Коктейль уходил за коктейлем, заливая уже привычную пустоту. Проблемы уходили на задний план, в голове поселилась цветная невесомость и жажда приключений.

Еще через час начались мятые провалы в памяти. Последние минуты ночного путешествия почему-то особенно четко отложились в памяти.

Я самозабвенно танцую на барной стойке, собирая урожай раскрытых от удивления ртов и завистливых взглядов, когда в мой импровизированный транс вклинилось что-то жесткое.

Ах, да. Кто-то схватил меня за лодыжку и изо всех сил потянул вниз. Падая, ударилась головой о твердую поверхность все той же барной стойки. Пока мозг выравнивал равновесие, я отстраненно думала о том, как мне удалось остаться в сознании, и почему не почувствовала опасность, ну, и, наконец, кто посмел оборвать мое представление.

Перед глазами мелькнуло чье-то перекошенное злобой лицо, и, в следующую секунду, сверху приземлилась весьма симпатичная, если бы не ярость, блондинка.

Прежде, чем мне удалось оценить ситуацию, фурия вцепилась в волосы, и, перекрывая музыку, начала что-то выкрикивать.

Подчиняясь интуиции, единственному рабочему действию своего тела, я подстроилась под ее стиль, и, через мгновение, посетители клуба созерцали классическую женскую разборку, с доминирующей ролью в моем лице.

Сквозь яростные удары протиснулись крепкие сильные руки, и оттащили меня от порядком потрепанной девицы, гася последнее, завершающее, воспоминание о незапланированном мероприятии.

Пробуждение стало ужасным явлением следующего дня. Реагируя на оглушающий треск будильника, очнулся мозг. Думать он был не в состоянии, поэтому для начала осторожно прощупал последние минуты вчерашнего дня. Утопая в горячем свинце, моя бедная голова тихо мигрировала обратно в забытье, когда неугомонный будильник снова издал душераздирающий визг. Ошеломленный мозг приступил ко второй фазе восстания из мертвых. Проверка на наличие всех конечностей и их физическое состояние. Аккуратно совершив микроскопические движения, я удостоверилась в присутствии всех конечностей, и, утомленная проделанной работой, снова начала погружаться в сон. Через несколько минут противный, и неустанный страж моего режима снова возопил, заливаясь яростной трелью.

Через несколько секунд вопли стихли, и мне удалось расслабиться. Ободренная предыдущими удачами, я решилась пошевелиться, и, прилагая титанические усилия, смогла ощупать голову. Сквозь невозможную слабость и накатывающую тошноту, к раскаленному свинцу, в котором плавился мой мозг, прибавилась ноющая боль в затылке. Ватные, не слушающиеся пальцы нащупали огромную шишку прямо на затылке. Сдавленно пискнув, я уронила руку на подушку и болезненно поморщилась.

Протестуя против мученической реальности, сознание рвалось обратно, в блаженное небытие, но, предвидя скорый визг вредного будильника, я упорно цеплялась за край головокружительного обрыва своей пока еще не понятой реальности. Когда хрупкое равновесие было более менее восстановлено, смирившийся мозг отважился на первую мысль:

«Где я?»

Тяжелая тошнота, в купе с остальными смертельными недугами, в голос умоляла не открывать глаза, но первая, и, пока последняя, мысль не давала покоя, поэтому глаза я все же открыла.

Ну, не оба сразу, пока только один, но и этого вполне хватило.

Яркие лучи света, словно маленькие, раскаленные иголки впились в и без того еле действующий мозг. Единственный путь к истине с удивляющей быстротой вернулся в прежнее состояние. Наступила благословенная тьма.

Снова будильник, снова борьба за явь, снова победа. Слегка окрепшее сознание отдало команду к самоуничтожению. На этот раз удалось раскрыть оба глаза.

Ослепительный свет пронзил воспаленные зрачки, и если бы я была в состоянии, то каталась бы по кровати с дикими воплями:

«О, мои глаза! Я ослепла!»

Но, увы, а может быть и к лучшему, все, что мне удалось, это издать непонятное то ли хрюканье, то ли просто хрип.

Превосходя все ожидания, органы зрения все еще выхватывали из ослепительного пятна незнакомые предметы, которые по мере обработки информации становились весьма даже знакомыми.

Через десять минут напряженной работы мой собственный дом был узнан, что принесло просто не передаваемое облегчение. Даже слабость испарилась.

Пока во мне бурлила радость, забытый было, будильник снова вступил в свою прерванную колею. Поморщившись, я запустила безвинный механизм в стену и раскисла безвольным существом на мягкой перине.

Сквозь плотную вату донесся короткий смешок:

–За что ж ты с ним так?

Превозмогая тошноту, скашиваю глаза в сторону неизвестного, и вижу смутно знакомое лицо.

–Ты кто? – хриплый, еле слышный голос разрывает пелену жажды.

Неизвестный удивленно присвистывает, и наклоняется ко мне.

Мельком замечаю накаченный, гармоничный торс, и останавливаю взгляд на идеальном, завораживающем лице.

Насмешливый взгляд изучает меня с ног до головы, тогда как ко мне медленно приходит просветление.

–И что ты здесь делаешь? – все так же равнодушно спрашиваю я Рея, так как это, несомненно, был он.

Вместо ответа Рей невозмутимо стягивает с меня мятую простыню.

Вяло откинувшись на подушку, тихо констатирую факт:

–Ясно.

Мой тихий и бесстрастный монолог явно шокировал бедолагу, об этом свидетельствовала взметнувшаяся вверх бровь и озадаченный взгляд.

Не обращая на него внимания, я осторожно поднялась с кровати и лениво проследовала в душ, оставив его стоять со скомканной в руках простыней.

–А ты изменилась – задумчиво сказал он, когда я допивала уже остывшую чашку кофе.

–Люди каждый день меняются. Будь то утренний кофе или предательство друга. Ты достаточно прожил, что бы понять это.

–Не в этом ведь дело, да? – снова затянул Рей. – Каково это, когда тебя бросают? Джеймс ведь не просто так не рядом. Да и то, что я здесь, подтверждает ваш разрыв.

На кухне воцарилась тяжелая пауза. Я пыталась справиться с давившей тоской, а Рей упорно ждал ответа.

–Это как потерять что-нибудь. – наконец заговорила я. – Например, очки, или браслет. Предмета давно нет, а старая привычка побуждает поправлять, прикасаться. Ты пытаешься выбрать что-то новое, но ни одна модель не нравится. Так и у меня, только в сотни раз хуже. Рука тянется к телефону, но абонент давно уже не ждет твоего звонка. Губы порываются произнести что-то нежное, наполненное любовью через край, но не кому выслушать, не кому понять…Тело постоянно ждет прикосновения, ласки, которую уже не получить… Не прочувствовать уже теплые пальцы на своей коже, не услышать долгожданного «люблю»… И внутри…пусто…будто выжжено горьким огнем, боль от которого не отпускает ни на мгновение, потому что потерянное было самым важным в твоей жизни.

Рей протяжно вздохнул и нахмурился. Опасаясь расспросов, я встала со стула, и молча хлопнула дверью, смахивая набежавшие слезы.

Из-за произошедшего выворачивания души весь мой день пошел по наклонной. Сначала проколола шину на байке, и пришлось ждать автосервис, поэтому явилась я только ко второй паре. Затем отменили арабский, а мне сообщили слишком поздно, когда мои ноги уже обивали порог аудитории, которая находилась на другом конце города, на работе шеф устроил истерику из-за нераспечатанного документа, а после моих жалких аргументов и вовсе уволил. Завершающим несчастьем стала облава полицейских, в которой мне посчастливилось обзавестись крупным штрафом за нарушение правил и превышение скорости.

Из-за всех неудач жизнь повернулась совсем в неприятном свете, и домой мой верный конь нес уже жалкую, размазанную амебу.

Последней каплей стал упорно не открывающийся замок. После нескольких жалких попыток попасть в долгожданный уют, я зашвырнула ключи в аккуратно подстриженные кусты, с досады сильно пнула дверь и плюхнулась прямо на очаровательный, входной коврик, горько заплакав.

–Будьте вы все прокляты!! – время от времени срывалось с моих уст.

Сразу вспомнились все злоключения последних месяцев, навалившиеся на мои хрупкие плечи.