— Шварц випер, чёрная гадюка, — произнёс дознаватель. — Тебе ведь хорошо знакомы эти твари, Берта, не так ли? Я нашёл их в твоей комнате.

Женщина с ужасом воззрилась на тела своих помощниц в чёрных делах убийства, потом глаза её забегали, она явно искала наиболее удобный ответ в положении, когда её буквально припёрли к стене.

— Графиня сильно обидела меня, смертельно обидела, — почти прошептала она.

— Этого не может быть. Все в один голос говорят, что графиня Ренегинда была добрейшей женщиной, и за всю свою жизнь не обидела даже мухи.

На лице Берты появились растерянность и неуверенность, но она взяла себя в руки.

— Хорошо, я скажу правду. Я убила её из ревности.

— ???

— Да, я много лет любила так, как можно любить только раз в жизни, — графа Гунфрида. За его любовь я готова была отдать всё, даже душу. Но он не замечал меня, и всё своё время отдавал этой рохле, своей женушке. Уж как он ласкал и миловал её, трудно передать словами. А она смогла родить ему только сына-уродца да дочку. Разве такого заслуживает этот великолепный мужчина?

Граф дёрнулся в своём кресле, но выразительный взгляд брата Бенеда остановил его.

— А разве ты имела право на любовь графа, Берта? Ты ведь всего лишь служанка, подневольная своих господ.

— Я женщина, — гордо подняла голову обвиняемая, — и куда больше женщина, чем эта неженка. Я бы дала ему море наслаждения и родила бы несколько крепких сыновей. Но он даже н не смотрел в мою сторону. Это было очень больно. И я не выдержала.

— Спустя столько лет? Ты ничего не путаешь, Берта?

— Любовь не знает сроков, брат Бенед. Вам, конечно, незнакомо это чувство …

— А служанки? За что ты убила Хельду и Норит?

— Ну, эти-то вполне заслужили свою смерть. Молодая наглая девчонка кое-что увидела и принялась меня донимать угрозами. А старая что-то заподозрила, стала коситься в мою сторону, и это было опасно. Пришлось их убрать.

— Хорошо, это понятно. А чем тебе не угодила молодая графиня Гильдебранда, что ты запустила своих милых помощниц в её опочивальню?

— А вот в этом вам меня обвинить не получится, брат Бенед. Это чистая выдумка взбалмошной избалованной девчонки. Ведь она ничем не может доказать свои слова.

— Подумай сама, Берта, ты же умная женщина. Ни к чему ведь было убивать служанок, если ты не замыслила зла против госпожи. И хотелось бы услышать, как тебе удалось выманить из дома Риву поздним мартовским вечером. Она ведь мешала тебе. С этим спорить бесполезно.

Берта метнула в дознавателя злобный взгляд — ну и въедливый же тип, такого она не ожидала.

— Рива, как квочка, ни на шаг не отходила от молодой госпожи, оберегала её от всего, прямо противно было смотреть. А выманить её из дома было проще простого, у каждого ведь есть свои слабые места. Эта дурочка, как я узнала, в молодости согрешила и родила ребёнка, мальчишку. И умудрилась спасти его от неминуемой смерти, спрятав на дальнем хуторе. Там она его проведывала время от времени, и мальчишка признавал её за мать. Это было вдвойне противно. Ну, я и шепнула ей, что с хутора пришла весть, будто мальчишка занемог. Она и понеслась, сломя голову.

Эти циничные слова покоробили всех в зале. Гильдебранда широко открыла глаза и прижала руки к груди. Граф нахмурился. На лице капитана стражи проступило отвращение. Но брат Бенет оставался невозмутим.

— А скажи нам, Берта, как ты сама не боишься своих гадюк? Как справлялась с ними? Ведь эти твари опасны для всех.

Берта слегка расслабилась.

— Ну, этому меня давно научила старая ведунья на болотах. Змей надо любить, и они ответят вам тем же. Мне очень нравилось, когда они, ласкаясь, обвивали мои руки и …

В глазах женщины появилось мечтательное выражение.

— А почему ты убила графа Арнульфа, Берта? — задал неожиданный вопрос дознаватель.

— Он … — вскинулась женщина, и, поняв, что выдала себя, сникла. — Я не понимаю о чём вы.

Таким испытанным приёмом брат Бенед получил на своём веку не одно признание вины. И Берта тоже попалась в эту ловушку.

— Всё ты отлично понимаешь, женщина, и будет гораздо лучше, если ты расскажешь всю правду. Поверь мне, епископский суд куда страшнее суда графского, и я не советовал бы тебе стремиться попасть туда.

Присутствующие в зале замерли, не дыша. Даже сам граф, побледнев, как полотно, потерял, казалось, дар речи. Дело принимало совсем другой оборот, куда более страшный. Берта же смотрела на дознавателя, не отрывая взгляда. И в глазах её разгорался огонь ненависти, дикой, безрассудной и оттого очень страшной.

— Ты хочешь знать, за что я убила его, нюхач, так я скажу тебе. И пусть кара Господня падёт на души всех, кто посмеет обвинить меня за это.

Женщина, казалось, потеряла власть над собой. Ею владела только лютая, всепоглощающая ненависть, перед которой отступило всё остальное.

— То, что он сделал со мной, заслуживало тысячи смертей, и того было бы мало. Граф увидел меня в селении и потребовал, чтобы я пошла в услужение к его дочери, которая только недавно вышла замуж и уже носит под сердцем ребёнка. «Ты станешь кормилицей и нянькой её младенца, — сказал он, — и будешь жить в замке». Но у меня был свой ребёнок, девочка, которая родилась совсем недавно, и ей не было ещё и месяца. Об этом я и сказала графу. «Какие мелочи, — рассмеялся он, — твой щенок никому не нужен». И велел закопать мою девочку в землю живьём, как это делали с нагулянными младенцами, хотя у меня был муж. Я пыталась умолить его не делать этого, но он ничего и слушать не захотел. У него была в руках вся власть, власть над жизнью моей и моего ребёнка, а я не имела никаких прав, я была в его глазах просто вещью. Так я попала в замок и стала прислуживать молодой графине. Она была доброй женщиной, это правда, но ведь из-за неё загубили моего ребёнка и искалечили жизнь мне. И я возненавидела её.

Как будто было мало того, что он уже сделал, граф пожелал иметь меня своей подстилкой. Как мужчина он был очень силён, но имел странные, необычные пристрастия в отношениях с женщиной. То, что он выделывал со мной, и что заставлял делать меня, не поддаётся описанию. Я думаю, старая графиня, его жена, могла бы порассказать много интересного об этом. Но она была госпожой и наследницей этого замка, она имела хоть какие-то права, и просто закрыла пред мужем дверь своей опочивальни. Он не очень-то и огорчался, находя себе развлечения за пределами супружеского ложа. А я не могла ничего. Он издевался надо мной, как хотел. А когда я отказывалась выполнять его дикие требования, бил меня, долго и с наслаждением избивал, затащив в своё тайное логово. «Кричи, — говорил он, — кричи во всё горло, всё равно тебя здесь никто не услышит». И смеялся. И снова бил меня.

Берта замолчала. Она стояла бледная как смерть, напряженная, и как будто была не в себе. Потом заговорила опять.

— Я должна была как-то остановить его, избавиться от этих истязаний. И я решилась. В один из дней, когда он снова затащил меня в своё логово, я подлила в вино, которое он всё время пил, яд. Этот яд я уже несколько дней носила при себе, и наконец, пустила его в ход. Яд был очень хитрый. Он оставлял человека в полном сознании, однако начисто лишал его возможности двигаться и говорить. Вы бы видели его глаза, когда он понял, что с ним происходит. А я — я наслаждалась каждой минутой, каждой секундой своей победы над ним. «Почему же ты не кричишь? — спрашивала я. — Ах, ты ведь знаешь, что тебя всё равно никто не услышит. И никто не узнает, что ты подох в этом подвале, как крыса. Потому что ты умрёшь. Я закрою тебя здесь, и ты будешь умирать долго и мучительно. Не забудь вспомнить, что ты сделал с моей жизнью, когда будешь подыхать». И я оставила его одного, закрыв толстую дверь и крышку люка. Ведь я много раз видела, как он делает это. Мне было очень весело наблюдать всю эту кутерьму, которая поднялась, когда граф исчез. Они искали его по всем окрестностям, а он медленно умирал здесь, прямо под их ногами. Смешно, не правда ли?