Командир роты заревел так, что личный состав не только нашей роты, но и двух соседних, повыскакивал из своих коек и ломанулся получать оружие, пологая, что объявлена боевая тревога, вследствие коварного нападения финского флота на славный город Ломоносов.

В срочном порядке меня, уже потерявшего сознание, доставили в военный госпиталь, находящийся где-то между Большой и Малой Ижорой. Очнулся я в операционной, когда хирург в очередной раз тыкал мне под нос тампон с нашатырным спиртом. На какую-то минуту я пришёл в себя. Я сидел в кресле без боковых спинок. Двое мужиков в белых халатах поддерживали меня с двух сторон за руки. Иначе я бы упал. Третий придерживал мою голову. Хирург властно приказал мне открыть рот. Хирургическим скальпелем хирург вскрыл опухоль, и гной обильно потёк из ран. Я снова вырубился.

Очнулся я ближе к вечеру на больничной койке в хирургическом отделении только не в палате, а на коридоре. Палаты были все заняты. Тело было ватным. Каждое движение давалось с трудом. Страшно хотелось пить. Я с трудом привел мысли в порядок и осмыслил, что со мной произошло. Рядом пожилая женщина в белом халате мыла шваброй коридор. Я поинтересовался у неё, где можно попить воды. Узнав, что родом я из Беларуси с возгласом: «… землячок, я тебя сейчас угощу чайным грибом» – сердобольная женщина принесла стеклянную трехлитровую банку, в которой плескалась какая-то светло-коричневая жидкость. Одним махом я осушил 200 граммовый гранёный стакан. После чего моя голова поплыла по кругу, и я третий раз за сутки вырубился. Уколы дежурная медсестра колола уже в неподвижно лежащее и мирно посапывающее тело.

Утром следующего дня меня с трудом добудились, и я вынужден был идти сдавать на анализ кровь. Результатов долго ждать не пришлось.

Буквально через несколько часов меня вызвали к лечащему врачу. Моим лечащим врачом оказался всё тот же хирург, который накануне вскрывал мне абсцесс. Хирург был в форме майора медицинской службы и мрачнее самой черной грозовой тучи над Финским заливом. Начал он издалека. Я сразу понял, что что-то не так. Я даже не догадывался, чем я мог вызвать командирский гнев, но на всякий случай, заранее втянул виновато голову в плечи. Майор медицинской службы с трудом сдерживал себя, чтобы не перейти на мат:

– Пашко! Тебя вчера в одних трусах и тельняшке принесли на носилках в операционную умирающим лебедем. Ещё немного и, – дальше медик заговорил словами киногероя, – в твоём подъезде играла бы музыка, но ты бы её не услышал. Мне с трудом удалось тебе вскрыть абсцесс. После вскрытия ты прямо в операционной снова потерял сознание, насколько ты был обессилен. Я лично проверял тебя в конце рабочего дня. Дохлая рыба, выброшенная волнами на берег, и та выглядела по сравнению с тобой намного лучше. Ты пальцем пошевелить не мог.

Врач сделал паузу и перешёл к самому главному:

– А, теперь объясни, как ты сумел нажраться, и где ты, самое главное, достал алкоголь? Если ты, со слов дежурной медсестры, даже в туалет не ходил? Анализ крови показывает, что вчера ты конкретно накатил, и пил ты явно не компот?

Ах, вот где собака зарыта. Только выпив два стакана чудо грибного чая, из банки, которую в качестве доказательств, я вынужден был предъявить хирургу, – последний поверил в историю о доброй самаритянке и её сказочном чае, больше напоминающем перебродившую брагу.

– Да, хорош чаёк, – подвел итог хирург. – Неудивительно, что в крови обнаружили наличие алкоголя. Запомни! Следующий раз, за распитие спиртных напитков, вылетишь из госпиталя быстрее чайки, про которую вы, моряки, так любите петь.

В молодости меня всегда удивляло: как некоторые люди могут предвидеть будущее? Хирург принадлежал к этой категории людей. Я действительно вылетел из госпиталя, но только не в следующий раз, а через раз.

Время шло. Молодость брала свое. Организм восстанавливался, хотя болезнь не сдавалась. Хирургу пришлось откачивать шприцем гной из гортани, но не буду останавливаться на медицинских аспектах лечения болезни, а больше, по существу.

В воскресенье утром, когда я проходил контрольное взвешивание, я услышал: «Сынок!» Обернулся – и обомлел, за спиной стояли отец и мать. Всё просто. Моя сестра в это время училась в Волховском железнодорожном техникуме. Заканчивались каникулы, и родители привезли сестру с каникул, а заодно решили меня проведать, благо всё находится в районе Ленинграда. Мои родители работали на железной дороге и в советское время имели достаточно существенные скидки на проезд. По дороге заехали в учебный отряд, а оттуда в госпиталь. Всё логично и понятно.

Отец сразу взял быка за рога и предложил где-нибудь мирно посидеть. Госпиталь находился в старом поместье какого-то графа или может царского чиновника и состоял из ряда отдельно стоящих зданий в окружении парка. Въезд в госпиталь охранял удаленно стоящий одинокий флигелёк. Сторож из гражданского персонал сжалился над нами и пустил нас в комнату для отдыха и приема пищи. Мама, как любая мама, привезла много домашних вкусностей. Отец естественно достал заветную бутылку. Отказать отцу и не составить компанию, тем более не выпить за преемственность, отец также служил на флоте – у меня язык не поворачивался. Не зря говорят, дурак служит в армии, а пьяница на флоте. Хорошо посидели. Выпили всего не много. Её родную, только одну. Беда была только в другом.

Мой организм не был стойким и не привык ещё к таким химическим атакам. Он всячески не соглашался травиться алкоголем. Он просто его не принимал, отказывался перерабатывать и расщеплять на составляющиеся. Результат был закономерен.

Когда утром в понедельник у меня, не смотря на мои всё уловки, взяли на анализ кровь, я понял – это провал. Тучи враждебные грозно зависли над моей головой. Ждать покорно – не по мне. Я решил обострить ситуацию. С видом побитой собаки я стал ждать хирурга перед его кабинетом.

– Товарищ майор медицинской службы! – начал я по-уставному, когда врач разрешил мне войти в кабинет. – Разрешите доложить?

– И что ты интересное мне скажешь? Судя по твоему виду – ты уже успел за выходные где-то накосячить? – доктору было присуще чувство юмора, и он доброжелательно посмотрел на меня.

– Вчера ко мне приезжали из Беларуси родители…

– И ты вместе с батей вмазал, – продолжил за меня мою речь врач.

– Откуда он всё знает? – подумал я.

– Ну, ты и наглец! – всё также, находясь в хорошем настроении, произнёс хирург.

– Никак нет! Стечение обстоятельств, – продолжил я и принял строевую стойку.

– Я тебе дам стечение обстоятельств, алкаш начинающий! Свободен. Я подумаю, что с тобой делать.

Тучи над моей головой развеялись. Хирург не стал меня выгонять из госпиталя, и для постоянно присмотра за мной – меня из коридора торжественно переместил в палату. Лучше бы он этого не делал.

Палата была большая. Восемь коек-мест. Одна проблема – всё больные представители Советской сухопутной Армии, и почему-то большинство стройбатовцы (строительный батальон). Травмы у них были специфические. Трое с переломанными челюстями. Для меня осталось тайной, как нужно упасть на стройке, чтобы сломать челюсть. Четвёртый с травмой головы. С его слов, поймал кирпич на голову. Пятый лежал с травмой ноги, но носился по госпиталю на костылях быстрее прогулочного катера по Финскому заливу. Когда решали, кто пойдет в самоход за «чернилом» – вызвался первым. Шестой – с гипсом на руке. Седьмой был кинологом караульной службы, и травма у него была служебная. Не зря моя бабушка говорила, что собаке верить нельзя. Его жалел весь госпиталь.

Он единственный, кто лежал и рвался побыстрей возвратиться в часть и посмотреть в глаза тому псу, который отправил его на больничную койку, укусив его за мужское достоинство. Горемыке кинологу на службе достался настоящий массивный «кавказец». Псы этой породы отличаются исключительным норовом и огромной пастью. Во время тренировки этой псине что-то не понравилось, и она со всей дури тяпнула бедного солдата кинолога за ту часть тела, по которой мужчину в половом плане отличают от женщины. Сам детородный орган не пострадал, а вот колокольчикам досталось. Псина, видно, была не своевременно привита, или утром зубы не чистила, так как яички опухли и были по размеру средними между мячом для игры в американский футбол и узбекской дыней. Его колокольчики в армейские трусы не вмещались, а штаны от больничной пижамы с трудом их закрывали. Бедолага с трудом передвигался. Однажды, на перевязке медсестра, возраст которой был близок ко второй молодости, и которая видела в этой жизни практически всё, первый раз увидев его достоинства, – не удержалась и воскликнула: «А ни фига себе!»