— Хорошая страна, — качает он головой. — Как моя родина.

Хвалит родину, а живет здесь. Почему? Тяжело, очень тяжело индусам после векового английского владычества... Мы говорим с Маду, и я начинаю привыкать к языку, хотя барьер еще не сломан.

Во время перерыва на палубе дурачатся двое молодых рабочих. Прыгают, словно им по восемнадцать, а заговариваю — одному под тридцать, есть дети, а получает он в месяц около 150 малайских долларов, по-нашему, рублей тридцать... Оба — мусульмане. Название парохода им нравится. Еще бы: Сулейман — мусульманское имя! А вообще выясняется, что им нравятся русские, из всех белых только русские разговаривают с ними, как равные. Попробовали бы они попрыгать перед рыжим управляющим! Перед ним они, увы, рабски покорны. И полицейских, которые сразу после швартовки поднялись на борт в своих зеленых в обтяжку костюмах с галунами и кольтами, они тоже боятся, хотя те и желтые.

Уже к концу выгрузки пришли в трюмы с десяток женщин. Каждая со своей едой, лопатой и ребенком, привязанным за спиной. Перед работой разожгли костер на корме, запахло едой. Видно, везде, куда приходит женщина, появляется очаг и наступает уют. Но отдыхали они недолго. По команде стивидора все десять, путаясь в длинных, до пят, сари и позвякивая браслетами (все они из Индии), спустились в трюм и принялись лопатами кидать поташ из дальних углов трюма на середину, где работал маленький бульдозер, сгребая поташ для грейдера. В ядовитой пыли, в сорокаградусную жару, с детьми на спинах зарабатывали женщины свой кусок хлеба. Подошел Сергей Петухов, мы переглянулись.

— В аду, наверное, немногим лучше? — сказал я, кивнув вниз. Он промолчал.

Потом мы совещались с агентом, что делать с несколькими многотонными ящиками, направленными на Сингапур. Может, лучше выбросить их здесь и переправить автомобилем? Нет, слишком дорого. Значит, будем заходить и в Сингапур.

Все те же шумные парни с прилизанными волосами приносят мне сюрвейерские акты, расписки, таймшиты, которые я тщательно проверяю и, мысленно перекрестившись, подписываю неуверенной рукой. И тут в иллюминаторы ударила вода. Тропический ливень хлынул с небес.

— Палубная команда — на швартовку! — слышатся властный голос Анатолия Лаврентьевича.

Я бегу на мостик. Под проливным дождем наши матросы разносят концы на корме и полубаке, бегут под укрытие надстройки. Мне так хочется сбежать вниз и помочь парням, но я уже не практикант, не матрос, мне надо быть на своем месте. А надо бы, ох, надо помочь парням. Тяжела матросская работа. А отовсюду несется: «Быстрей, быстрей!» Ведь за каждую лишнюю минуту стоянки приходится расплачиваться золотом.

А наше судно уже выходит из гавани, огибает мыс, и перед глазами во всей красе разворачивается ночной Сингапур. Через два часа мы стоим на Западном рейде, в компании с десятками судов из разных стран мира. Я уже знаю, что на рейдах и причалах Сингапура, этого «перекрестка всех морских дорог», бывает в год свыше тридцати тысяч судов, около трех тысяч из них — под советским флагом. В этом городе-государстве на улице Сесил-стрит в огромном современном здании Дальневосточного банка находится контора Советско-Сингапурского пароходного агентства Сосиаклайн, управляемого поочередно советским и сингапурским генеральными директорами. Дальневосточные, моряки и рыбаки постоянные гости в этом городе у экватора, и многие из них знают его не хуже родной Находки или Владивостока.

Для меня, как для любого владивостокского парня, с юных лет Сингапур был городом романтической мечты. Еще не побывав в нем, я столько наслушался о красоте его улиц, экзотике восточных базаров, парке Тигрового бальзама, крокодиловых фермах... Но на этот раз нам не удастся побывать в городе. Через несколько часов наш груз — уже на борту деревянных барж: старший стивидор, расторопный малый, как и многие здешние чиновники, говорящий чуть ли не на всех известных языках, в том числе и на русском, подписал мне документы с одной оговоркой: «Две бочки с железом разрушены», хотя на самом деле этих бочек больше, да есть и порванные мешки, но, видно, Вильямс не хочет по пустякам портить с русскими отношения.

— Когда вы успеваете перерабатывать такое огромное количество судов? — спрашиваю я его, кивая на рейд.

— Во-первых, отработанная организация, а во-вторых, нет недостатка в дешевой рабочей силе, — ухмыляется он, показывая на грузчиков-индусов, собравшихся в барже. Им платят в полтора-два раза меньше, чем малайцам, хотя и малайцы получают гроши... — И к тому же у нас много бизнесменов, умеющих организовать дело, — он кивает на островки неподалеку. Там в великолепных виллах живут боссы. Пляжи у них огорожены сетками от акул, у причалов стоят яхты. Вот куда идет «сэкономленная» зарплата, понимаю я.

Мы расстаемся с Сингапуром — не без сожаления, конечно, и с надеждой на скорую встречу. «Сулейман Стальский» берет курс на порт Кланг.

Накрапывает дождь. Теплый, пропитанный ароматами джунглей и болот. Ветер тянет с берега. Мы стоим у причала порта Кланг, построенного на реке. Город мы не видим. Он где-то дальше, за поворотом реки и завесой дождя, до него около десятка миль. С судна полным ходом выгружают все тот же едкий груз — поташ. В каюте у меня сидит стивидор и с удовольствием потягивает владивостокскую «Ласточку». Как видно, его совсем не тянет на палубу, где даже без дождя воздух такой влажный, что через минуту одежда становится сырой...

На следующее утро мастер мимоходом обронил, что, вероятно, найдется время для экскурсии в Куала-Лумпур. У мена даже сердце замерло. Куала-Лумпур — столица Малайзии, как мне говорили, красивейший город на Малаккском полуострове, сравнимый разве с Сингапуром. За меня на судне остается второй штурман Сергей Петухов, он — на вахте. Выглядит Серега тоскливо. К 9 утра к борту подъехал автобус, мы во главе с мастером разместились в автобусе, причем, все, конечно, старались усесться поближе к окнам, словно было нам не по двадцать с лишним, а по десять лет. Вдоль дороги тянутся ряды пальм, магнолий, цветущих крупными пахучими цветами, подальше за ними видны плантации каучуконоса — гевеи. Тут и там дома бедняков, покосившиеся, сколоченные из черных гнилых досок, женщины стирают в корытах белье и развешивают на веревках, вытянутых между пальмами; в пыли резвятся полуголые смуглые ребятишки. Дорога — великолепная современная автострада без единой щербинки, на опасных участках незнакомый мне, но вполне понятный знак: череп с двумя костями и надпись: АВАС!

А кругом — плантации. Пальмы всех видов, каучуконосы, бананы. Подъезжаем к таможне Кланга, после выполнения формальностей выкатываем на улицу. Дома Кланга нарядные, причудливой архитектуры. Улица пестрит рекламой. С плакатов на нас смотрят холеные улыбающиеся лица, совсем не похожие на те, что мы видим на улицах, они предлагают счетные аппараты, обувь, автомобили. За городом магистраль расширяется, движение четырехполосное. Таблички указывают: скорость не менее 50 миль в час. Столбы вдоль дороги украшены национальными флагами республики Малайзия.

31 августа 1957 года эта страна была провозглашена независимой Малайской федерацией. Однако и сегодня английский империализм сохраняет ключевые позиции в ее экономике (производство каучука, оловодобыча, банковское дело, внешняя торговля). Сейчас площадь под каучуковыми плантациями перевалила за два миллиона гектаров и непрерывно увеличивается за счет освоения новых земель. Страна производит почти половину мирового натурального каучука...

И вот впереди, за новым поворотом, показались первые здания столицы: среди зелени пальм раскинулся городок Малайзийского университета. Автобус вкатывается на чистые ровные улицы Куала-Лумпура. Здания колониальной архитектуры робко теснятся под натиском кварталов из стали и стекла. Бурно растущий город, однако, не лишился своей зеленой защиты: парки и отдельные аллеи пальм, высаженных вдоль улиц, смягчают строгость новейшей архитектуры.