– А вы кто, молодой человек?

– Не узнаёте? Сын Тамары, что выше этажом жила.

– Ох… Ванечка… – всплескивает она руками. – А ты как здесь? Квартирку то сестра твоя продала. Я одна тут доживаю.

– Не правда, – качаю головой. – Квартира мне принадлежит. Вот заехал опросить соседей, узнать, как жильцы мои? Не мешают ли?

– Да нормальные люди… – теряется женщина и пожимает плечами. Мать и дочь.

– А что же вы тогда, Елизавета Семёновна, на девочек органы опеки натравили? Не стыдно вам?

– Да же не знала, что так серьезно будет, – вдруг начинают трястись у неё губы. – Думала, поругаются-поругаются муж с женою то, да сойдутся. А у меня Мышка захворала.

– Мышка? – Переспрашиваю. – При чем тут мышка?

– Кошка. Старая уже таблеток выписали гору. А я с ней вместе, как на пенсию вышла… Лечить надо.

– Подождите, – перевариваю я информацию дозами, – что значит муж с женой помирятся? Вас кто-то попросил написать заявление в органы опеки за деньги?

– Так женщина, – отвечает Елизавета Семёновна и начинает шмыгать носом, – плакала тут. Как мать, говорила, прошу тебя. Невестка задурила. Нужно в дом вернуть… Я ж на неё милицию вызывала. А она не возвращается. Участковый, поди, думает, что я из ума выжила.

Значит, сожительница моя ещё и замужем. Вот как интересно.

– Так… – шумно втягиваю воздух через нос. – Вы знаете что, Елизавета Семёновна, больше денег ни у кого не берите. С кошкой я вам лично помогу. А то лишат женщину материнских прав. Грех этот на ваши плечи ляжет… С этими контрами не шутят.

– Ой, Господи… – крестится старушка. – Да не подумала ж я. И что делать то теперь? А? Ванюш?

– А вы как в опеку жаловались? – Хмурюсь. – Ходили лично?

– Женщина та, что платила, номер телефона оставляла… Сейчас, где-то вот тут на бумажке был.

– Звоните и говорите, что квартирой ошиблись, – говорю жестко. – Что соседи собаку завели, а вы перепутали.

– Да это ж я совсем дурой старой буду… – качает головой Елизавета Семёновна.

– Это тот самый случай, – говорю с нажимом, – когда лучше так. Чем обижать молодую мать. А деньги на кошку через пару часов занесу. Ну, не буду стоять над душой…

Выхожу из квартиры, закрываю за собой дверь и ещё стою несколько секунд, слушая, звонит куда бабулька или нет.

– Алло… Это Елизавета Семёновна, – раздаётся из квартиры.

Смотрю на часы. Восемь утра! Вот это уровень решения вопросов.

В моей квартире продолжается кухонный допрос. Даже не смешно уже…

– А гости у вас бывают часто? – Мучает мелкую инспектор.

– Вчера дядя приходил, – бесхитростно выдаёт Вера…

– Он к вам раньше не приходил?

– Да перестаньте вы, ей Богу! – Вдруг срывает Надежду. – И уходите отсюда вон! Займитесь действительно неблагополучными семьями. Разве не заметно, что мы нормальные?! Что нам с дочкой хорошо? И мужиков никаких я не приглашаю. Мне принадлежит только половина квартиры, а во вторую ненадолго заехал второй хозяин. Все!

Ай молодца! Я испытываю даже момент гордости за свою сожительницу.

– Собственно, – прокашливаясь, захожу в кухню и начинаю теснить опешившую сотрудницу органа опеки к выходу, – я и есть тот мужчина. Подтверждаю, что музыки не слышал, спал сладко и безмятежно. А вас, уважаемая… как вас там?

– Калерия Владимировна…

– Да да, – даже не пытаюсь я повторить, – если вы сейчас же отсюда не выйдите, будет ждать иск за превышение должностных полномочий и профнепригодность к общению с детьми.

– Да что вы себе позволяете? – Взвивается тётка. – Я действую строго по инструкции и с резолюции начальства!

– Не поддержит вас начальство… просто поверьте.

Всовываю ей в руки сумку и буквально выталкиваю на лестничную площадку.

Возвращаюсь на кухню и застаю свою соседку, обессилено сидящей на табуретке посреди погрома. Вера, пользуясь случаем, наяривает из банки клубничное варенье пальцами.

Последовав ее примеру, облизываю палец и плюхаюсь на табуретку.

– Спасибо вам… – шепчет Надя, полнимая на меня глаза. – Я так растерялась. А она как танк – все вверх дном переворачивает…

– Больше они к тебе не придут, не переживай, – обещаю.

– Откуда вы знаете? – Спрашивает Надя вымученным голосом. – Она столько всего написала. И фотки ванны сделала… будто специально… Все углы облазила. Чем мы этой старухе то снизу помешали? Хоть съезжай…

Надя подскакивает на ноги и отворачивается к окну, пряча слёзы.

Я подхожу к ней сзади.

– Вы не там видите проблему, Надя. Совсем не там.

– И где же проблема? – Хмыкает она.

– А ты замужем?

Надя

– Какое это имеет значение? – Оборачиваюсь, вытирая слёзы, и киваю в сторону дочери. – Я бы не хотела говорить об этом при Вере.

Мелкая, скучая, размазывает по тарелке манную кашу с вареньем.

– Ты поела? – Подходит мой сожитель к ней.

– Не хочется больше… – вздыхает Вера.

– Тогда беги, – он отодвигает ее стульчик. – Мультики сами себя не посмотрят.

Дочка расцветает в шкодной улыбке и срывается в спальню.

– Вера, нет, нужно одеваться, – спохватываюсь я. – Ну зачем вы это сделали, – осуждающие качаю головой. – Мы и так опаздываем. У меня пересменка через пол часа. Вера, надевай колготки!

– Подожди, не суетись…

Вдруг перегораживает мне путь мужчина.

Я шарахаюсь от него на шаг назад.

– Не трогайте!

Он, показательно сдаваясь, поднимает руки вверх.

На столешнице начинает вибрировать телефон.

– Извините, нужно ответить, – хватаю я его. – Алло… Машенька, прости меня, – начинаю тараторить. – Задержись, пожалуйста, на часик. У меня тут форс-мажоры один на одном. Я все отработаю!

– Окей… – тянет моя сменщица. – Только не опаздывай. Сегодня должна Инга приехать. И отработаешь, когда скажу..

– Да да, – горячо обещаю ей. – Спасибо.

Что бы я без неё делала.

Кладу трубку и поднимаю глаза на своего соседа.

– Так что вы хотели о моем замужестве спросить?

– Все, что мне нужно знать, я и так уже понял, – внимательно смотрит на меня он. – Замужем. Муж – говнюк, раз в никуда сбежала с ребёнком. Хочешь развода, а он не даёт.

– Не он… – опускаюсь я на стул и нервно отламываю кусочек хлеба. Так и не поела… – Ему наплевать. Но свекровь считает, что каким бы гадом не был ее сын, я должна терпеть. В их семье разводов не бывает! А я такая овца неблагодарная возомнила… Посмела! Там у них только один нормальный человек, кажется, остался. Бабушка моего бывшего мужа. Но она в кресле инвалидном. Общаются с ней… – вздыхаю. – Ждут, чтобы померла побыстрее.

– И какая же у них фамилия? – Интересуется скептически мой сожитель.

– Шольц… Несколько поколений ученых и врачей. Клиника хирургии на Азовской, – взмахиваю руками, будто открещиваясь, – но мне ничего этого не надо. И Вере не надо! Ни перспектив, ни денег…

– Значит, раньше надо было? – Дергается вверх бровь моего соседа.

– Мы с Витором в лаборатории познакомились, – поджимаю я обижено губы. – Я на втором курсе меда училась. Пришлось в ночную к ним устроиться, чтобы за мамой ухаживать. Ей по квоте операцию в клинике делали. Бывший муж ухаживал красиво, буквально прохода не давал. Я сдалась. Дура. Да и забеременела практически сразу.

– Классика жанра… – Хмурится Иван Дмитриевич.

– Свекровь сразу мне пригрозила, – сцепляю я в замок руки, которые начинают дрожать, – что если не вернусь, суд Веру с отцом жить оставит. У меня ни жилплощади, ни работы официальной. Только деньги были от продажи маминого дома в деревне…

Вдруг догадка прошивает меня насквозь.

– О Господи… – издаю стон, падая лицом в ладони. – Это же не соседка на меня опеку натравила да? Это они?

– Через соседку, Надя, – подтверждает мой сожитель. – Я успел с ней поговорить, пока ты тут инспекторшу обхаживала. Старуха – подруга моей матери. Все выложила.

– А теперь у меня в квартире ещё и посторонний осужденный мужик, – зло смеюсь. – Класс… Суд сразу после праздников.