Около десяти в дверь палаты раздался осторожный стук.

— Войдите, — сказал я, оторвавшись от экрана телевизора.

В комнату вошла девушка. Тапочки, джинсы, лёгкая спортивная кофточка с капюшоном. И лицо, в точности напоминающее Катеньку Бурцеву. Только на портрете в холле театра она улыбалась, потому что была счастлива после такой удачной премьеры «Бесприданницы». У вошедшей же девушки в глазах застыла настороженность.

— Доброе утро! — сказала она.

— Здравствуйте! Чем могу служить? — поднялся я.

— Простите, вы ведь Игорь Зарубин?

— Верно, а вы — Таня Никиткина, насколько я понимаю.

— Да, это я.

— Присаживайтесь, Таня. Я слушаю вас очень внимательно.

Девушка заняла моё место в кресле, я устроился на краю кровати.

— Да, собственно, я зашла, чтобы поблагодарить за то, что вы сделали для меня, — начала она и замолкла, подыскивая слова.

— Таня, не стоит благодарностей. Во-первых, это произошло случайно, а во-вторых, я произнесу заезженную фразу: на моём месте так поступил бы каждый. Лучше скажите, как вы себя чувствуете сейчас?

— Спасибо, уже лучше. Сплю всё ещё плохо, мне постоянно снится этот человек, рисующий мой портрет. Но врачи говорят, что это должно пройти.

— Верьте врачам, Таня. Я тоже думаю, что память о случившемся с нами со временем, конечно, не исчезнет бесследно, такое невозможно забыть, но уж совершенно точно потеряет свою остроту. Вы, вероятно, уже чувствуете это по себе, хотя от тех событий всех нас отделяют всего лишь четыре дня. Я прав?

— Да, возможно… Знаете, я все это время думаю, но так и не могу понять: зачем он это проделывал? Что ему было нужно от меня? Ведь за всё время этот человек не произнёс ни слова.

— Это длинная и непростая история, Танечка, в которой много неясного. Если коротко, то ваша вина состоит в том, что вы удивительно похожи на мать этого человека. Как-нибудь позже мы с другом пригласим вас в театр, где она работала актрисой, и я покажу её портрет. Уверен, будете приятно удивлены: редкой красоты была женщина. Но это позже, когда мы оба будем иметь, что называется, товарный вид, а сейчас удовлетворите моё любопытство: как вы-то сами оказались в бункере? Не силой же он туда вас затащил.

— Знаете, Игорь, это нечто необъяснимое. Работаю я переводчицей в «Агросоюзе». Офис фирмы находится на окраине города, и я каждый день езжу туда по Левобережному проспекту. Для этого у меня есть машина, беленькая такая «Королла».

Недели две назад, возвращаясь с работы, мне пришлось остановиться у светофора перед виадуком у центрального моста. По переходу проходили люди, и вдруг передо мной возник странный человек с палкой в руках. Он смотрел прямо на меня безо всякого выражения. Трудно передать словами мои ощущения в этот момент. Так смотрят бойцовские собаки, мне приходилось их видеть. Но было в этом взгляде и нечто такое, что я почувствовала, как растворяюсь в нём.

В чувство меня привели сигналы водителей сзади. Странный человек исчез, а я поехала дальше. Помню только, что весь вечер и следующий день у меня ужасно болела голова. Даже пенталгин не мог снять эту боль.

Я стала плохо спать. Мне постоянно снился один и тот же сон, в котором я, словно наяву, беру такси и еду к проходной вагоноремонтного завода, оставляю там машину и иду в заброшенный парк. Я знаю, что в зарослях шиповника есть бункер, и мне непременно нужно туда попасть. Там, внутри, находится нечто важное для меня. Постепенно это чувство вытеснило все остальные. Мне постоянно хотелось только одного — попасть в этот бункер и узнать, что там находится. Ни о чём другом я попросту не могла думать, и в конце концов, не выдержала, поехала, нашла парк, а в нём — бомбоубежище. Дверь была открыта, и я не помню как оказалась внутри.

Он ждал меня там. У меня совершенно не было сил сопротивляться его мысленным приказам. Я разделась и села в железное кресло. Человек привязал меня к нему так, что я не могла двигаться, и стал рисовать. Он не давал мне ни есть, ни пить, было очень холодно. На третий день я поняла, что должна умереть. А потом уже плохо помню происходящее, и наконец, пришли вы. Вот, собственно, и всё.

Дверь палаты отворилась и вошла улыбающаяся Рината.

— Игорь Александрович, простите, что нарушаю вашу беседу, но вам пора принять капельницу.

Девушка поднялась:

— Я пойду, пожалуй.

— Да, Таня, сожалею, что расстаёмся на самом интересном, но мы с вами соседи, и у нас будет ещё время поговорить о наших делах.

— Конечно. Я зайду, когда вы освободитесь.

— Буду ждать.

Рината поставила капельницу и ушла. Пузырьки воздуха размеренно поднимались в прозрачной жидкости флакона. В тиши комнаты у меня было время подумать о том, что рассказала девушка.

Мозг человеческий — величайшая творение во Вселенной, по сути дела её отражение, загадка, к решению которой мы пока ещё даже не приблизились. Жаль, что теперь уже не суждено узнать, какие изменения произошли в голове Бегущего Человека под действием стрессовых ситуаций, приведших к появлению совершенно новых качеств, к изменению личности, а возможно, и к появлению существа с новыми возможностями и иным мировосприятием.

Мой взгляд упал на свёрток, в котором находилась картина безумного художника, для которой я позировал против собственного желания. У меня так и не нашлось времени рассмотреть её вблизи. Тогда, в бункере, я видел полотно на расстоянии трёх-четырёх метров. Ситуация была необычной, и вполне возможно, что некоторые детали изображения могли выпасть из поля зрения.

Спустя полчаса пришла Рината, вынула иглу из вены и унесла капельницу.

Я распаковал картину и стал внимательно её изучать. На первый взгляд композиция повторяла те, что мне пришлось видеть тогда в подземелье. Однако, я сразу обнаружил одно, но существенное, отличие. В бесконечной веренице уходящих в даль отражённых зеркал только первое и второе были заполнены изображениями: моим и Бегущего Человека. Со своего он сейчас пристально глядел прямо на меня, и в его глазах не было даже признака безумия. Одна лишь едва заметная усмешка, словно ему была дана возможность предвидеть будущее. Предвидеть, но не управлять им.

09 августа 2013 г., г. Днепропетровск — с. Аромат (Крым).

Глаз, появившийся в дыре забора, помигал энергично, разглядывая новый мир. Затем так же энергично исчез. Две секунды спустя появился дугой, поморгал и скрылся. Грязно-белая курица, целящаяся глазом в дыру, тряхнула задом, откинув налипшие к рыхлым перьям отруби, взяла разгон, как профессиональный прыгун в высоту и… взлетела на жерди, V-образно прибитые друг к другу. Вниз медленно спланировало перо, отмахав последнее «прощай».

Трудовое утро следователя Геннадия Генриховича втиснулось в покой деревенского бытия. Полной грудью он впитывал животворящий коктейль запахов прошлогодней листвы, мокрого сена и ещё чего-то тонкого, дымного. Ароматы деревни возвращали в детство, будоражили сознание, отвлекая от будничной суеты.

«Какая свежесть!» — вслух произнёс он и вздрогнул от звука своих слов, сказанных в звенящую тишину безлюдного утра. Оглядевшись, позволил себе еще одно маленькое удовольствие и поджёг кончик сигареты. Курил он крепчайший табак, от которого в желудке становилось терпко, от того приятно вдвойне. Только вот курица почему-то сбила романтический настрой…

Через несколько минут он стоял у деревянного дома за номером пять. Разбуженная стуком в дверь старушка, босая и в длинном простом платье, отворила засовы и впустила незваного гостя.

— А Игорь еще спит, — растерянно ответила она и, разволновавшись, позвала внука.