– Теперь ты веришь? – сдавленным голосом спросил я.

– Ты и правда тосковал по мне! – Оннека рассмеялась.

Какое-то время я лежал молча, глубоко задумавшись. Затем помог ей натянуть тунику через голову и прошептал:

– Мне тебя не хватало. Я думал, как только исполню поручение, мы поженимся и осуществим наши планы относительно Виктории. Не представляю, как буду управлять двумя воюющими районами без твоей поддержки.

Оннека, уже одетая, села спиной ко мне возле корыта с зерном.

– У тебя в волосах пшеница, а коса распустилась. Давай я тебя причешу. И надень мои ботинки, пока не отморозила ноги.

Она с улыбкой кивнула и надела ботинки, а затем прислонилась ко мне спиной, чтобы я привел в порядок ее косу.

– Церковникам не понравится, что ты не полностью покрываешь волосы, – заметил я.

– Епископ Гарсия для меня как брат. Если он говорит, остальные помалкивают. А если что-то разрешает, все держат обвиняющий перст в кармане. Вчера на похоронах отца люди видели, как епископ дал мне свое благословение. Никто меня не упрекнет и не скажет ни слова за то, что я выставляю волосы напоказ.

В этом была вся Оннека. Ей всегда удавалось добиться своего. Я восхищался ее прагматичным подходом к жизни.

Так или иначе, грязным взорам представителей Церкви этот головной убор никогда не нравился, и они намеревались запретить ношение токи: ее фаллическая форма казалась им оскорблением морали.

– Когда я увидел, как ты получаешь удовольствие с ним, – задумчиво начал я, – то решил, что между нами все безвозвратно потеряно, стало пережитком прошлого. Нас разлучил один-единственный день, и мне трудно с этим смириться. Вернись я на день раньше, ты все еще была бы не замужем и мы могли бы отменить свадьбу.

– Отменить? Думаешь, я бы ее отменила? – удивленно спросила Оннека чужим голосом.

Я отпустил ее косу и сел к ней лицом.

– Ты бы вышла замуж за Нагорно, даже если б знала, что я жив?

– Нагорно – прекрасный человек. Он внимателен и любезен со мной.

«Это лишь одна из его многочисленных масок, – едва не сказал я. – Через тебя он надеется получить власть над ткачами; ему нужны твои земли и все остальное». Но как ей объяснить? С чего начать?

– И он проводит важные реформы в городе, – продолжила Оннека.

– Важные реформы? Семейство Мендоса и так уже контролирует дорогу на Арриагу, а теперь Нагорно разрешил им собирать десятину с фруктов. И что они сделали? Еще больше притеснили торговцев. Вчера я проезжал через рынок Санта-Мария. Яблок, репы и лука-порея почти нет. Если горожане не смогут купить фрукты или овощи здесь, то пойдут в другие места. Нам это не нужно. Мы не хотим, чтобы дворяне жили припеваючи за счет увеличения податей. Виктория всегда была городом ремесленников и купцов.

– Странно слышать подобное от графа.

– Прежде чем стать графами, мы были кузнецами. Городские сеньоры должны защищать Викторию. Вот почему во времена короля Альфонсо Воителя[26] мой предок, граф дон Вела, приказал построить стены. Чтобы жители и гости Виктории чувствовали себя в безопасности. Если рынок опустеет, люди уйдут.

– Ты говоришь, как мой отец, – вполголоса промолвила Оннека.

– И его нашли мертвым…

– Все мы однажды умрем, – сказала она, возвращая мне ботинки. – Он был стариком. Его время пришло.

«Он был крепким мужчиной, которому еще не исполнилось сорока пяти лет, Оннека». Но я промолчал, ибо у меня не имелось никаких доказательств, только подозрения.

– С тех пор как ты уехал, город вырос. Я была маленькой девочкой, когда король пожаловал нам фэуро и предместье Сан-Мигель стало Новой Викторией. В конце концов то же самое произойдет и с предместьем ножовщиков на востоке – другой король построит вокруг него стены для защиты. Нам нужно контролировать городские ворота. Семейство Матурана теперь живет недалеко от Сумеречных ворот, в конце кантона Анхевин. Мой отец не хотел давать им право собирать налоги и отверг это предложение в совете. А вот Нагорно не против, и я его поддерживаю.

– Что ты такое говоришь? Поручить знатным семьям из других деревень надсматривать за нашими воротами и взимать десятину, пошлины и налоги? По какому праву?

– Тебе прекрасно известно, что они недовольны законами короля Санчо. Жители Авенданьо переезжают в Новую Викторию, покидая свои деревни, как и жители Адурсы, Аречавалеты и Оларису. Сеньоры из этих земель будут рады пойти на нас войной. Те, что из Авенданьо, уже дважды нападали на Викторию. Они подожгли две крыши на Руа-де-ла-Феррерия, и Англеса, жена пекаря, получила сильные ожоги. Почему бы тебе не подумать о будущем? Мы передадим контроль над воротами семьям, которые об этом просят, и сделаем их своими союзниками.

– Боюсь, они злоупотребят своей властью, Оннека! Что говорят торговки?

Эти женщины снабжали город всем необходимым так же, как хорошая хозяйка следит, чтобы ее кладовая была доверху забита. Если в городе заканчивалась соленая рыба к Великому посту или ожидался плохой урожай, они предвидели это за несколько месяцев и привозили из-за моря семена пшеницы, чтобы никто не страдал от голода, а также масло, свечи, сардины… Совет контролировал цены и наказывал тех, кто должным образом не обеспечивал город продовольствием. Гуляя по улицам среди прилавков и болтая за прялкой с женами ремесленников, Оннека знала, кто пьет, кто занимается блудом, кто изменяет жене и какая из кумушек едва не сорвала с другой току – преступление, караемое штрафом в пятьдесят сольдо. Молчаливые и разговорчивые, хитрые и легковерные, веселые и меланхоличные, вместе они составляли основу, которая сплачивала Новую Викторию. Оннека знала обо всем, что происходит в городе – в этом улье, состоящем из улиц, ворот и двойных стен.

– Они не будут жаловаться, пока зарабатывают деньги, – сказала она.

– Я слышал другое. За что изгнали Жоану де Бальмаседа?

– За мошенничество с какими-то свечами.

– Почему она, вдова с двумя маленькими детьми, так поступила? Зачем ей рисковать? Вряд ли люди так уж довольны, как ты говоришь. Мне это не по нраву, Оннека. Мне не нравится то, что позволяет себе Нагорно, и твоему отцу это тоже не нравилось. Он сказал об этом накануне своей смерти.

– Отца больше нет. И пока мой брат не вернется из похода, я глава семьи де Маэсту. Полагаю, ты возвратишь себе титул, и Нагорно больше не будет графом Вела.

– Конечно. Завтра нотариус подготовит документы, а королевский наместник, алькальд и пристав выступят свидетелями.

– В конце концов, я пробуду графиней Вела всего несколько дней. – Оннека вздохнула.

– А Нагорно со вчерашнего дня стал графом де Маэсту.

– Разумеется, – сказала она.

– Разумеется.

Именно так мы обычно заканчивали наши споры, не желая уступать друг другу.

– Наш наследник будет Маэсту и Вела. Если ты не женишься, кто знает, возможно, следующим графом Вела станет мой сын от твоего брата.

Мне не хотелось продолжать этот разговор. Вероятно, два года – слишком долгий срок. Вероятно, Нагорно стал последней каплей.

На выходе из мельницы на нас обрушился порыв ветра с градом. Отступив перед безжалостным натиском стихии, мы услышали лошадиное ржание и обернулись. От дверей за нами наблюдал Нагорно. Он был не один, а с великолепной кобылой – мне еще не доводилось видеть животного прекраснее. Ее короткая блестящая шерсть чистым золотом отражалась в глазах Оннеки.

– Пошел снег, поэтому мы искали убежища, – солгала она.

– Я знаю, – безмятежно улыбнулся мой брат.

– Он нас не видел, – шепнула она мне на ухо. – И не знает, чем мы занимались.

«Дорогая Оннека, это же Нагорно, – хотел сказать я. – Поверь, он знает о том, чем мы занимались, лучше нас с тобой».

– Что случилось с твоей мамой? – нетерпеливо спросил я, выходя из кабинета Рамиро Альвара в коридор.