— Это вас не касается. Будет нужно, спрошу и пани Христину. А вы были на его похоронах?

— Была.

— И покойника видели?!

— Не видела.

— Как же так! Были там и не видели виновника?

— Да, что вы ко мне пристали?! Что с того, что была? Как я могла его видеть, если гроб был закрытым?!

Мрозовский закашлялся, выпил залпом стакан воды и продолжил:

— А вам объясняли, почему так?

— Говорили, что вроде он сильно почернел лицом. Ну, от болезни, — Рузя отвечала без особого желания, тоскливо поглядывая в окно.

— Благодарю вас, пани Ковальчук, более не смею задерживать. Можете идти.

Рузю не нужно было просить дважды. Она сделала книксен и выскочила в коридор. О смерти Зеленского и Вени Мрозовский решил не говорить. Пусть сама узнает, не хватало еще в кабинете обмороков и рыданий. Дверь за ней закрылась и Мрозовский выдохнул, откинувшись на стуле. Дело, которое он расследовал начинало приобретать очертания и довольно неприятные. Виктор Германов помер в аккурат, когда на него выписали ордер на арест. Германов слыл известным шулером и аферистом, только брать его было не за что. Ловок, да изворотлив. Имелось несколько случаев, когда все козыри на руках у Мрозовского имелись, но в последнюю минуту оказывалось, что все доказательства выеденного яйца не стоят: свидетели говорили, что потерпевший сам всё отдал или подписал. Вот так вот.

Ярмарка бурлила, танцевала, пела, ела и пила. День катился к вечеру, солнце низко нависло кроваво-красным диском над горизонтом. Облака, расцвеченные в цвет солнца, растянулись, размазались по небу, обещая на завтра ветреную и дождливую погоду. С площадки для танцев доносилась музыка и смех. Рузя, утомившись после фокстрота, остановилась у тира, потянулась к кусту жасмина и на минуту засмотрелась на мишень в виде зайца, как кто-то больно задел её локтем и тут же извинился приятным голосом:

— Прошу прощения.

Она обернулась на голос: кавалерист был хорош собой и Рузя онемела. Такого она за собой не замечала никогда, чтоб из-за хлопца и ни слова. Мало того, она стояла и хлопала ресницами, как гимназистка. От этого считала себя полной дурой, но сделать ничего не могла.

После встречи с Мрозовским Рузе хотелось развеяться или сделать что-то такое, за что простому человеку может стать стыдно. В принципе, Рузе редко бывало стыдно, скажем так, она не припоминала подобного случая, но очень хотелось, чтобы было похоже.

Кавалерист, наконец, увидел застывшую Рузю и подмигнул ей молодцевато, подкрутив ус. Он не был настолько хорош, чтобы это заметили остальные, но чувствовалась в нём такая мужская сила, что у Рузи сводило скулы от одного только взгляда на него.

— Может, пани хочет получить подарок из тира?

С горем пополам открыв рот, она выдавила:

— Да, пани хочет!

— Вы не пожалеете, что согласились! Ради такой видной панянки, я сейчас весь тир разнесу!

Рузя не поверила громким словам, но осталась от скуки просто полюбоваться и испытать приятное томление в груди.

Через полчаса у тира стояла бушующая толпа. Все подзадоривали кавалериста и требовали от Рузи для него поцелуй. У ног самой Рузи лежали несколько подарков.

— Какой хлопец! Пани, ну что вам жалко для него парочки поцелуев? Будете гордиться и детям расскажете, что целовали такого военного.

— Та хоть бы он имя своё назвал! — кокетничала Рузя, распаляясь всё больше под горячим взглядом кавалериста. Он смотрел чуть с прищуром, из-под спадавших на лоб волнистых волос, которые всё время отбрасывал назад резким движением головы.

— Меня Яном зовут, — тихо произнёс кавалерист и отвернулся к стене с мишенями.

На стене их оставалось четыре. Недоволен был исключительно хозяин тира, потому он суетился меж зрителей, предлагая присоединиться к кавалеристу или хотя бы выпить свежего самогона для настроения. Торговля шла бойко: народ пил, закусывал салом с чесноком и радовался успехам кавалериста. Вскоре публика осоловела, кто-то схватил Рузю за мягкое место и выкрикнул:

— Хватит ломаться! Не хочешь с уланом иди сюда, мы тебя побалуем.

Крик этот услышали все. Через мгновение в кусты свалились и кричавший, и кавалерист, и еще кто-то из толпы. Рузя стояла как вкопанная, наблюдая, как за неё дерутся. Возможно, драка длилась бы дольше, но хозяин тира решив, что достаточно, достал из кармана полицейский свисток и так дунул, что те, кто только что хотел баловать Рузю бежали, не разбирая дороги.

Ян галантно проводил Рузю к Зельдиному дому, предварительно угостившись стаканом самогона у хозяина тира.

— Вы очень милая пани. Позвольте завтра пригласить вас прогуляться? — устало проговорил Ян, притискивая Рузю к фонарному столбу.

— С удовольствием прогуляюсь с паном. Но сегодня уже поздно, поэтому сейчас я с вами попрощаюсь, — ответила Рузя, ужом выскальзывая из рук кавалериста.

От Яна густо пахло тройным одеколоном и кислым конским потом. Как ни странно это не отталкивало, а как раз наоборот: женское естество словно пробудилось, очнулось от спячки, осветило сознание ярким светом и помрачило рассудок. На прощание Рузя подарила кавалеристу такой жаркий поцелуй, что у того вырвался страстный вздох и задрожали пальцы. Игриво хихикнув на прощанье, Рузя бросила Яна отдышаться на свежем воздухе и забежала в парадное.

Зельда раскладывала пасьянс и, улыбаясь, поглядывала на подругу. Рузя жадно пила чай в прикуску со свежим печеньем, запах очередной порции которого горячей волной доносился от печки. Она хвастала новой победой:

— Брошу Зеленского. У меня теперь такой кавалер имеется: благородный, красивый, а как он целуется… ммм…

— Некого тебе бросать, дурёха! Но, что кавалера успела завести, так то молодец.

— Как это некого?!

— Зарезали твоего Зеленского. Как свинью зарезали! Дочка приходила за платьем. Говорила, свадьбу отложат. А я думаю, что женятся тихонько, чтоб народ не знал. Ей же до конца траура не доходить — разродится. А убил его твой Венька. Разболтала ты ему, что Зеленский в любовниках? Дура!

Рузя побледнела и, распахнув глаза, какое-то время смотрела себе на колени.

— Венечка уехал. Он вещи собрал, — еле слышно прошептала Рузя.

— Значит, не уехал. Ты видела, как он в поезд садился?

— Нет.

— Вот и не говори тогда!

Рузя вскочила и замахала руками.

— А ты видела, что он Зеленского резал? Видела?!

Зельда ошарашено смотрела на подругу.

— Не видела, так люди говорят.

— Давно ты стала людей слушать? А когда тебя парижской жидовкой зовут, ты тоже людей слушаешь?!

Зельда подошла к ведру, зачерпнула в кружку холодной воды и выплеснула на Рузю.

— Угомонись. Я этих слов в свой адрес не слышала, а ты если повторяешь, то стало быть и слышишь. И, наверное, не единожды. Такая ты подруга, что не можешь рта людям закрыть. Уходи.

Зельда отвернулась к окну, а Рузя вспыхнула и выбежала во двор.

Глубокая ночь застыла над городом. Тучи на небе закрыли звёзды и только фонарь слабо освещал двор, указывая очертания предметов. Рузя нащупала лавку, села и беззвучно заревела.

Не такой судьбы желала для Вени, себе не такой желала. Веня был первым мужчиной и единственным защитником долгое время.

На плечи еле слышно легла шаль.

— Идем в дом, простудишься ещё, — позвала Зельда.

— Это я виновата! Одна только я, — шептала Рузя, задыхаясь слезами. — Я его с Германовым свела! Денег, дуре, захотелось! Всё не нажрусь никак! И где эти деньги, я спрашиваю?

— Не знаю я, где твои деньги. Идём.

Зельда завела её домой, переодела в ночную рубашку и уложила спать, укрыв овечьим одеялом.

Рузя проснулась посреди ночи, открыла глаза и смотрела в темноту высокого потолка. Боязно ей было. Если даже Зеленского убили, то что такое она — Рузя. Не было уверенности, что Веня успел уехать, тревожно колотилось девичье сердечко и неспокойно было на душе. Потому что если он не уехал, то мог закончить так же, как и доктор. «Эх, знать бы, где искать тебя, Венечка…» Душная ночь липла волосами к щекам и тонким ситцем к телу. Хотелось холодной воды и прохлады. Рузя ворочалась на влажной простыне, не находя себе места, потом поднялась и открыла форточку.