Германов снова закурил, но уже скорее от скуки. Он уже совершенно не нервничал. Он был уверен, что сможет хладнокровно убить Зельду. Нож, украденный сегодня у Тины в кухоньке, нагрелся во внутреннем кармане пиджака и казался теперь раскалённым куском железа. Периодически Германов осторожно касался кончиками пальцев к лезвию, словно боялся обжечься, потом одёргивал руку и сильно затягивался. Он уже устал ждать, и эта усталость навалилась всем весом и придавила собой остатки сомнений.

С другой стороны сквера послышались гулкий перестук каблуков. Шаги приближались, и Германов осторожно поднялся со скамейки. Из-за веток его не было заметно, да и сумерки не то время, когда можно отличить тень дерева от тени человека. Германов скорее учуял её по запаху. Он всегда знал, что сможет отличить запах Зельды от запаха другой женщины: приторный фруктовый аромат кожи смешивался с запахом кофе, сдобы и лёгким ароматом розовой воды.

По узкой аллейке на расстоянии вытянутой руки от Германова шла Зельда. Он сделал к ней всего один шаг, правой рукой ухватил под подбородок, задрал её голову вверх и ударил ножом по горлу. Кудрявые Зельдины волосы метнулись по его лицу. Сама она бестолково замахала руками, прижала к груди редикюль и тут же его уронила, схватившись за шею.

Сладкий привкус во рту показался Германову невероятным. Он оставил свою жертву, посчитав, что дело сделано и бросился наутёк. Больше всего сейчас он хотел отсидеться в склепе. В руках била нервная дрожь и Германов страшно хотел водки. Взять полный стакан и залпом опрокинуть в себя. Хотя нет, сейчас не получится донести полный стакан — расплещется. Можно прямо из бутылки, чтоб наверняка и не промазать.

Под случайным фонарём Германов внимательно осмотрел свою одежду и остался доволен. Костюм оставался чистым, не считая пары капель крови на одной штанине и пыльных туфлях. До Кальварии он дошел не встретив ни души. Спокойно свернул к склепу, вошёл внутрь, схватил оставленную здесь початую бутылку и залпом допил. Только после этого Германов расслабленно выдохнул, занюхал мануфактурой и лег на каменную скамью. Заснул он мгновенно, как невинное дитя, и проспал до самого утра без сновидений.

Зельда торопилась домой. Сосед, Пан Збышек, пообещал рано утром подвезти во Львов, он как раз ехал туда по делам на своей старой кляче. Выбора у Зельды не было. Лучше уж так, на старой и больной кобыле, чем быть торжественно похороненной в родном городе.

Нужно спешить, вечереет, а вещи всё ещё разбросаны и порядка нет. Пусть ключи и у Тины, но не годится, чтобы вот так всё оставлять. Лучше уж распихать по углам, да по комодам.

Доминиканский собор нависал в сумерках темной глыбой, круглая красная луна зловеще просвечивала сквозь окошко в башенке на крыше собора.

Сквер ещё хранил свежесть вчерашнего дождя. Днём листва каштанов и старых вязов почти не пропускала солнечный свет. Где-то впереди, чуть скрытая за кустами, виднелась брама во двор, и скупо отбрасывал свет фонарь.

Зельда привычно ступила в темноту сквера, вдохнула прохладный воздух и заметила слева мелькнувшую тень. Испугаться она не успела, сильная рука захватила её голову, как-то неловко запрокинула, и ударила по шее болью. Острая и жгучая, боль проникала в голову, затмевая сознание и отнимая силы. Нападавший выпустил Зельду, бросил на землю у скамейки.

Зельда слышала убегавшие шаги и даже видела жёлтые задники штиблет убегавшего. Недоумение и боль заставили подняться и идти. Уже у дома Зельду заметили соседи, а она потеряла последние силы и стала падать, кто-то подхватил на руки, а дальше наступила темнота.

Хорошо, когда врач — это не редкость. Пусть даже не очень хороший врач. Хотя бы такой, что вполне в силах оказать первую помощь. Даже за такие умения родителям, отправившим отпрыска учиться на врача, следует выдать благодарность от имени городской общины.

Тодор Шумейко к счастью не забыл, чему его учили в училище и не забыл того, чему научился на первой мировой, а, значит, обращаться с резано-колотыми ранами умел вполне. Сейчас он имел немного общего с медициной — в настоящее время служил при столовой в городской больнице, и занимался закупкой продовольствия — но соседи всегда звали его по случаю, и благодарили, подсовывая в карманы банкноты не очень большого номинала. В этот вечер Тодор как раз вернулся домой и собирался поужинать, как в его дверь стали неистово ломиться.

— Пан Тодор! Пан Тодор! Скорее на помощь! Пан Тодор, откройте!

— Сейчас иду! — крикнул Тодор из-за двери и привычно подхватил саквояж, который всегда стоял здесь же у двери.

Безусловно, он знал мадам Зельду, и она всегда здоровалась, когда они встречались во дворе дома или на лестнице. Тодор был безнадёжно в неё влюблён, и знал, что от этой любви его ничего хорошего не ждёт. Теперь, видя, как его Зельда истекает кровью на траве, Тодор даже растерялся и не понимал, что же теперь будет, если он не сможет ей помочь, то значит и станет соучастником её гибели, или же наоборот, Зельда оценит своего спасителя. Ведь кому она будет нужна кривая кроме самого Тодора?

В голове у него всё смешалось, но руки привычно выполняли работу. Тодор остановил кровь и наложил повязку. Рана оказалась неглубокой — удар пришёлся не столько на горло, сколько на скулу.

— Пан Тодор, что вы скажете?

— Не молчите уже!

— Езус-Мария!

Рядом толпились соседи и ждали от него ответа.

— Пани Зельду ножом ранили. Может это был грабитель. Вещей при ней не находили?

Из сквера вышел хлопчик, в руках он нёс Зельдин редикюль.

— Он возле скамейки валялся.

Хлопчик важно вручил редикюль Тодору и отошел в сторону.

— Значит, грабитель испугался кого-то и сбежал, — подвёл итог Тодор и скомандовал: — Надо сообщить в Управу, а больную доставить в больницу.

Пан Мрозовский очень торопился. Только что, в Управе, ему сообщили, что Зельда Марш находится в больнице, вчера на неё было совершено нападение кем-то неизвестным. Потому Мрозовский покрикивал на хлопчика на козлах, а тот кричал на худую кобылу, что едва плелась.

— Быстрее давай! — кричал Мрозовский, тыча зонтом в спину вознице.

— Пошла! — кричал хлопчик кобыле.

Наконец бричка остановилась возле больницы, и Мрозовский, превозмогая боль в пояснице, почти ловко спрыгнул на тротуар.

В палате Зельда была не одна. Справа лежала вонявшая гноем старуха, а слева молодая, опухшая от слёз, женщина в косынке. Компания была своеобразной, Мрозовский поморщился, приложил к носу платок и присмотрелся к Зельде. Лежала она на боку. Рану недавно перевязали, но сама потерпевшая была очень бледна и глаз не открывала, даже когда Мрозовский назвал её полным именем.

— Зельда Марш, вы меня слышите? Доброго дня вам, — Мрозовский вдруг разволновался, что она уже умерла, и он не успел узнать кто же тот человек, что напал в сквере. Ведь должна же она была хотя бы приметы запомнить! — Это я, пан Эдвард.

Мрозовский рассматривал Зельду и всё не мог понять, что же его так смущает в её внешности.

— Курва твоя мама! — воскликнул Мрозовский, всплеснув руками. — Зачем же волосы резать?!

Длинные чёрные кудри Зельды теперь отсутствовали, а вместо них во все стороны топорщились короткие волнистые прядки.

Старуха на соседней кровати зашевелилась, и запах гноя проявился ещё больше.

— Вы не в конюшне, — тихо сказала молодая женщина с заплаканным лицом и кивнула на старуху. — Всех стригут. Воши здесь.

От запаха Мрозовский скривился и сказал:

— Я в этом не уверен, — он присмотрелся к говорившей и заметил, что у неё под косынкой была похожая причёска, только цвет волос соломенный.

Немного расстроившись, Мрозовский всё же решил выпытать у Зельды приметы: вдруг получится с ходу раскрыть это дело, тогда можно стать на шаг ближе к ордену из рук начальника Управы, а то и кого-то из магистров.

Зельда тихо застонала, поворачиваясь на спину, и открыла глаза.

— Доброго дня, пани Зельда, — как можно более приветливо сказал Мрозовский.