Кроме того, нам прививали уважительное отношение к строевому плацу. По плацу разрешалось только движение строем. Одиночное диагональное движение по плацу – было смерти подобно. Если же находился особо одаренный, до которого слова не доходили с первого раза – у него был великий шанс, до утра ломом подметая плац, подумать о бренности жизни насущней. Белые ленинградские ночи очень этому способствовали.

Обучение строилось от простого к более сложному. Сначала повзводно отрабатывалась высота поднятия ноги и отмашка рук. По логике вещей, процессом обучения должны были заниматься офицеры, командиры взводов, но их роль в нашем обучении была настолько ничтожна, что я не уверен, был ли в нашем взводе командир. Я его практически не помню. Руководил же нашими строевыми экзерцициями заместитель командира взвода, моряк срочной службы (моря так и не видавший), старшина 1-ой статьи. Для нас он был одновременно и ближайшим воинским начальником, и отцом родным, так как, его командный профиль мы видели, когда засыпали и когда просыпались. Спал он также с нами в одном кубрике.

Старшина давал команду «Делай раз», после чего, не спеша, с линейкой прогуливался вдоль строя, проверяя высоту поднятия ноги и правильность положения рук. А ты в это время должен был замереть, как египетский Сфинкс, и молча стоять с поднятой ногой и зафиксированным правильным положением рук, пока не поступит следующая команда. В то время, мне казалось, что он над нами порой издевается. Ничего подобного. Оказалось, старшина 1-ой статьи был сторонником японских мастеров боевых искусств, которые утверждали, что, чтобы поставить удар, неважно какой, рукой или ногой: нужно его произвести минимум 10 000 раз. Только этим можно объяснить, что до принятия присяги мы каждый вечер вместо вечернего «горлопания» строевой песни (это мероприятие в войсках называется вечерней прогулкой) на «аллее мужества» делали «Раз» и «Два». Видно добирали необходимые 10 000 раз. И только после усвоения и закрепления базовых элементов нас допускали к монотонной и многодневной шагистике по квадрату и дальнейшему освоению премудростей строевой подготовки. Благодаря учебному отряду, до самого выхода на военную пенсию по строевой подготовке у меня было только отлично, а строевой устав после учебки я больше никогда не открывал, так как основные положения я мог воспроизвести в любое время суток, вплоть до запятых.

В нашей роте было более 120 человек. Первая задача любого командира – научить эту толпу ходить в ногу. Все гениальное обычно гениально своей простотой. Так и здесь. Личный состав строился на плацу в колонну по 6 человек. Один из старшин давал команду протянуть левую руку вперед и взять впередистоящего за ремень. При нахождении в учебном отряде голландка заправлялась в брюки под ремень. Только на корабле разрешалось не заправлять голландку в брюки, за исключением дежурной службы. После чего давалась команда «Шагом-Марш». Естественно движение начиналось с левой ноги. Тот, кто тупил или тормозил (самое распространенное слово русского языка во время моей службы) и начинал движение не стой ноги – тут же получал мощный удар носком «гада» в икроножную мышцу. Обычно после второго удара, приходилось козлом подпрыгивать вверх и воздухе делать замысловатое танцевальное движение по перестановке ног. Для закрепления навыков хождения в строю первые две недели на утренней физзарядке мы таким способом даже бегали. Это было тяжелое упражнение, так как расстояние между шеренгами было минимальное, и моряки в прямом смысле дышали друг другу в затылок. Самое парадоксальное, но это был самый эффективный способ обучения. Даже личный состав 4 взвода, целиком состоящий из представителей Кавказа и Средней Азии, и 80 процентов которого с трудом говорила на русском языке, единственное что мог – ходить строевым шагом.

После принятия присяги началась настоящая учеба. Нашим обучением занимались только офицеры. Среди преподавателей ни одного «космонавта» не было, все преподаватели были представителями офицерского корпуса, которые не один год топтали палубу боевых кораблей Военно-Морского Флота.

Лично мне учебный процесс нравился. Изучали историю флота, типы боевых кораблей, основы радиотехники, корабельный устав, радиолокационную станцию РЛС–МР123 «Вымпел», БЖ (борьба за живучесть корабля). Очень много было практических занятий. На этих занятиях я узнал, чем триод отличается от диода, что такое тестер и осциллограф. К своему стыду, последний я так освоить не смог, базовых школьных знаний по физике не хватало. Учили ходить на шлюпках, и было несколько занятий по плаванию, где учили как максимально дольше держаться на воде, благо рядом находилось подходящее для этих целей озеро.

Офицеры очень серьезно подходили к занятиям БЖ. Для проведения практических занятий был построен металлический куб, представляющий собой имитацию одного из отсеков корабля. В нём моряки учились заделывать пробоины деревянными клиньями, подводить пластырь под пробоины и ставить струбцины. Вода в пробоины подавалась под давлением, и давление подачи воды регулировалось. Хотя вода была и пресная, но она была реально холодная, и первое время при отработке навыков по борьбе за живучесть корабля вылазили мы из этого куба на свет Божий мокрыми по самые уши. И только там я осознал, что представляет собой мокрая курица.

Кроме того, с первого дня началось наше оморячивание. Оморячивание касалось всех аспектов нашей жизни. Во-первых, согласно толкования корабельного устава нашими командирами всех степеней, моряк должен в узких помещениях передвигаться бегом. По их мнению, лестничные марши ведущие в расположение казармы, как раз являются узкими помещениями. В реальности здание, где размещалась наша рота, по моему мнению, было построено ещё во времена царя-батюшки, так как ширина лестницы мало уступала лестничным маршам Таврического дворца. Наша рота, построенная в колонну по 6 человек, на одном дыхании, не нарушая строя, как взлетала вверх на третий этаж, так и спускалась вниз, и я не помню ни одного случая получения моряками серьезных травм. Это многократное в течение дня повторяющееся физическое упражнение выработало у нас, как у собаки Павлова, условный рефлекс. От которого я избавился только к годам 35, когда приобрёл соответствующую офицеру солидность в виде начинающего проявляться над брючным ремнем животика. А до этого мои ноги, ступив на первую ступеньку лестницы, не спрашивая разрешения мозга, бегом взносили мое тело на нужный этаж или опускали вниз. И я с этим ничего поделать не мог. Рефлекс есть рефлекс.

Во-вторых, с первого дня в обиход вводилась новая морская лексика. Я думаю, что многие смотрели старый добрый советский фильм «Джельтельмены удачи», где главный герой в исполнении Леонтьева для вхождения в роль уголовного авторитета Доцента, изучает воровской сленг. Что-то подобное происходило и у нас. Отныне, пол мы должны были назвать палубой, туалет – гальюн, стена – переборка, потолок – подволок, столб – пирс, деревянный молоток – мушкель и так далее. Ругаться также рекомендовалось по-флотски. Например, замкомвзвода кому-то говорил: «Карась, лучше бери конец и иди шкертуйся». В переводе на нормальный язык это звучало бы: «Молодой матрос лучше бери верёвку и иди вешайся. У тебя большие проблемы». Это необходимо было знать, так как на корабле из-за незнания морского сленга можно было нарваться на неприятность и получить пару хороших ударов в грудную клетку. Об этом более подробно я остановлюсь в главе «Годковщина».

Кроме того, категорически запрещалось держать руки в карманах брюк. Пойманный за данное деяние автор в течение 2-х недель, хотя и песок в карманах не носил, но с зашитыми карманами ходил.

В-третьих, каждую субботу в роте устраивалась большая приборка. Приборкой руководил сам старшина роты. С самого утра в нескольких кандейках (металлических ёмкостях типа ведро, но большего объема) с теплой водой стругалось ножами хозяйственное мыло. Образовавшуюся пену, губками наносили на всё, что находилось в ротном помещении, начиная с подволока (потолка) и кончая палубой. После большой приборки даже Шерлок Холмс с его увеличительной лупой, никогда не нашел бы ни одной пылинки. Поскольку всё дышало чистотой и свежестью, при этом ни какая распространённая в нынешнее время «химия» не использовалась. Только горячая вода и хозяйственное мыло.