итальянских крейсеров отказался – ты собственноручно или папа римский?! И отряд Вирениуса придержал сам в дороге – адмирал Макаров ведь тебя просил о помощи, а ты его предал!
