Пульс подскакивает, ударяя по коже с раскаленной яростью, затем подскакивает вновь, на этот раз от опасения. Поскольку мы теперь женаты, он сможет использовать мою магию и поймет, что заклинание Мериам сработало. Я оборачиваюсь на свою шаббинскую землячку, однако ее взгляд прикован к Юстусу, который смотрит на нее в ответ. Они не обмениваются ни словом, тем не менее кажется, будто между ними идет разговор.

Должно быть, она чувствует на себе тяжесть моего взгляда, потому что бормочет:

– Не волнуйся. Я покажу ему ненастоящие печати.

Я кошусь на Юстуса: вроде бы он прекрасно разбирается в символах.

– Боишься, что я научу его настоящим? – Губы Юстуса расплывается в ухмылке.

Я округляю глаза.

Пялюсь на него.

На Мериам.

О. Мои. Боги!

Юстус понимает шаббинский!

А Мериам… она даже глазом не моргнула!

– Идем. Твоей бабушке нужно отдохнуть.

Голова Мериам клонится к плечу, и Юстус шагает вперед, держась так прямо, что волосы, собранные в длинный хвост, едва колышутся при движении.

– Я не дам этому фейри ни капли своей крови! – шиплю я, когда веки Мериам смыкаются в изнеможении.

Юстус замирает на мгновение, разворачивается и подходит ко мне вплотную; мне приходится задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Он, может, и ниже Лора или Данте, тем не менее Юстус Росси – мужчина внушительного роста.

Приглушенным голосом он говорит:

– Если откажешься, то подпишешь смертный приговор Энтони. Этого ты хочешь?

Сердце барабанит о ребра.

– Разумеется, нет!

Он немного повышает голос:

– Тогда придется побыть чернильницей Данте.

– В какую игру вы играете, дженерале?

– В ту, в которой моя внучка останется королевой Люче.

– Я не ваша…

– Ты не слышала, что мы с Мериам связали себя узами брака, Гокколина?

Прозвище, данное мне нонной, из его уст звучит отвратительно.

– Не смейте меня так называть! И если считаете, что будете править Люче через меня, то вас ждет сюрприз. – Когда он улыбается, я добавляю: – Я имела в виду ворона. Вас ждет ворон. Впрочем, даже два. Мой отец с удовольствием поможет Лору вас четвертовать.

Улыбка Юстуса становится шире, в уголках хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он полагает, что его узы с Мериам остановят мою пару и отца от того, чтобы разорвать его уродливое сердце?

Мое собственное сердце сжимается, когда до меня доходит причина его ликования. У него есть доступ к шаббинской крови, и он знает не только как рисовать печати, но и как лишить жизни перевертышей.

– Шепчи, когда говорить на родной язык, – бормочет он – на шаббинском, судя по сильному акценту.

Я хлопаю глазами. Я говорю на… на…

Я встряхиваюсь. Не время восхищаться новообретенным навыком… хотя, вот это да! Настоящее чудо.

Я бормочу себе под нос:

– Откуда вы-то знаете шаббинский? Неужели великая и ненавистная Ксема Росси на самом деле наполовину колдунья и вам тоже знания перешли по наследству?

– По крови. Родной язык живет в крови. Что касается меня, мы с Мериам провели вместе годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою версию истории.

Он подходит к двери хранилища.

Повысив голос, я спрашиваю на лючинском:

– С чего вы взяли, что меня интересует история фейри, который обрезал уши собственной дочери?

Он останавливается.

– Это тебе Церера… – По полу мелькает тень, касаясь ботинка Юстуса. Она не достигает его лица, тем не менее оно темнеет. – Агриппина опозорила имя Росси и весь народ фейри. Так же, как и ее мать.

Тень замирает.

Отступая, Юстус рявкает:

– Катон! Раз тебе лучше всех удается терпеть заклинательницу змей, проводи ее в купальню, пока все туннели не пропитались ее зловонием.

Вероятно, меня должно задеть его оскорбление, однако мысли застряла на словах, которые слетели с его губ прямо перед тем, как появился Катон.

Неужели он собирался отрицать то, что отрезал кончики маминых ушей? Если да, если это сделал не он, то кто причинил боль моей родительнице?

Выходя из хранилища, я ожидаю увидеть на полу искалеченного Энтони, однако натыкаюсь только на скользкую лужу крови. Она блестит на почерневшем полу, подобно разлитому маслу.

Пальцы сжимаются в кулаки.

– Где он?

– Я велел его переместить. – Катон разглядывает лужу, затем опускает веки, видимо, чтобы не видеть неприятное зрелище.

– Куда вы велели его переместить?

Он поворачивает ко мне лицо и только потом поднимает веки.

– В комнату. С койкой.

– Над землей?

Катон вздыхает.

– Нет, Фэллон. Ты же знаешь, Данте ни за что не позволит.

– В этих туннелях много комнат? – Я устремляю взор в коридор, пересекающий тот, что ведет в мою «комнату».

– Прошу, ничего не спрашивай. Мне запрещено рассказывать, где мы находимся.

– Я уже знаю, что мы в Тареспагии, во владениях Ксемы Росси.

– Откуда?.. – Его рот округляется, прежде чем вновь сжаться. – Ах да. Хранилище. – Он смотрит на теперь уже закрытую золотую стену с эмблемой Росси. – Идем. Я покажу тебе ванную.

Катон ведет меня к туннелю. Камень гладкий, почти не видно никаких швов – а я ищу, еще как ищу, поскольку, пока я не выясню, как нарисовать печать, позволяющую проходить сквозь стены, щель может стать путем к свободе.

Кстати о печатях…

– Как это Мериам до сих пор не протолкнула себя сквозь стену?

– Рядом с ее троном нет стен. Но даже если бы ей удалось приблизиться к одной, она знает, что Лоркан Рибио убьет ее, едва она выйдет из укрытия. А если она умрет, умрешь и ты.

– Может, кому-то стоит сообщить ему, что наши жизни связаны? – Под «кем-то» я подразумеваю его.

– Фэллон, будь реалисткой. Ты в самом деле веришь, что стервятник даст кому-то хоть миг на объяснение?

Я ощетиниваюсь от оценки, вызванной дурной славой моей пары.

– Лоркан – само терпение, Катон.

– Ты явно не видела, как он вырезал целое войско за считаные минуты.

– Вы видели?

Бледное лицо Катона вспыхивает румянцем, заметном даже в слабом свете факела.

– М-мне не следует обсуждать с тобой подобное.

– Еще как следует.

Он проводит рукой по шевелюре, чуть не вырывая несколько волосков.

– Какое войско вырезала мо… – я вовремя заменяю «моя пара», – мой король?

– Прошу, Фэллон.

Я скрещиваю руки на голом животе, прямо под узлом, стягивающим подол испорченной рубашки.

– Нельзя просто сказать мне, что Лор убил целую кучу солдат, и ничего не объяснить. Когда? Где? И почему? Они на него напали? Он не причинил бы вреда тому, кто не заслуживал… – Я резко втягиваю ртом воздух. – Это было в тот вечер, когда меня похитили, да? Я видела, как Данте кивнул, прежде чем закрыть вход пещеры.

– Фэллон… – Его взгляд суетливо бегает по сторонам. – Тс-с! Из-за тебя у меня будут неприятности.

– За то, что сообщил мне новости о событиях в Люче?

– Да. Нам не положено говорить о войне.

– О войне? – ахаю я. Катон напрягается. – Началась война?

У меня такое чувство, будто желудок набит мокрым снегом. Я хватаюсь за ближайшую стену.

– Да. Мы пытались заключить мир. Рибио отклонил наши условия.

Мне противно, что Катон использует местоимение «мы». Что он ассоциирует себя с деспотическим режимом Данте.

– Наверняка Лор поступил бы разумно, если бы меня ему вернули.

– Зачем, ради всего святого, ты хочешь вернуться к этому монстру?

Потому что он мой монстр. Но Катону не понять. Очевидно, Данте промыл ему мозги – я даже начинаю верить, что он здесь по доброй воле.

– Действительно. Зачем мне свободная жизнь под властью короля, который меня уважает, когда можно жить в плену у короля, который намерен меня использовать?

– Данте сделал тебя своей королевой. Это большая честь, и, если не ошибаюсь, ты мечтала выйти за него замуж.