– Хватит всё грести в одну кучу! – не выдержала я. – Твои заслуги тут ни при чем. Как и твоя семья. Как бы то ни было, Илья – мой законный муж, а ты нагуляла ребенка от женатого человека. Я не знаю, как там, в вашем высшем обществе, является ли это чем-то позорным, но в обычном мире за такое презирают.

– Никто не будет меня презирать, – повела она плечиком. – Какое-то время ты еще будешь женой Ильи, ладно уж, я потерплю тебя. Так надо. Его отец баллотируется в госдуму, скандалы нам пока ни к чему. Но потом мы поженимся и будем воспитывать нашего ребенка, а пока ты будешь присматривать за ним.

– Ты совсем ополоумела, – уставилась я на нее. – Откуда у тебя эти странные мысли, что я буду кормить вашего ребенка? Я тебе что, дойная корова? Может быть, в твоем мире людей ниже положением и считают ниже себя, но вряд ли за такое поведение похвалят твои подписчики.

– Ты что, угрожаешь мне? – взбесилась она. – Быстро ты пришла в себя и стала брыкаться.

– А ты предлагаешь мне плакать в подушку? У меня хороший учитель, – с горькой иронией улыбнулась я. – Вот что, Кристина, я не знаю, что вы задумали с Ильей, но меня в свои планы не впутывайте. Я не буду находиться с тобой в одной палате и не буду кормить твоего ребёнка. Мне даже с тобой разговаривать противно!

– Ой-ой-ой, разговаривать ей противно! Раскудахталась тут! Несчастная побродяжка. Наверное, тебе Илья еще не рассказал, что происходит с твоими родителями? Иначе ты не вела бы себя так борзо, – насмешливо передернула она плечиком, и ее глаза коварно блеснули.

Слова про моих родителей заставили напрячься. Перед глазами возникла пелена ярости, и если бы не ребенок, я бы толкнула любовницу мужа, однако побоялась, что она завалится на бокс и с малышом что-то случится. В отличие от Кристины, у меня было сердце, полное сострадания.

– Закрой свой рот! – процедила я и набычилась. – Я уже сказала тебе, чтобы ты не смела трогать моих родителей. И если Илье есть что сказать мне, мы с мужем сами разберемся и обсудим всё наедине, без твоего вмешательства.

– Без моего вмешательства? Ты слышала такое выражение: ночная кукушка дневную перепоет? Плебейское выражение, так что ты должна его знать.

Слово “плебейское” звучало из ее уст как самое мерзкое оскорбление, но я лишь сжала ладони в кулаки и сдержалась, чтобы не кинуться на Кристину и побить ее. Мне так и хотелось дать ей в глаз или сломать лощеный, явно сделанный пластическим хирургом нос.

– Ты жалкая, – сморщилась я, вздергивая подбородок. Всё, что я могла – это держать лицо. – Влезла в чужую семью и пытаешься всеми силами избавиться от меня, унизить. Это ли не говорит о том, какое у тебя шаткое положение? Боишься, что общественность узнает, какая их любимая блогерша грешница? Разве не твой отец на прошлой неделе пожертвовал в церковь несколько миллионов? Каково будет ему, когда прихожане узнают, какие грехи он таким образом замаливает?

Я попала в ее болевую точку. Кристина прищурилась и часто задышала, отчего ее грудь стала часто подниматься вверх-вниз, но, в отличие от моей, ее сорочка не пропиталась пятнами вокруг сосков, как это было со мной.

– Ничтожество, – прошипела она в итоге и, толкнув меня плечом, вышла из палаты, оставляя ребенка одного.

Меня всё еще шатало, тело одолевала слабость, и я ненадолго присела на вторую кровать в палате. Посижу, приду в себя и отправлюсь на поиски другой палаты. Вот только чем дольше я сидела без движения, тем сильнее меня клонило в сон.

Я и не заметила, как отключилась на голом матрасе, а из сна меня выбросил детский плач. Спросонья я заметалась и увидела своего сына в боксе рядом. Душу затопила нежность, а когда я посмотрела на него, то растаяла.

Его личико было сморщенным и красным от слез и натуги, а ротик искривлен, словно он хныкал уже по меньшей мере несколько часов.

Я сразу же взяла его на руки, присела на кровать и оголила больничную сорочку, желая поскорее накормить ребенка.

Он стал чмокать ртом и двигать головой в поисках желанного молока, а затем успокоился и сладко засопел, дрыгая ножками. Я же с нежностью наблюдала за тем, как он двигает пяточками, пальчиками и губками. Мой сыночек.

Окончательно проснулась я не сразу. А когда опустила глаза, побледнела, понимая, что спросонья перепутала, подумав, что рядом со мной в люльке лежал мой сыночек. Во всем виновато мое глупое сердце, которое отозвалось на жалобный плач, и какой-то неправильный материнский инстинкт, решивший вдруг, что это мой ребенок. Тот, кого я вынашивала почти девять месяцев и которого рожала в муках.

Мою душу затопила горечь, когда я осознала реальность. Я сейчас сижу в палате, которую делю с любовницей своего мужа, кормлю его нагулянного ребенка, пока мой лежит в инкубаторе, а не в боксе с другими детьми, и питается через зонд, в то время как груди его мамы полны молока.

С моей стороны было бы жестоко отнимать грудь у оголодавшего малыша, и я задавила свою ненависть к Кристине глубоко внутрь. Настолько жадно мальчик впился губками в сосок и вцепился пальцами в мою грудь.

Будто его не кормили с самого его рождения. Стало его жаль, ведь его матери не было до него дела. Она шаталась не пойми где, и ее совсем не волновало, что ее ребенок страдает от сосущего чувства голода.

– Твоего ребенка уже перевели из реанимации? – вдруг раздался хриплый голос Ильи.

Я не заметила, что дверь палаты была открыта и на пороге возник мой муж. Его кадык дернулся, а на меня и ребенка он смотрел с какой-то жадностью и агонией, словно не мог насмотреться. Я же поджала губы и оскалилась, чувствуя себя униженной.

– Закрой дверь с той стороны, Илья!

Меня трясло, я посмотрела ему за спину, опасаясь, что прямо сейчас здесь появится Кристина, но ее не было. А Илья не спешил покидать палату. Наоборот, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь.

– Это не твой сын, Ульяна, – догадался он, мгновенно помрачнев. – Что ты делаешь? Немедленно положи его на место. Если с моим сыном что-то случится…!

Угроза дамокловым мечом повисла в воздухе. Я сглотнула, малыш в этот момент оторвался от соска, и я, оскорбленная словами Ильи, положила его обратно в люльку. Старалась не обращать внимания на то, как он цеплялся пальчиками за мою грудь, и отошла, больше на него не глядя. Дура ты, Ульяна. Полная дура.

– Я не такая живодерка, как ты себе вообразил, Илья. Лучше бы за Кристиной, его матерью, следил. Какая из нее мать? Бросила голодного ребенка и убежала на несколько часов не пойми куда. Вот уж о ком тебе стоит переживать, что она угробит твоего сына.

Я сделала акцент на последнем предложении, но старалась не смотреть ему в глаза. Взгляд держала строго на его переносице.

– Тебя это волновать не должно, Ульяна. Следи за собой и не лезь, куда тебя не просят, ясно? Что ты вообще забыла в этой палате? У тебя своя есть.

– Туда поселили жену депутата, Илья. И не нужно притворяться, что это не вы с Кристиной подстроили, чтобы заставить меня кормить вашего сына.

– Что за бред, Ульяна! – рыкнул Илья и сжал ладони в кулаки. – Хватит уже наговаривать на Кристину и нести чепуху! Я не думал, что ты такая.

– Такая? – прищурилась я и выплюнула с горечью. – Какая такая? Договаривай, Илья!

– Продажная, – наконец, признался он и набычился. Глаза его налились кровью, а сам он сделал шаг вперед, буквально нависая надо мной и давя своей тяжелой энергетикой. – Такая же, как твой отец и твой любовник. И не нужно делать такие удивленные глаза невинной овечки. Твой Игорь Соколов украл у нашей семьи три фуры с дорогими деталями этой ночью.

Я замерла, услышав это имя. Игоря я знала с самого детства, он был сыном папиного лучшего армейского друга. Я слышала, конечно, что папа вроде пытался пристроить Игоря куда-то на работу, но никогда не интересовалась, куда и кем. А сейчас…

– Игорь украл ф-фуры? – заикаясь, переспросила я. Весь ужас ситуации был в том, что если за него ручался папа, то Артур Титов, мой свекор, никогда его не простит. И слова Кристины про моих родителей начали обретать особый смысл.