— Простите… а вы… вы меня не в публичный дом везёте?
Дворецкий рассмеялся.
— Нет, не в публичный дом. Моя барыня очень приличная особа.
На улице, при хорошем солнечном освещении, он лучше рассмотрел её. Нежные черты юного лица, хорошо уложенные волосы, манера держаться и говорить, а главное — руки, ухоженные, красивые, не знавшие тяжёлой работы, — всё это выдавало в ней благородное происхождение. Но почему тогда эти лохмотья и съёмная сырая полуподвальная комната? «Ладно, — подумал про себя дворецкий, будучи не в силах сам ответить на этот вопрос. — Пусть Лиля с ней разбирается. Моё дело — доставить её домой».
— Звать-то тебя как? — спросил он.
— Наталья. Наташа…
— Садись в экипаж, Наташа, поедем домой. А то как бы нам голодными не остаться, обед мы уже пропустили, не опоздать бы на ужин.
— Вот привёз тебе Наташу, — сказал он Лиле, приехав домой.
Лиля, увидев девушку, тут же приказала ей раздеться, помыться, бросила в печь её одежду, дала свои вещи. После этого они втроём сидели за обеденным столом, дворецкий и Наташа, опоздавшие к обеду, поглощали разогретые Матрёной блюда. Лиля ждала, пока гостья насытится, чтоб её обо всём расспросить, а та, несмотря на свои аристократические замашки, ела так, будто прибыла сюда из голодного края. Очевидно, ей пришлось жить впроголодь, недаром же она изо дня в день пыталась найти работу через газету.
Наконец, посуду унесли и Лиля сказала:
— Ну, теперь рассказывай нам, Наташа, что с тобой произошло и почему ты оказалась в таком бедственном положении.
И Наташа начала свой рассказ…
Генерал царской армии Иван Васильевич Стрелков, выйдя в отставку, вернулся в своё родовое имение. К сожалению, там его никто не ждал. Супруга скончалась совсем молодой, не дождавшись его с поля брани и не успев родить ему детей. Пройдя через войны, сражения и битвы, генерал только теперь понял, что самого главного он не сделал: не оставил наследника. Но теперь уже поздно было об этом думать. Старый вояка жил прошлым, вспоминая былые сражения и победы. Как безусым юнцом гнал Бонапарта в его логово, как служил на Кавказе с неким поручиком Лермонтовым, как защищал Севастополь, участвовал в русско-турецких войнах. Залечивал боевые раны, которые болели в непогоду. Для здоровья много ходил пешком по своим угодьям. Однажды в своём лесу он услышал, что кто-то рубит деревья. Иван Васильевич пошёл в ту сторону, откуда раздавались звуки. Браконьером оказался старый крестьянин, который рубил сухие деревья на его территории. Увидев генерала, старик бросился на колени и стал просить не наказывать его.
— Простите, барин, нужда одолела. Нет дров на зиму и денег нет на заготовку. Не знаю, переживу ли я зиму, беспокоюсь, чтоб без меня дом не замёрз. А я старый солдат, всё здоровье на войне оставил… Да мы, барин, вместе служили на Крымской войне… Я ведь даже пострадал…
— Так ты говоришь, солдат? — старый генерал всегда горой стоял за своих солдат. — Ну-ка, расскажи, где служил.
Старик стал говорить. Выяснилось, что когда на поле боя под Севастополем в кровавом месиве, где сабли, ядра и пули сеяли смерть, штабс-капитана Ивана Стрелкова закрыл собой от пули простой солдат — так это и был вот этот самый старик. Иван Васильевич хорошо помнил тот случай. Он не знал тогда, остался ли жив его спаситель и потому чувствовал себя в долгу перед солдатом все эти годы. Старик снял ветхую рубаху и стал показывать на своём теле следы от пуль, картечи, штык-ножа, сабли… Всё тело его было в шрамах и рубцах. Расчувствовавшись, Иван Васильевич обнял своего спасителя и, смахнув слезу, сказал:
— Иди домой. Завтра тебе привезут хороших дров. И денег дам, чтоб не нуждался ни в чём. Может, ещё какие затруднения есть? В чём я могу тебе воспомоществовать?
— Барин, помоги дочку пристроить. Пятнадцать лет девке, а приданого нет, мать у неё померла, да и я, неровён час, отойду… Без меня она совсем одна останется. Возьми её к себе в барский дом, в услужение, она у меня красавица, умница, убирать может, куховарить, а уж вышивальщица — равных ей нет.
— Ладно, приводи дочку. Найду я ей место в своём хозяйстве.
На следующий день крестьянин привёл дочь. Иван Васильевич посмотрел на неё очень внимательно. Красивые чувственные губы, здоровый крестьянский румянец на щеках, длинная толстая коса… Ладный бюст, приподымавшийся от её глубокого дыхания… Проницательные глаза со смешинкой и ямочки на щеках, появляющиеся при улыбке…
Стрелков задумчиво смотрел на девицу. Очень она ему приглянулась. Взять её в услужение, а потом, если получится взаимная симпатия, сделать её хозяйкой этого дома? Нет, так нескладно выходит: из прислуги в хозяйки, люди будут смеяться над ним. Лучше сразу пусть станет хозяйкой, меньше разговоров будет. А то начнут болтать, что, мол, девушку обесчестил и потому должен жениться. Или наоборот, будто она его окрутила.
— Это моя Катюша, — сказал наконец старик, гордясь красавицей-дочкой.
Стрелков ещё немного подумал и сказал:
— Знаешь, старик, я возьму твою дочь в мой дом. Только не прислугой. — Катя и её отец замерли, ожидая решения генерала. — Отдашь ли ты мне, отец, дочь свою Екатерину в жёны?
Старый крестьянин от радости чуть ума не лишился, тут же благословил молодых, не спросив даже у дочери, хочет ли она стать супругой престарелого генерала. Но её не надо было и спрашивать: она уже была готова на всё.
Быстренько обвенчались в сельской церквушке и стали жить-поживать. Старый генерал на закате жизни обрёл, наконец, счастие. Как и Катенькин отец. Он дожил остаток дней в барском доме и умер, оплакиваемый безутешными дочерью и зятем.
Генералу Стрелкову не нужно было заглядывать в свою метрику, чтобы вспомнить о возрасте. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что делает. Но как раз возраст и давал ему возможность для таких манёвров. Ему было уже всё равно, что скажут кумушки на балах о его женитьбе на крестьянской девушке — он не посещал их. Он не бояся, что ему откажут от дома помещики и дворяне — он никому не собирался наносить визитов. Он не переживал, что его дом начнут обходить стороной — он никого не ждал в гости. Это в молодости надо иметь друзей, чтобы весело проводить время; надо заботиться о репутации, чтоб какая-нибудь тётя Маня, не дай Бог, не сказала, что он женился на недостойной его женщине, а потому не имеет права появляться с нею в приличном обществе.
Всё это для старого генерала не имело абсолютно никакого значения. Вся его жизнь осталась позади, он многое упустил, и теперь, в последние отпущенные ему годы, он стремился наверстать упущенное. Он хотел хоть на склоне лет обрести семейное счастие, почувствовать себя счастливым. Он боготворил юную жену, которая оказалась не только красавицей, но и смышлёной девушкой. Иван Васильевич нанял ей учителей, которые обучали её письму, арифметике, географии, истории, французскому языку. Катюша показала очень хорошие результаты обучения, впитывала знания, как губка. Это чрезвычайно радовало её мужа, и на её дорогих платьях заблестели золотые украшения. Иван Васильевич щедро одаривал супругу, а когда она подарила ему дочь, просто осыпал её драгоценностями. Девочку окрестили Наташей. Ещё готовясь к рождению отпрыска, Стрелков купил золотую цепочку и золотой крестик, которые и надели на неё в день крещения. Он не мог себе даже представить, сидя прежде одинокими вечерами в своём пустом доме, что на него свалится такое счастие. Он был безмерно счастлив, носил дочку на руках, агукал с нею, учил ходить, радовался каждому её новому слову. Но счастие оказалось недолгим. Когда Наташе было два годика, старый генерал, израненный в боях, умер. Оставшись вдовой в восемнадцать лет после престарелого мужа, Катя вовсе не собиралась ставить на себе крест. Она ещё надеялась на личное счастье. Ей было скучно в имении, она, оставив дочь там с няньками, уехала в Херсон в поисках нового счастья. Она его нашла в образе некоего Зубилова, изгнанного из армии за пьянство и стрельбу в пьяном виде по прохожим (никого, правда, не убил, но погон лишился). Чем уж он взял генеральскую вдову Катеньку, остаётся загадкой, но влюбилась она в него без памяти. Зубилов же, выпивоха и мот, целыми днями пил водку и сидел за игорным столом. Постепенно все подарки генерала ушли на зелёное сукно. Подрастая, Наташа видела, что мать, приезжая домой, выносит всё ценное. Тогда она снимала с себя крестик с цепочкой, единственное, что ей осталось от отца, и прятала в саду: зарывала в коробочке в укромном месте. Зубилов проигрался до большого карточного долга и потому решил бежать из страны. Катя, не раздумывая, уехала с ним. Перед этим она наняла дочери домашнего учителя (одного из тех, что учил её саму). Наташа, оставшись без родительского присмотра, не очень много времени уделяла наукам. Ей больше нравилось бегать с крестьянскими детьми, лазать по деревьям, купаться в речке, ходить в ночное и рассказывать друг другу всякие ужасные истории, полные жутких подробностей, которые они сами тут же и придумывали. Напрасно няни говорили ей, что негоже генеральской дочери якшаться с плебеями. Между собой они говорили, что мать-то Наташина из мужичья, вот и тянется она к ним. Но, как бы там ни было, ей было интереснее общаться со сверстниками, а не с пожилыми нянями и учителями. А сверстники были только крестьянские дети, больше вокруг Наташи никого из детей не было. Шло время, девочка подрастала, становясь девушкой. А тем временем её мать надумала вернуться домой. Собственно, это не было её желанием, её выбором — так сложились обстоятельства. Они добрались до Парижа (тут и пригодился Кате её французский язык, который она знала отменно, а Зубилов говорил еле-еле), устроились неплохо, но Зубилов снова взялся за старое. Однажды он, проигравшись до исподнего, не слушая мольбы Кати остановиться, решил отыграться. А так как ставить было уже нечего, проиграно было всё, он поставил на кон Катю. И проиграл. Катя отошла в дамскую комнату и оттуда через небольшое окошко сбежала. Почти без гроша в кармане, она правдами-неправдами добралась домой. Приехав, она увидела свою дочь. Они долго смотрели друг на друга. Наконец, Екатерина спросила:
