Вот в эту палату положили меня, единственного моряка. Не важно, что я море ещё не видел, но раз носил тельняшку – значит моряк.

На меня сразу наехали, чтобы прописывался в палате. Несколько дней я героически отбивался. Но однажды они меня так достали, что я дал деньги, лишь бы отстали. Гонцами за алкоголем вызвались быть одноногий и однорукий. Они возвратились с несколькими бутылками заветного 0.7 л вина «Агдам» и двумя пачками не первой свежести пряников. На что один из троицы переломанных челюстей весьма обоснованно через полуоткрытый рот, в который подавали только пищу, не требующую пережевывания, типа редкой каши и жидкого супа, с сарказмом процедил: «Грецких орехов на закуску, суки, принести не могли?» Эта троица закусывать отказалась, а вот от своей доли живительной влаги – нет. Пили наравне со всеми, не пропуская стакана. Я отбивался как крейсер «Варяг» до последнего, но был вынужден капитулировать перед весомыми аргументами, которые заядлые пройдохи используют, чтобы заставить выпить колеблющего: «Кто не пьет – тот не с нами. Значит стукач. Сегодня не пьешь – завтра Родину предашь!» А как же не выпить за щит Отечества, единое целое, союз Советской Армии и Военно-морского Флота?

Молод я был и к тому же глуп, как щенок до года. Чтобы доказать, что я не стукач и не трус – вынужден был выпить. Умный учится на ошибках других, я же упрямо предпочитал учиться на своих. Результат был закономерен.

До этого дня сухопутная братия хотя и пила каждый вечер, но всё проходило тихо. В этот раз почему-то без драки не обошлось. Разбили окно в палате и вставное стекло в двери. В придачу, когда я полез разнимать дерущихся, то – получил в глаз. Полечился называется…

Утро стрелецкой казни не заставило себя ждать. Лечащийся врач был немногословен и хранил олимпийское спокойствие, показывая всем своим видом своё нескрываемое презрение ко мне: «Пил? Драку ты устроил?»

Отвечать на вопросы или что-то объяснять не имело смысла. Лиловый синяк под левым глазом красноречиво свидетельствовал не в мою пользу. Я уже узнал, что стройбатовцы всё свалили на меня, как на организатора и идейного вдохновителя вчерашней вакханалии в палате: «Союзники, мать их…»

– За неоднократное распитие спиртных напитков, злостное нарушение госпитального режима, тебя выгоняют из госпиталя. За тобой уже приехали из учебного отряда, – отчеканил врач голосом председательствующего на Нюрнбергском процессе. После хирург сжалился и стал нормальным человеком, врачом. – Сам виноват. Если начнет обратно опухать горло, сразу требуй, чтобы везли в госпиталь. Я тебе ещё собирался удалить одну гланду, она сильно увеличена, и если будешь служить на Севере, то – могут возникнуть проблемы со здоровьем.

В этом вопросе врач был не прав. За два с половиной службы на Севере я даже ни разу даже простудой не болел.

Возвращение в роту происходило довольно холодно. Из встречающих почетного гостя был только командир роты. Личный состав был на занятиях. Учебка, всё-таки. Учебный процесс не должен останавливаться ни на минуту.

– Пашко! …, – дальше богатая на экспрессивность и не переводимая на литературный язык, нецензурная разговорная речь, показывающая, как по-отцовски командир относится ко мне, гремел раскатами грома в кабинете голос командира роты. – Ты же один из лучших курсантов роты. Через две недели пребывания в учебном отряде ты принял присягу и сдал на допуск к несению караульной службы. По всем предметам – только «Отлично», – начал нахваливать меня ротный. Дальше командир выдержал паузу, но гнев и нетерпимость к нарушителю воинской дисциплины взяла верх над разумом, и он продолжил Чапаевым на коне носиться по кабинету, рубая в капусту воображаемых беляков в моем лице:

–Пашко! Ты совсем…, – опять нецензурная брань в мой адрес, показывающая наивысшую степень мой «борзоты». – Ты первый на моей практике, кто за неполные две недели нахождения в госпитале трижды напился до поросячьего визга и устроил драку с мордобоем.

По существу, командир был прав. Кроме, мордобоя. Можно подумать, что драка проходит без мордобоя. Пострадал и получил в глаз только я: не мог я бить инвалидов. И до поросячьего визга в двух случаях было ещё далековато. А так всё верно.

–Ты что, скрытый алкаш? – это прозвучало больше похожее на утверждение чем на вопрос.

Я стоял и молчал. Оправдываются виноватые. Я себя виноватым считал только частично. Я не мог сказать командиру, что это был необходимый жизненный урок. Пройдя который, я сделал два важных умозаключения, которые стали основополагающими камнями моего мировоззрения не только на службе, но и на протяжении всей жизни:

1) Нужно в этой жизни иногда иметь смелость и твердо говорить: «Нет», – идя наперекор толпе, наплевав при этом на то, что при этом большинство из толпы думает о тебе.

2) Никто больше не склонит меня к распитию алкоголя, если я этого не пожелаю.

А дальше, задолго до окончания учебного отряда и распределения по флотам, я узнал, где будет проходить моя дальнейшая служба. Именно там, где три месяца холодно, а остальные девять – совсем холодно.

– Пашко! Запомни, я сделаю всё, чтобы ты остальные два с половиной года вместо пива сосал замерзшую мочу белого полярного медведя, где-нибудь на земле Франца-Иосифа или на Новой Земле.

– А ни фига себе, как далеко от Беларуси! – первым среагировал мой мозг, а я осознал, что Краснознаменный Северный флот ждет меня с распростертыми объятиями.

Но тогда я не знал, и, наверное, мозг также не знал, что, служа на Севере, кроме Новой Земли я увижу Африку, причём даже буду ножками по ней бегать и довольно продолжительное время.

Практически, как говорят большинство военнослужащих, без происшествий с моей стороны прошла остальная учеба. За исключением того, что не оправдал я своего почетного титула «Алкаш».

К концу учебы в нашей роте стал таинственным образом пропадать одеколон. Бутылочки из-под одеколона в тумбочках у многих моряков оказались пустыми. И это явление стало приобретать черты эпидемии, несмотря на героические усилия дежурной службы поймать замаскировавшегося под курсанта алкоголика. Каждый раз, когда поступал доклад о таинственном исчезновении одеколона – меня тащили к командиру роты для контрольного занюхивая. Ещё бы. У меня всегда почему-то у первого бутылочка из-под одеколона всегда была пустой, и только слабый запах говорил, что в бутылочке когда-то находилась ароматизированная специфическая жидкость, не предназначенная для внутреннего использования. Ответ на этот вопрос я нашел только к концу первого года службы, и только на корабле.

После обнюхивая, офицерский корпус роты в полном составе призывал меня к совести: признаться, что это я по ночам, втихаря, похлебываю курсантский одеколон. Меня это так достало, что однажды я не сдержался и ответил «… что я только начинающий алкаш – одеколон не мой профиль, что я предпочитаю коньяк или чистый неразбавленный медицинский спирт, ну, в крайнем случае, и только в крайнем случае – могу пригубить водочки». Подействовало. К совести больше не призывали, но контрольное «занюхивание» продолжалось до конца учебки.

Второй раз я не оправдал почетное звание «алкаш», когда семь моряков из моего отделения (и я в том числе) были отправлены на помощь подсобному хозяйству. Только в 2005 году Министр Вооруженных Сил Республики Беларусь запретил при воинских частях иметь подсобные хозяйства. А в советское время каждая воинская часть имела свое подсобное хозяйство, где держали разную живность, начиная от курей и свиней, кончая крупным рогатым скотом. Наша часть специализировалась на хрюшках, и было их не просто много, а очень много. Двое моряков, которые все три года служили при свиньях: один в должности заведующего свинофермы, второй – в должности свинячьего доктора, и гордо носили морскую форму, не видя ни разу моря, не справлялись с оравой вечно голодных животных. Им в помощь отправляли иногда целое отделение, задачей которого было трёхразовое кормление этих разнокалиберных и разномастных пяточков, а вечером необходимо было также почистить их клетки от навоза. Этому наряду разрешалось прибывать в роту после отбоя. Всё считали, что после отбоя они в поте лица чистят «авгиевы конюшни» нашего подхоза (подсобное хозяйство), или варят в самодельном котле на утро следующего дня картофель и кормовые бураки для хрюшек, так как отходов из столовой для прокорма этой оравы хрюкающих четвероногих, живых поставщиков мяса и сала к нашему столу не хватало.