– Дурак ты, – не выдержав взгляда, отворачивается прилизанный.

– Может, и так, но по-другому со мной не будет.

– Вот потому-то и денег у тебя не будет.

– Ничего страшного, как-нибудь две недели до конца практики дотянем, всё равно ждать перевод из дома уже поздно.

– Конечно, поздно, – безучастно, не слушая, на автомате отзывается, – пока твоё письмо туда дойдёт, перевод – обратно, мы уж домой уедем или тут ноги протянем.

– Не говори ерунды, – одёргивает его друг, – ничего страшного не произойдёт, две недели как-нибудь не усохнем на казённых харчах – потерпим.

– Вот сам и терпи, – недовольно бубнит под нос.

– А всё-таки, Вадик? – неожиданно прерывает его друг. – А где ты деньги достал, у наших-то, кажется, ни у кого ничего не осталось?

– Да я… – на секунду теряется непримиримый. – У ребят, из первого взвода, – неопределённо машет рукой в сторону, – занял.

– У первого? – машинально повторяет наивный. – Интересно, – на секунду задумывается, прекратив жевать. – А у кого?

– Да у мичмана, – испуганно выпучивает глаза первый, – Галицкого.

– Га-лиц-ко-го? – с неподдельным ужасом по слогам тянет другой, худой. – И когда это? – всматривается в его глаза внимательно, с какой-то надеждой.

– Да… только что, – оправившись, уверенно бросает тот, – минут десять назад, на стадионе.

– На стадионе… – теряется товарищ. – Да ведь он только что, – неспешно с едва заметной брезгливостью отодвигает от себя еду, – минут десять назад был здесь.

– Был здесь? – осекается Вадик. – И… что?

– Просил взаймы, – смотрит отчуждённо, с некоторой даже жалостью на бывшего друга своими обычно доверчивыми серыми глазами, – до возвращения домой, говорил, что все деньги, подчистую, на прошлой неделе…

И, отвернувшись от безобразно безупречного курсанта, вдруг резко встаёт, слегка тряхнув непослушной, словно пружина, чёлкой, почти бегом, словно ужаленный, направившись к выходу.

– За батон деньги верну, – бросает он в пустоту, коротко обернувшись у самой двери, – когда вернёмся.

Чипок.

Учебка.

Последние недели первой курсантской практики весьма переменчивого восемьдесят третьего года прошлого столетия…

18.12.2020–2023

Всё ещё середина восьмидесятых.

Три года после распределения наших питонов-нахимовцев по высшим военно-морским училищам во все, как водится со времён Петра Великого, уголки нашей любимой и поистине великой и необъятной страны, пролетели, как один день!

Конец лета, августа.

Город-герой Ленинград.

Курсантских кубрик тридцать третьей «аз», точней теперь уже тридцать четвёртой – начался четвёртый курс! – роты одного из военно-морских училищ в городе на Неве, расположившегося на месте некогда открытых волей самого Петра Великого первых в стране штурманских морских курсов.

…Сегодня курсанты, благополучно сдавшие экзамены своей шестой сессии, возвращаются из очередного летнего отпуска в стены родного училища.

Последний (или, как принято говорить у курсантов, крайний) день отпуска всегда самый волнительный, трепетный. В этот день все старшины учебных классов ровно в 22:00 должны будут в полном составе вывести свои взводы на общекурсовую вечернюю поверку, после которой, соответственно, доложить о её результатах дежурному по училищу.

Никто, что бы ни случилось в пути, ни на минуту не должен опоздать!

Надо ли говорить, что в этот день с самого утра, по мере прибытия поездов на различные вокзалы города со всех уголков страны в ротах царит настоящий переполох и веселье по случаю встречи закадычных друзей-товарищей, которым есть что рассказать друг дружке о прошедшем вояже домой и встречах со своими школьными и дворовыми друзьями-товарищами.

– Ха-ха-ха! – слышится безудержный хохот из-за практически каждой настежь открытой сегодня двери кубриков.

– Всем привет! – появляется на пороге одного из них очередной его обитатель, крепко пожимая протянутые к нему руки друзей-одноклассников. – Что за шум, а драки нет? – привычно шутит он, крайний курсант.

– Здорово, Феликс, ты как нельзя вовремя, – хохочет кто-то из ребят, первым повернувшись на голос вошедшего. – Да тут у нас Игорёк, – кивает на развалившегося в привольной позе у окна нижней койки плотного чернявого товарища, – опять зажигает, народ небылицами о своих похождениях в отпуске кормит.

– Почему небылицами? – нарочито возмущённо давит тот. – Всё абсолютно чистая правда.

– Опять что-то противное сотворил? – беззлобно машет рукой в его сторону крайний – невысокий, худосочный, ничем особо не приметный курсант.

– Да не-е-е, – ехидно хихикает тот, приветственно протягивая вслед за всеми ему свою руку для пожатия, – ничего такого: мы просто там, у нас, в Рыбинске, с ребятами-студентами из московского медицинского института смешные психологические опыты ставили.

– На ком? – настораживается невысокий.

– Да на ком придётся, – беспечно жмёт плечами плотный, – кто под руку попадётся.

– И в чём суть вашего опыта?

– Да ни в чём таком, – снисходительно улыбается. – Выявление предела терпимости и потайных мыслей у отдельных ин-ди-ви-ду-умов, – поучительно выговаривает по слогам.

– У кого-кого? – дивится худосочный.

– Да у ин-ди-ви-ду-умов же, – давит чернявый. – Ну, выбранных то есть нами для опытов отдельных объектов наблюдения.

– Людей то есть?

– Ну да!

– С какой целью? – дивится неприметный.

– Чтоб узнать их истинную сущность, так сказать сорвать с них маску обыденной неопределённости, выяснив, кто есть кто на самом деле они теперь.

– Интересно-интересно, – почему-то огорчается.

– Вот именно! – радостно подхватывает Игорёк.

– А зачем?

– Да так просто! – неожиданно теряется. – Чтоб проверить в действии теорию…

– Какую теорию-то? Чью?

– Ну-у… – тянет, соображая. – Как это там говорится: «поговорка Фрейда», что ли?

– «Оговорка по Фрейду»?

– Во-во, точно, – снова расплывается в улыбке.

– Понятно, – невесело вздыхает Феликс Стариков. – И кто конкретно у вас оказался подопытным кроликом?

– Что?

– Ну-у, на ком, спрашиваю, теорию проверяли? Кто был отдельным, так сказать, объектом наблюдения?

– А-а-а, – по-детски прихрюкивая, тянет смешливый, – наши бывшие однокашники, как правило женатики-молодожёны, студенты, тоже оказавшиеся дома в отпусках.

– И курсанты, по-видимому, тоже?

– А как же? – весело подмигивает окружающим. – Тут все равны: кто попался, тот и проходит наш тест «на вшивость».

– И кому ж из наших посчастливилось попасть под ваш эксперимент?

– Да вон хотя б Лёвке с его благоверной, Марь Павловной, – безапелляционно таращит глаза. – Позавчера завалились к ним всей честной компаний после ночного сеанса…

– За полночь, что ли? В последний день перед отправкой?

– Не в последний – крайний, – смеясь, поправляет на принятый в училище манер. – Представляешь, звоним-звоним им в дверь, а они всё не открывают и не открывают. А когда всё-таки открыли, мы у них как ни в чём не бывало вежливо просим напоить нас чаем, мол, жажда замучила – спаса нет.

– Представил, – загораются глаза Старикова. – Только всё равно не пойму, зачем всё это?

– Вот чудак-человек, – снисходительно улыбается тот. – Говорю ж, чтоб поставить его в неудобное положение для выяснения…

– Помню-помню, – перебивает, – предела терпения и истинной сущности личности, так сказать индивидуума, отдельного объекта наблюдения, сорвав с него маску обыденности.

– Во-во! – беззаботно заливается Игорёк. – Именно так!

– Но, скажи, зачем это нужно было лично тебе?

– Да низачем! – снова теряется, неуверенно скривив губы. – Просто так, чтоб посмеяться.