Гольдман, поколебавшись, поднёс целеуказатель и нажал на кнопку. Маленькая красная точка скользнула по металлу и утонула в глубине чёрного камня. Над перстнем, как и в прошлый раз, тут же взметнулось небольшое искрящееся облако, которое отделилось от камня и переместилось к дальней стене. Там оно стало быстро увеличиваться в объёме, сгустилось и вскоре перед нами возникло нечто, похожее на гигантского скорпиона. Причём на живого скорпиона, который вдруг судорожно дёрнулся и повернулся к нам, угрожающе подняв клешни. Его хвост со смертоносным жалом был приведен в боевое состояние.

Даша взвизгнула и отдёрнула руку. Жуткое видение тут же исчезло.

— Кошмар какой-то, — тихо смог выговорить побледневший ювелир. — Вы видели этого монстра?

— Да уж, — расслабил я руки, сам не заметив, как в испуге чуть не сломал подлокотники кресла, — такое и в кошмарном сне не привидится. Дашенька, ты надень, пожалуйста, перстень другой стороной.

— Нет-нет! Вы уж лучше сами поупражняйтесь с ним, а я понаблюдаю со стороны.

Она сняла и положила перстень на стол. Все мы молча смотрели на артефакт, но никто не решался прикоснуться к нему. Наконец, я подумал, что молчание явно затягивается и нужно что-то делать, как вдруг Успенцев произнёс:

— Давид Маркович, у вас что, стоят фильтры на стёклах? Здесь явно темнеет.

— Да нет, обычные стёкла, разве что немного бронированные.

В наступившей тишине мы наблюдали как в комнате начал сгущаться сумрак. Скоро стало настолько темно, что я с трудом мог различить контуры сидящих за столом. И в этой темноте камень на перстне вдруг стал излучать ровный голубоватый свет. Это был даже не свет в обычном его понимании. Казалось, необычная жидкость выливается откуда-то изнутри артефакта, растекаясь по столу, стекая на пол и быстро заполняя комнату.

Я хотел подняться в кресле и вдруг понял, что не могу пошевелиться. Моё тело оказалось полностью парализованным, хотя сознание не было отключено. В призрачном голубоватом свете я хорошо видел моих друзей и ювелира, так же неподвижно сидящих за столом. Их глаза были открыты.

У дальней стены комнаты беззвучно возникли три человеческие фигуры. Вначале нечёткие, они быстро материализовались. И вскоре перед нами оказались трое мужчин, в одеждах, напоминающих древнегреческие туники. Каждый из них был окутан тонкой искрящейся оболочкой. Слегка расставив ноги и заведя руки за спину, двое мужчин остались стоять у стены, а третий подошёл и поднял со стола перстень. Он внимательно посмотрел на каждого из нас. Взгляд его остановился на Даше.

Человек долго смотрел на неподвижно сидящую девушку, затем наклонился, взял её руку и поднёс сначала к губам, а затем ко лбу. После этого он выпрямился, повернулся и подошёл к тем двоим, что неподвижно стояли у стены. Он занял место между ними и сделал двумя руками жест, словно умывал лицо. Сразу же после этого голубоватое свечение стало ослабевать, фигуры мужчин быстро поблекли и растаяли, а в комнату вернулось дневное освещение. Я почувствовал, что могу двигаться и говорить.

Гольдман вскочил из-за стола. На его лице было написано отчаяние:

— Мой Бог! Они забрали перстень! Вы видели, черт возьми, они забрали мой перстень.

Ему трудно было возразить. Перстень действительно исчез. Не знаю, чем это можно было объяснить, но я ощутил облегчение. Этот артефакт, возникший из глубины веков, был явно сложным изделием, не соответствующим земному технологическому укладу. И кто знает, что ожидало бы всех нас, попади он в нечистые руки. Эта мысль как-то быстро возникла в моей голове и тут же ушла прочь. Хотя старого ювелира, разумеется, можно было понять: цель его жизни, казалось, была достигнута и надо же, как неожиданно всё завершилось.

— Что будем делать? — произнёс я вслух, только чтобы не молчать.

Успенцев неопределённо пожал плечами. Даша всё ещё внимательно рассматривала свою руку, к которой несколько минут назад приложился незнакомый мужчина. Если бы я знал, как это делается, то был бы неплохой повод устроить сцену ревности.

— Как что? — всплеснул руками ювелир. — Нужно немедленно выпить, иначе я лопну от злости. Нет, вы подумайте: является сюда черт знает кто — заметьте, я молчу о том, как он это сделал — и забирает у меня из-под носа мечту всей моей жизни. Захар! Захар, ты меня слышишь?

Молчаливый человек беззвучно возник у двери.

— Захар, будь добр, принеси ту самую бутылку, что презентовал мне на прошлой неделе наш грузинский друг.

Человек кивнул головой и исчез. Появился он несколько минут спустя. На деревянном подносе перед ним стояла стандартная коньячная бутылка советского образца, на которой отсутствовала этикетка, и четыре пухленьких бокала. Гольдман отвинтил пробку:

— Меня уверили, что в своё время этот коньяк подавали к столу Сталина. Не знаю, насколько можно верить такому утверждению, но напиток действительно бесподобен.

С этими словами он плеснул каждому в бокал на два пальца янтарной жидкости. По комнате поплыл тонкий аромат виноградного вина. Я взял свою ёмкость, вдохнул запах и слегка качнул напиток. На стекле остались маслянистые следы — признак очень старого коньяка.

Мы все стояли вокруг столика, ожидая, что произнесёт расстроенный хозяин кабинета. Гольдман глубоко вздохнул:

— Ну, что можно сказать в таком случае, господа: за удачу, которая сегодня, следует признать, была не на нашей стороне. Будем здоровы!

Мы сдвинул наши бокалы и выпили по глотку благородного напитка. Буквально несколько секунд спустя я ощутил, как блаженное тепло разлилось по пищеводу, остановилось где-то в сердце, как более ясной стала голова.

— Даша, — спросил Давид Маркович, — вы себя хорошо чувствуете?

— Нормально, — ответила девушка, — я чувствую себя нормально.

И, помолчав, добавила:

— Как вы думаете, почему он это сделал?

— В смысле, зачем поцеловал вам руку? Думаю, Даша, вы ему просто понравились. На его месте я поступил бы точно так же, — живо отреагировал Гольдман, начавший, судя по цвету лица, приходить в себя.

— Я тоже это заметил, — добавил Успенцев, — жаль, не может Игорь вызвать его на дуэль: интересно было бы посмотреть.

Глядя на задумчивое лицо девушки, я промолчал, опасаясь сказать что-нибудь не к месту.

— И только? Вы полагаете, что у них там принято таким образом проявлять симпатию к незнакомой женщине? — было видно, что она не оценила тонкий юмор собеседников.

— А что же ещё, Дашенька? — добавил ювелир. — Лично я не рискну предположить, что за такое короткое время у призрачного незнакомца могло возникнуть более глубокое чувство. А сами вы что думаете по этому поводу? У вас есть иные соображения?

— Не знаю… А почему вы его так называете? Я ведь явственно ощущала прикосновение руки, видела глаза этого человека. Он не мог быть призрачным.

— Согласен, — поднял руки ювелир, — это было неудачное определение. Как вы думаете, откуда эти люди? С Луны или, быть может, с Марса? Но мы ведь уже точно знаем, что там нет высокоорганизованной жизни. Так откуда же?

Мы долго ещё обсуждали эти вопросы, но так и не пришли к общему мнению. Слишком мало было информации, чтобы делать обоснованные выводы. Позже я много размышлял об этом, и у меня сложилось интуитивное убеждение в том, что нынешняя родина этих людей, когда-то покинувших Землю, находится бесконечно далеко. Так далеко, что это не может уложиться в наше понимание времени и пространства.

Мы расстались с Давидом Марковичем Гольдманом, когда уже было за полдень. Пообедать решили здесь же в Бридж-Сити. Официант выслушал наш заказ, сказал, что минут через десять стол будет накрыт и исчез. Монотонный звук работающего неподалёку фонтана действовал расслабляюще. Думая каждый о своём, мы молча рассматривали публику, перемещающуюся в кондиционированной прохладе огромного зала.

Трель телефона вернула нас к жизни. Даша извлекла из сумочки трубку, поздоровалась с невидимым абонентом. По мере разговора лицо её оживало. Наконец, она поблагодарила кого-то и выключила телефон.