С этими словами Борис махом опрокинул рюмку и закусил нанизанной на вилку рыбкой. Остальные повторили его жест. Олег, Леня и один из водителей запили газировкой. Остальные закусили. Дальше обряд повторился несколько раз и пошли задушевные беседы. Из них Степан узнал многое о предыдущих полевых сезонах. Впрочем, не он один. Водители также с удовольствием вникали в археологический быт.

Помимо веселых случаев, Степан с интересом впитывал информацию и об искомой археологической культуре. Старожилы рассказывали про найденное: бусины, керамические сосуды, наконечники от стрел и копий, и, к особому удивлению Степана, упомянули золото.

– Здесь есть золото? – с искренним удивлением спросил он.

Часть собравшихся, будто не услышали вопроса, продолжили обсуждать предыдущие сезоны, а некоторые с интересом посмотрели в сторону Бориса.

– Кто-то, кажется, обещал почитать про махаоновскую культуру, – с язвинкой укорил Борис вопрошающего.

– Да как-то так… – замялся Степан.

– Это, конечно, не скифское золото, но периодически находки из этого металла появляются, – начал все-таки объяснять Борис. – Не сказать, что часто, но в сезон может попасться до двух артефактов.

– А что это за артефакты? – с интересом продолжил спрашивать Степан.

– Ну, может, быть бусина или фигурка. Лет пять назад нашли золотой гребень. Он выставлен сейчас в краеведческом музее. Наверное, ты туда не ходил? – вновь с язвинкой отметил Борис.

– В школе еще водили, но никакого золота я там не помню.

– Махаоновская культура относительно молодая. Ее нашел Юрьевич под закат Союза. А как выяснилось, что у махаоновцев было золото, привлек меня. Первое время скрывали, сам понимаешь, время было какое. Но отчеты писали. Отправляли даже ходатайство, чтобы прислали на раскоп сторожа, да государству тогда не до науки было. В итоге я договорился с местными, они вроде как охраняют, а я их балую добряками от спонсоров.

– Хорошо охраняют?

– Сперва все ладно было. Но позже, в начале 2000-х, здешнее золото стало достоянием гласности. На черном рынке стали появляться золотые артефакты. Нелегальные археологи «стараются». Гордей слово держит, даже, говорит, подстрелил одного, не насмерть, конечно, но и они стали действовать хитрее. Так или иначе, время от времени узнаем, что продается очередная безделушка.

– А чем черные археологи отличаются от обычных, ну кроме, разумеется, того, что действуют неофициально?

– Черные внаглую используют металлоискатели, отчего наносят нам непреодолимый ущерб. Видишь ли, мы разбиваем несколько раскопов в год, копаем по квадратам. Каждая находка нивелируется5, и впоследствии мы можем иметь четкую картину прошлого. Вот здесь, к примеру, был очаг, а значит, жилище, здесь кости животных, здесь наконечники от стрел и частички доспехов. Находили даже захоронения и что-то напоминающее храмовый комплекс. С каждым годом мы узнаем о махаоновцах все больше и больше. Черные действуют иначе. Пройдут с металлоискателем и копают, где что прозвенело. Может быть, золото, но чаще другое. В итоге весь слой они портят. Благо на наш раскоп не суются, севернее рыскают. Ну, что тут говорить? Будем!

С этими словами Борис вновь опрокинул рюмку и продолжил беседу с сидящим рядом Стасом. По всей видимости, среди архаровцев он был главным. Степан еще некоторое время думал о золоте: а не воруют ли его студенты и остальные работники? Через некоторое время он уже не вспоминал о нем, беседуя с Игорем. Тот рассказывал о своих планах открыть ресторан и о том, что на пушечный выстрел не пустит туда «поганую свору», харчевавшуюся там, где он сейчас кашеварит. На вопрос, кто же тогда к нему будет ходить, просто отмахнулся. Повар очень понравился ему как человек. При кажущемся мальчишеском максимализме было видно, что он уже повидал жизнь. Столкнулся и с предательством, и с несчастной любовью, но к своим тридцати двум не озлобился и удары судьбы воспринимал как должное. Уже совершенно не вызывало вопросов, как такой человек променял высокую кухню на полевую.

К одиннадцати часам Борис сказал, что идет спать, заодно посоветовал и остальным не задерживаться. Что вскоре и произошло. Водители ушли ночевать в автобус, Санек, Игорь и Степан отправились к себе в палатку, архаровцы же уселись у костра, затянув казацкую песню «Ой не для меня». В палатке стояли три раскладушки. Две вдоль входа и одна поперек, у дальней стенки.

– Ого, ничего себе, – удивился Степан.

– Да, Сергеевич прикупил несколько лет назад партию таких. До этого на сколоченных нарах спали, – пояснил Санек, – у Дьячкова до сих пор на нарах спят работники.

– Кто такой Дьячков?

– Конкурент Сергеевича. Так себе личность.

– Ну, все, давайте спать, мужики, завтра день тяжелый, – решил урезонить всех Игорь.

Как только Степан лег на раскладушку и закрыл глаза, он моментально провалился в сон.

Утро началось у Степана с крика дневального, которым вчера был назначен архаровец Леня.

– Подъем! – объявлял он, подходя к каждой палатке.

Саня громко ответил что-то нечленораздельное, давая понять, что они проснулись. Степан разлепил веки, достал из-под раскладушки телефон и посмотрел, который час. Телефон информировал о том, что была одна минута восьмого. На час позже, чем в армии, подумал про себя Степан, натягивая штаны. Отодвинув полог палатки, он заметил, что из всего лагеря уже встали четверо человек: Борис, делавший зарядку, водитель Димон, чистивший зубы в стороне, Игорь, уже нарезавший хлеб, а также дневальный Леня, отходивший сейчас от палатки архаровцев. Из нее раздавались оскорбления. Стас, которого Степан уже утвердил в своих мыслях как главного этой группы, громко посылал в известном направлении Леню. Тот, не подавая вида, что это хоть как-то его оскорбляет или беспокоит, отправился в сторону кухни.

Степан вернулся в палатку, взял мыло, щетку с зубной пастой и также отправился к кухне. Там, возле повешенного на дерево рукомойника, уже старательно занимался гигиеной архаровец Олег. Как он сумел опередить его, Степан не понимал, впрочем, архаровцы – люди здесь не новые, можно сказать, бывалые. Так что ничего удивительного не было. Подойдя к рукомойнику, Степан поприветствовал всех собравшихся и занял очередь за тщательно чистящим зубы, будто в рекламе дорогих зубных паст, Олегом. Затем тот долго умывался, поднимая и поднимая стержень рукомойника. Это было довольно странно: вчера Олег не выказывал признаков педантичного чистюли. Когда тот, наконец, отошел, можно было разглядеть рукомойник. Он был старым, добротным, сделанным из нержавеющей стали. Прямиком из детства. Рукомойник держался на одиноко стоящем посреди лагеря дереве на уже проржавевших гвоздях. Судя по всему, это место было приспособлено для умывания уже несколько сезонов. Поднеся ладони к стержню и приподняв его, Степан наполнил их водой и умылся. Нескольких таких движений хватило, чтобы сполоснуть лицо, шею и руки. В то же время за ним стала образовываться очередь. Каждый подходящий здоровался, кто-то хмуро, кто-то, наоборот, весело.

После обряда полевой гигиены археологи стали занимать свои места у ящиков, служивших столами, каждый со своей миской. На завтрак была гречка с тушенкой и луком. Игорь проворно накладывал каждому подошедшему его порцию. Леня в это время расставлял тарелки с хлебом. Когда все уселись, Стас спокойно спросил у Лени о том, как дела в университете, и получил такой же спокойный ответ. Как будто не было утренней сцены с посыланием. Возможно, такое отношение среди них являлось чем-то естественным и относилось к тому, что Степан вчера посчитал семейностью. А возможно, как раз выходило за рамки этой самой семейственности, представляя собой обычное оскорбление, с одной стороны, и молчаливое принятие такого отношения как чего-то нормального или неизбежного – с другой. По крайней мере, Леня не походил на человека, способного точно так же послать кого-то в лагере, тем более Стаса. А значит, заключил Степан, никакие это не дружеские и уж тем более не семейные отношения, как могло показаться ранее. Просто Леня не смог за себя постоять, проглотив оскорбление в свой адрес. Этот факт переменил отношение Степана к нему с равнодушно-благожелательного, если не на презрительное, то на слегка брезгливое точно.