А я в свой первый день впитывал краски и запахи незнакомого моря, грудь переполняла радость от того, что впереди длиннейшее путешествие. Еще неясно представлялись трудности, с которыми очень скоро столкнусь, но экзотика, радость дальнего плавания уже, захлестнули меня, как лавина. Солнце греет с каждым часом все жарче, третий помощник Володя Романюк уже объявил по радио, сколько пройдено, какая глубина под килем, что с правого и левого борта, какая температура воды и воздуха, и каждое сообщение подтверждает мне, что мы катимся на юг, все дальше на юг, к таинственному порту Пассир-Гуданг, который, как мы уже узнали, находится вблизи Сингапура и назывался раньше Джохор, под этим названием он пока и значится на картах.
Ну, а пока надо работать. Печатаю тексты на машинках с русским и — ох! — английским шрифтом. Целой пачкой рукописей меня нагрузил Михаил Андреевич Кадочигов, первый помощник капитана. Дело, быть может, не мое, но я сам решил научиться хорошо печатать. Кроме того, не очень приятное впечатление на любой работе производит новичок, который с первых минут досконально «знает», что ему положено, и что не положено, и, каждый раз отстаивает свои права. Он и работу любую сделает, но обязательно поворчав для порядка, что его перегружают.
Заготавливаю впрок и бумаги для себя: различные претензионные письма на английском языке, это мне советовали сделать еще в конторе ребята, имеющие опыт. От напряжения и непривычной работы болят глаза, ломит спину, выступает пот, но я чувствую, что с каждой строчкой пальцы мои все увереннее ориентируются в клавиатуре, все меньше делаю я ошибок.
После обеда в кают-компании, где у каждого свое штатное место, каждый, входя, испрашивает разрешения мастера сесть, говорит всем «приятного аппетита», а пообедав, «спасибо» — все, как положено по старым и очень мне приятным морским традициям, — поднимаюсь в радиорубку. Надо просмотреть радиограммы, отправленные в прошлом рейсе мастером и суперкарго. Они, в основном, все очень похожи. Начальник рации Дорофей Терентьевич Мышелов, тридцатипятилетний человек с бледным лицом, невысокий и очень живой, любознательный, любит порассказывать и, найдя во мне внимательного слушателя, отдается «морской травле», путая свои и чужие приключения, отчего они не становятся менее занимательными.
Его откровения прерывает старпом, предупредивший меня, что с сегодняшнего дня я, кроме прочего, должен нести за него ходовую вахту. Правда, я по образованию не штурман, но старпом уже все продумал: матросом на моей вахте будет Сережа Топорков, парень, закончивший еще в прошлом году Астраханское мореходное училище и имеющий диплом. Он уже выплавал свой ценз матросом и мог бы пойти в рейс четвертым штурманом, но где-то не сработала канцелярская машина, парень будет еще пять месяцев получать ставку матроса, зато вахту стоять он будет за штурмана. Итак, на вахте — командир, то есть я, не смыслящий в штурманском деле, и подчиненный, то есть Сережа, который и будет меня учить.
Знакомимся с Сережей быстро. Ему двадцать один год, помоложе меня, но все же мы одного поколения, нам нечего делить.
Сергей для начала знакомит меня с приборами на мостике — всеми этими эхолотами, самописцами, гирорулевыми, радарами. Конечно, большинство приборов мне теоретически известно — учился я все же в морском вузе, хоть и не на штурманском отделении, да и плавал на практике матросом, но уже прошли годы, многое надо вспомнить. «Как работает эта штука?» — спрашиваю я. «Не штука, а лоран», — поясняет мой инструктор, весьма довольный тем, что есть кому показать знания (лоран — это система ведущих и ведомых радиомаяков).
На термометре уже плюс 23 градуса Цельсия, становится душно, мы стараемся быть все время на крыле мостика, наблюдая за непрерывно меняющимся морем. То мы в зоне штиля, и все словно приглушено кругом; то налетает порыв ветра, наносит тучи, море приобретает яркие синие, зеленые, фиолетовые тона; то тут, то там вспениваются барашки, и опять все утихает, и океан дышит спокойно, как засыпающий человек.
Входим в зону тумана. Включаю тифон и локатор, на экране появляются светящиеся точки судов. Через четверть часа снова появляется солнце, и вспархивают из буруна под форштевнем летучие рыбки, разлетаются, как вспугнутые воробьи, падают в синеву океана в двухстах-трехстах метрах. Подходим к тропику Рака. Вчера часы перевели на час назад, свои я решил оставить на владивостокском времени и скоро был за это наказан. Утром, проснувшись, увидел, что проспал завтрак. Со злости сел и напечатал десяток экземпляров судовых ролей.
Идем возле Тайваня — «непотопляемого авианосца» империалистов. Наши суда здесь обычно встречают американские самолеты, я приготовил аппарат, чтобы самому снять «нептуна» или другого коршуна, но тут судно вошло в сильнейший туман, не до фотографий.
Еще день — и температура воздуха поднялась до тридцати выше нуля. Парни облачились, в шорты и легкие рубашки, коротко остриглись. В каюте у меня открыли настоящую парикмахерскую. Впереди времени много, до Владивостока отрастут наши прически. На кормовой палубе ремонтируют и красят бассейн — стальную ванну площадью три на четыре метра и три глубиной. Это будет наш оазис в местной духоте. Всего несколько дней прошло, как были отданы перемерзшие швартовы во владивостокском порту, а все так изменилось, словно прошли месяцы. Вот когда начинаешь понимать, что не так уж велика наша матушка Земля. И еще, что одновременно вот в этот миг существуют и заснеженная тундра, и истекающая жарой Сахара, и Владивосток, и мы на этом участке советской территории, называемой теплоходом «Сулейман Стальский».
Получил по радио точное расписание по портам, а также букировку — документ, в котором указывается количество груза, которое мы получим в каждом порту, порт отправления и назначения, тоннаж, погрузочный объем и фрахт, то есть сумма денег, которые мы заработаем за перевозку груза. Мастер вызвал меня к себе, предложил прикинуть грузовой план — что и куда будет погружено в рейсе. Это очень не просто, учитывая множество портов захода и грузов. Одна из главных трудностей заключается в том, что грузоотправители, как правило, занижают погрузочный объем, а то и вовсе меняют свои намерения к приходу судна. Очень важно учитывать, куда грузить более тяжелый, а куда менее тяжелый груз, чтобы не нарушить остойчивость. Может оказаться, что мы наметим поместить тяжелый груз внизу, как и полагается, а сверху завалим его легким грузом. Потом выяснится, что тяжелый груз надо оставить в первом порту, а легкий — везти до второго. Придется всю партию перекидывать. Мастер высказывает мне все эти опасения, поглядывал на меня не без иронии: как, мол, ты, «великий специалист», решишь эту задачу. Пока что мои замечания восторга у капитана не вызывают. Но мастер — человек, как я вижу, терпеливый. В тех случаях, когда я говорю что-то невпопад, просто вскидывает на меня внимательный взгляд и спокойно констатирует: «Не пойдет. Будем делать так и так».
Напечатал я «Морской протест» — это документ, который подается в порты на случай непредвиденной порчи грузов во время шторма. Принес протест мастеру на подпись. Другой, возможно, дал бы «добро», расставив пару запятых, но этот, внимательно изучив мой текст, тут же стал уточнять некоторые пункты, чтобы, как он, выразился, «получилось пострашнее». Он и других учит на практике, что к чему. Сергей Петухов, второй помощник, признался: «Сегодня мастер показывал мне, как заправлять гирокомпас». И где бы я ни видел своего мастера: то ли за картой в штурманской рубке, то ли на мостике с секстантом в руках, то ли в своей каюте за рабочим столом, он всегда в делах и заботах, до всего доходит сам. Каждый его разговор со мной, каждое брошенное слово ценнее иной институтской лекции. Здесь ничего нельзя пропустить мимо ушей: все пригодится, если не сейчас, то через минуту, через день, и все имеет значение не только для тебя, но и для всего судна.
Подходим к таинственному Пассир-Гудангу. Небо раскинулось во всю ширь, на небе ни облачка, только беспощадное солнце, не оставляющее тени. До экватора, говорят, так близко, что можно с борта допрыгнуть, если постараться. Все чаще встречные суда: танкеры, сухогрузы, рыбаки. Еще вчера мы подготовились к встрече с землей: доктор сделал прививки от оспы и чумы, артельщик выдал сухое тропическое вино, потому что на берегу таможенники опечатают артелку. Идем Малаккским проливом. Слева — горбушки островов, на скале стоит одинокий маячок, справа — тоже острова, покрытые густой зеленью, лишь кое-где проглядывает красно-бурая земля, так характерная для этих мест. Отчетливо видно каждую пальму на берегу и небольшую рыбачью деревушку на сваях. Домишки с красными, как земля, крышами, а за ними зеленой стеной встают джунгли. Недалеко от берега, из воды торчат длинные трехметровые колья. Это затоны рыбаков. Сами рыбаки в узких лодках, через которые перекатывается вода, шныряют по проливу. Гребут они стоя, нажимая на длиннейшие весла, мускулы лоснятся под солнцем на обнаженных худощавых телах. На противоположном берегу в удобных тихих бухточках с зеркальной водой покачиваются белые яхты и высокие катера. На террасах, над бухтами — живописные коттеджи, увитые зеленью, за ними идет лес, а еще дальше, за холмами, виден рейд с множеством судов и вздымающимися, словно из воды, небоскребами. Это Сингапур — перекресток морских дорог, мечта каждого владивостокского мальчишки.
