Но жизнь вносит свои поправки. При получении приписного билета я был приписан к команде танкистов. Процессу прохождения медицинской комиссии я как-нибудь посвящу отдельную главу. Единственное скажу, что после этого всех врачей хирургов я считаю сексуальными извращенцами, кто проходил через их шаловливые ручки знает, о чем я тактично молчу. Никогда не забуду того унижающего чувства, которое я чувствовал, стоя в одних трусах перед призывной комиссией. В 16 лет гордиться еще было нечем: сильно развитая, рельефная грудная мускулатура, а также густая растительность на груди и спине отсутствовали. Все остальное надежно прятали гордость советской легкой промышленности – мужские трусы образца 1984 года. Наша промышленность выпускала тогда только два вида мужских трусов: зеленые в белый горошек или темно-синие. На мне в тот раз почему-то были в горошек. У этих трусов было одно хорошее свойство: они были не просто длинными, а очень длинными. По поводу их в одном из своих выступлений удачно высказался Михаил Задорнов: «Афганские душманы закупили большую партию советских трусов. Оказывается, очень хорошая вещь. Зимой тепло, а самое главное – не протираются на коленях при лазании по горам».

Я был неказистого вида, в моей внешности было больше минусов чем плюсов: средний рост, 172 см, про фигуру я вообще молчу, одно прозвище «Пухлый» говорит обо всем. Глядя на меня, отец очень часто, даже в трезвом состоянии, с довольно объемистой ноткой жалости задавал скорей себе, чем мне вопрос: «Сынок, как ты будешь служить?» Накаркал старый! Еще как! Свыше двадцати лет я достойно носил на плечах офицерские погоны, это не считая тех, трех лет, когда с гордостью носил погоны моряка Военно-Морского Флота СССР. Про внешность скажу просто: на моей физиономии девичий глаз надолго никогда не останавливался. Был один плюс, передаваемая из поколения в поколение по мужской линии отличительная черта нашего рода – широкие плечи, и, вследствие этого, чуть выше среднего физическая сила. Видно за этот плюс после недолгого визуального наблюдения военком упек меня в танкисты. Свое единоличное решение для меня он аргументировал тем, что в танке мне будет просторно из-за роста, а благодаря физическим данным – с танковым трактом справлюсь без чужой помощи. Я его понимаю, это круто, в случае чего, на танке с ветерком через всю Европу до самого Ла-Манша прокатиться.

Так как мое мнение по поводу прохождения срочной службы расходилось с вердиктом военкома, я решил действовать. В советское время было такое понятие «блат». Для тех, кому не посчастливилось жить в то время вынужден пояснить, что такое «блат». По-другому «блат» – это использование знакомства, с каким-либо должностным или просто лицом, с целью использования его положения в своих целях. По «блату» женщины покупали с черного хода сапоги и многое другое в магазинах, доставались запчасти к легковым машинам и на местное СТО без «блата» даже на диагностику, я уже не говорю про ремонт, не заехать было. «Блат» – это реальность эпохи развитого социализма. Кто-то воскликнет: «Да это же коррупция в чистом виде!» В общем, согласен. Но дорогие мои товарищи, господа (кому как ближе), какое обогащение или получение льготы в том, что я стремился попасть в те войска, где служить труднее всего, где готовят настоящих защитников Отечества? Нашелся родственник, у которого был выход на военкомат, и мои документы в одно мгновение переместились в команду «70-К», члены которой призывались для службы в морской пехоте. В десантные войска попасть даже по «блату» не удалось. Столько было достойных и желающих. И я, скрипя зубами, согласился на морскую пехоту. Вот товарищи замполиты и идеологи, насколько был высок уровень патриотизма, что даже «блат» использовали, чтобы призваться служить. Теперь, уважаемые читатели, дальнейшее вам станет более понятным.

И так, вернемся к дальнейшему повествованию. Я стоял на территории областного военкомата в кругу будущих морпехов и предавался радостным иллюзиям по поводу службы. Как внезапно заработала громкая связь, опустившая меня с облаков воображения на грешную землю. Это было началом последовавшей за этим трагедии. По громкой связи зачитали фамилии четырех призывников с требованием срочно зайти к военному комиссару. Причем это требование передали трижды. Находясь в состоянии легкой эйфории, я даже не обратил внимание, что моя фамилия среди этих четырех также фигурировала, пока к нам не подошел какой-то офицер. Убедившись, что именно мне принадлежит фамилия Пашко, офицер высказал всё, что думает обо мне и моем слухе, причем высказывание «глухая ворона» было самым безобидным, повел меня к военкому. Я смиренно побрел за ним, не подозревая, что скоро узнаю про ту «подлянку», что приготовила мне судьба.

Когда я вошел то увидел, что по середине, довольно большой комнаты, на одной линию по стойке «Смирно» стояли трое призывников. Я пристроился сбоку четвертым. Дальнейшее произошедшее было чем-то страшным в моем понимании. Вдруг к нам из-за стола быстрым шагом подошел военком. Это меня насторожило, так как какой-то час тому назад, отправляя меня служить в морскую пехоту, он из-за стола не выходил. Со словами: «Поздравляю! Это великая честь!» – он быстро пожал каждому из нас руку и отправился обратно за свой стол. В моей голове тут же зажглась красная лампочка опасности. Военком, приняв монументальную позу, обратился к нам с пламенной речью, которую я запомнил на всю жизнь, так как она определила мою дальнейшую судьбу, а в первый момент повергла меня в шок: «Товарищи призывники, Вам оказана великая честь!» А от услышанного далее я узнал, как чувствует себя рыба, вытянутая на берег из воды. Военком, продолжая вбивать гвозди в гроб моей мечты, пафосно чеканил: «Гордитесь, Вы лучшие! Вы будете служить на атомном подводном флоте. Вы теперь в команде «999». Вы отправляетесь в учебку атомного флота в Кронштадт, где из вас будут готовить электриков по обслуживанию атомных реакторов».

Слова военкома атомной бомбой разорвались в моей голове. Тогда я считал, что это был самый большой облом в моей жизни. Здесь нужно пояснить, почему для меня это было крахом жизненных планов. После школы я поступал в институт, но, к сожалению, не поступил. До призыва девять месяцев работал на заводе и после двух лет службы в армии планировал однозначно поступать в институт. Своего будущего без высшего образования я не видел. Я хотел учиться. Я, точно так, как первая весенняя трава тянется к солнцу, тянулся к знаниям. Ни для кого не секрет, что с годами школьные знания имеют свойство покидать голову, и все труднее конкурировать с вчерашними выпускниками на вступительных экзаменах в вуз. А судьба вместо двух лет, отодвигала меня от знаний на целых три года.

Кроме того, была вторая причина: в душе я был романтиком. Я нисколько не сомневаюсь, что кто-то из наших доблестных командиров подводных лодок рассматривал в перископ статую «Свободы» на побережье американского континента, но я точно знаю, что к перископу ни один моряк срочной службы допущен не был. Я полагал, что экипаж на пристани ныряет в лодку, а лодка в свою очередь тоже ныряет в морскую глубину, где-то ходит и через пару месяцев выныривает. Единственное что видит моряк – это пирс, с которого он ныряет в лодку и по возращению, на который выныривает из подлодки. Все время находиться в замкнутом пространстве – это было не по мне. Какая тут романтика? Я точно знал, что, только находясь на борту «Наутилуса» Жюль Верна, можно рассматривать дно морское и любоваться морской флорой и фауной.

Если служить на флоте – то дышать полной грудью морским воздухом. И целых три года я дышал полной грудью морским воздухом не только различных морей, но океанов. Всему свой черед. По дороге на флот ещё был экипаж в Красной горке и учебный отряд в Ломоносове.

Даже в настоящее время я не могу ответить на вопрос, который возник у меня в голове в том далеком 1984 году, и который всю свою жизнь я периодически сам себе задаю: «Почему «самое лучшее» в этой жизни достается мне?»