После большой приборки следовала помывка в бане и стирка обмундирования. Но самый интересный, день вне всякого сомнения – это было воскресенье.

На гражданке воскресенье – это выходной день, но только не в Армии. В Вооруженных Силах воскресенье – это день по искоренению физической немощности личного состава срочной службы. В учебном отряде он назывался спортивно-массовым праздником. Начинался этот праздник с кроссового забега в составе ротной колонны. Обычно утром мы бегали 1-2 км, то в воскресенье 3-5 км. Затем до обеда убивали время на спортивном городке, занимаясь на различных брусьях и перекладинах.

«Лафа» была только после обеда. Всех загоняли в клуб и до ужина показывали два фильма. Можно было покемарить в креслах или разрешалось находиться в ротном помещении, но ни в коем случае прилечь на койку. Для молодого моряка койка или шконка на корабле – табу до 1,5 года. Только можно было подойти и поправить окантовку.

В распорядке дня была коронная фишка, прописанная замполитами. Не смотря на мой сарказм, мероприятие, вне всякого сомнения, полезное. Без пяти минут 21.00 личный состав по команде хватал одну баночку (деревянная табуретка) на двоих, и размещал их перед телевизором на проходе в колонну по четыре по диагонали, таким образом, что на одну баночку умещалось два моряка. В 21.00 начинался просмотр программы «Время». Во время просмотра телевизора категорически запрещалось вслух высказывать восторг мудростью коммунистической партии или, не дай Боже, что-либо прокомментировать из увиденного. ЦП (центральный проход ротного помещения) после отбоя был в вашем распоряжении. И не важно, что перед отбоем ЦП уже помыли. Как-то раз, автор имел наглость после 22.00 не спать, а из-под подушки тайком смотрел после отбоя со старшинами телевизор. В виду отсутствия достаточных навыков маскировки – автор был выявлен и в течение 2-х часов мыл «ЦП». Это еще повезло, а мог бы пойти драить гальюн зубной щёткой или лезвием.

В начале этой главы, во избежание недоразумений, я официально заявляю, что с одинаковой симпатией отношусь ко всём нациям и народностям. Для меня не существует плохих наций и, по-моему, глубокому убеждению, ни одна из наций не может ставить себя выше другой.

Только в учебном отряде я понял, настолько большая наша Родина – Советский Союз. Здесь я встретился со многими представителями Средней Азии и горного Кавказа, а также другими национальностями. В нашей роте все эти представители «великого и могучего» были собраны в 4-ом взводе. Их обучением (хотя для меня осталось тайной, чему их учили кроме русского языка) занимался замкомвзвода, старшина первой статьи, армянин по национальности по имени Армен. Армен к моменту призыва окончил три курса Ереванского государственного педагогического института. Свободно владел как русским, так и французским языком. Несмотря на его маленький рост, личный состав, наплевав на требование уставов, первое время уважительно называл его «Началныка». Проблема в том, что большинство с трудом говорила на русском языке, а читать и то с трудом могли лишь единицы, поэтому выговорить уставное «Товарищ старшина первой статьи, разрешите обратиться» для них было подобно тому, что для нас заговорить на немецком языке.

Койки нашего кубрика соприкасались с койками 4-го взвода, и мы были вынужденными быть зрителями показательных порок, которые Армен иногда вечером устраивал своей «Дикой дивизии» (так за глаза мы называли между собой 4 –ый взвод). После построения взвода Армен выводил кого-нибудь из своих «отличников», и начиналась воспитательная экзекуция. Первый месяц до присяги одним из многих, но постоянным объектом его ежедневного воспитания был представитель каракалпакского народа по фамилии Алимов. Армен прекрасно, без какого-либо намека на акцент, разговаривал на русском языке, но со своим войском предпочитал разговаривать на понятном им восточном диалекте русского языка, отличительной чертой которого является отсутствие мягких звуков: например, отсутствие мягкого звука «эль», а всегда только твердое «лы». Однажды своей учебой Алимов конкретно достал Армена, поэтому последний с первых слов стал наезжать: «Алымов, ты, когда выучишь присягу? Уже две недели прошло, как мы начали её изучать». Гордый сын кочевого тюркского народа, ростом метр пятьдесят и то, что называется в прыжке, невозмутимо молчал, и всем своим видом показывая, что ему ни капельки не стыдно за свои успехи в освоении морской специальности. Армен продолжал, не сбавляя темпа, грозно нависая над своей жертвой: «Алымов, я хочу знать, когда?» Слова «когда» Армен повторил раз пять, бросая это слово непосредственно в лицо Алимову, и все-таки пробил защитную броню последнего. Сохраняя невозмутимость Алимов, словно отмахиваясь от назойливой мухи, наконец-таки, произнёс: «Ныкогда». Когда лингвистическое сознание Армена переварило значение слова «никогда», – от такой открытой наглости Армен первоначально замер, и нам со стороны было видно, как его возмущенный разум начинает потихоньку закипать, поднимаясь всё выше и выше, но достичь точки кипения ему не позволил Алимов. Он вернулся с бескрайних степей и пустыни Каракумы, где пребывала в последнее время его душа, и соизволил объясниться, произнеся короткое предложение: «Алымов чытат ны умеет». Если бы в это время появился сам командующий флотом, Армен, наверное, удивился бы меньше, чем после услышанного.

– Как Алимов читать не умеет? – спросил миролюбиво Армен, при этом он перестал коверкать русский язык, четко произнося мягкие звуки. – Согласно твоего личного дела, ты Алимов, закончил десять классов. У тебя в аттестате ни одной тройки нет. Только четверки и пятерки, – скорей дружелюбно чем враждебно произнес Армен.

Настал черёд прояснить ситуацию Алимову. Глубоко вздохнув, словно каясь в самом страшном грехе, Алимов вынужден был пояснить:

– Алымов толка тры мэсаца в первом классе в школе учылса. Атэц сказал, что хватыт и увел мэна в стэп, к авцам.Чэрыз дэсят лэт атэц прыгнал дырэктору школы тры барана, а тот дал атэстат, что я школу закончыл. Чтобы былы адны пятерки – дысят нада 10 баранов. А атэц сказал, что я больше трох баранов не стою.

И после Алимов стал просить, чтобы ему дали карабин, а он докажет, что не зря провел 10 лет в степях, а если можно – то отправьте его служить в кавалерию.

Вот она правда жизни: с одной стороны – смешно, а с другой – горько. Оказывается, что в СССР можно законы не соблюдать, и есть места, где люди оцениваются баранами. Лично для меня история Алимова показала, что советская власть есть даже в песках, раз такого джигита поймали и отправили служить на флот.

Надо отдать должное педагогическим способностям Армена. К исходу учебки большинство из его взвода довольно сносно общалось на русском языке. Как-то раз, ближе к выпуску, в нашу роту с проверкой пришел начальник учебного отряда – капитан 1-ого ранга. Дневальным по роте стоял один из «Дикой дивизии». Когда начальник поднялся к нам на этаж, дневальный подал команду «Смирно» и, в виду отсутствия дежурного по роте, стал громко докладывать: «Таварыш, камандырка! – в воинских званиях он не разбирался. – Рота была, рота – нэт. Рота вышла на абэт. Докладывает курсант Магамэд». В присутствии вышедшему на шум командира роты, дружески улыбаясь, начальник учебного отряда объявил Магомедову благодарность. Мотивируя тем, что, несмотря на укороченный вариант доклада, Магомедов доложил, по существу.

Ещё в тридцатые года прошлого столетия товарищ И.Сталин официально заявил: «В СССР национальный вопрос решен полностью». Сказал – как отрезал. И никто не посмел уточнить у великого кормчего, как он решен. Замполиты же продолжали долдонить, что все народы в СССР живут в братском мире и согласии. Мы им верили.

В учебном отряде большое внимание уделялось внешнему виду. Как предписано Строевым уставом, заместители командиров каждое утро перед ротным построением проводили проверку внешнего вида личного состава. Избежать которого – было невозможно. Матрос должен был всегда аккуратно одет, а точнее форма должна быть чистой и поутюженной. Это удавалось легко, так как на грязные работы нас практически не привлекали. За исключением уборки ротных помещений и учебного корпуса. Кроме того, матрос был быть побрит и иметь аккуратную стрижку. Чтобы не было расхождений в толковании слова «аккуратная», старшины нам сразу довели значение этого слова: стрижка должна быть близкой к нулю. Вот тут-то у нас в начале службы и возникали проблемы, так как настоящих парикмахеров среди нас не было – мы вынуждены были учиться стричь друг на друге и притом ножницами. В одно из воскресений, когда личный состав в свободное время был предоставлен сам себе, что случалось крайне редко, а точнее готовился к следующей учебной неделе: кто сидел на баночке просто в кубрике, кто гладил форму, а роте в это время разворачивались представление.