Легкие сжимаются, словно я под водой и сдерживаю дыхание, вот только я сдерживаю крик. Отчаянным рывком наконец освобождаюсь от Данте.

Король фейри поднимает руку и внимательно рассматривает; глаза круглые от благоговения, в то время как у меня – от ужаса, а затем и от отчаяния при виде соединенных кругов, вытатуированных под пятном нашей смешанной крови. Я переворачиваю свою руку, и, разумеется, то же изображение красуется на моей коже.

Ярость застилает глаза – горячее, чем новое клеймо, более влажная, чем соленые капли слез. От кольца можно было бы избавиться, но татуировка… Пока я не убью Данте, у меня на коже будет напоминание о нашей связи.

С другой стороны – и да, я во всем всегда ищу хоть какие-то плюсы, – теперь я понимаю, что значит татуировка Юстуса – это не оберег. Ох, он и не догадывается, какая кара его ждет. Я разорву его на клочки, а затем растопчу каждый из них.

– Готово? – выдыхает Данте.

– Да. – Голос Мериам вырывает меня из тревожных мыслей. – Теперь отойдите. Я попытаюсь освободить магию внучки.

– Попытаешься? – Данте опускает отмеченную печатью руку.

– Мы уже обсуждали, Маэцца. Если ее шаббинская сторона слишком переплетена с вороньей, то, возможно, без Лоркана у меня не получится разорвать чары.

– А я уже говорил, что присутствие Рибио исключено.

Мериам предлагала высвободить мою магию с помощью Лоркана? Разве может она не понимать, что он убил бы ее раньше, чем она успела уколоть себе палец?

О боги! Нужно предупредить его, что ее смерть повлечет за собой и мою.

Данте отступает, а я пытаюсь выровнять дыхание. Напрасные старания. Сердце колотится слишком быстро, сокращая каждый мускул в теле.

– Развяжи платье на шее. – Голос Мериам возвращает мой взгляд к ней. – Мне нужен прямой доступ к сердцу.

Мурашки пробегают по позвоночнику, пригвождая ступни к обсидиановому полу. Я хочу вернуть магию, но также хочу жить. Опасно подпускать ведьму к сердцу.

Вдруг она его остановит?

Вдруг разглагольствования о наших связанных жизнях – одна большая ложь?

Вдруг…

Чья-то рука сжимает веревки у меня на шее и дергает. Я скольжу взглядом по смуглым пальцам к белому рукаву куртки, которую Данте носит под золотыми доспехами, затем выше, к каменной челюсти и холодным глазам.

– Не прикасайся ко мне! – рычу я.

Данте бросает на меня свирепый взгляд.

– Тогда начни, на хрен, слушаться, мойя.

Я стискиваю челюсть.

Мериам поднимает пальцы и ждет, когда я добровольно сделаю единственный разделяющий нас шаг.

– Знаю, ты меня боишься, Фэллон, но тебе нужно мне довериться.

Я фыркаю.

– Последний раз предупреждаю, стрега, еще раз заговоришь на шаббинском, и я отрежу тебе язык!

Мерда! Я затихаю, как мышка в амбаре. Только бы Данте не услышал моего фырканья. То, которое словно кричит: «Заклинательница змеев свободно владеет шаббинским!» Я потираю ключицу и бросаю взгляд на Данте, чье внимание приковано к Мериам.

Облегчение ослабевает, когда я отвожу глаза и замечаю, как генерал приподнимает кирпичную бровь. Щеки вспыхивают, и я спешу сосредоточиться на Мериам.

– Простите. – Она выставляет ладонь, и только теперь я замечаю ее жуткую татуировку. – Я путаюсь между лючинским и шаббинским. В моей голове оба языка звучат одинаково.

Она разводит пальцы веером, словно разминая. От кончиков отражается сверкающий лючинский герб за ее спиной, будто они покрыты маслом. Полагаю, она размазала по ним кровь, однако, прищурившись, понимаю, что блестящие участки – это мозоли. Вероятно, из-за постоянных уколов. Это ждет и меня? Новые мозоли? А я была так рада избавиться от старых.

– Я объясняла Фэллон, почему мне нужен доступ к ее сердцу.

На этот раз я оглядываюсь на Данте, чтобы изучить его реакцию и понять, на каком языке она говорила.

– Снимай блузку, мойя. – Он кивает на ткань, покрытую коркой грязи и темно-бордовыми каплями.

Я почти рычу. Мне ненавистен навязанный мне новый титул, почти так же сильно, как ненавистен он сам.

Когда я продолжаю стоять неподвижно, Данте достает черный меч, подцепляет вырез на шее и опускает клинок вниз, распарывая рубашку и корсет под ней. К счастью, он остается на месте, тем не менее это не останавливает поднявшуюся новую волну гнева.

– Какого подземного мира с тобой не так? – шиплю я, сжимая в кулаке неровные края рубашки, прикрываясь.

Мериам подзывает меня пальцем.

Я не двигаюсь с места. Тогда Юстус меня приподнимает и подносит ближе к своей жене, которая ласковым жестом убирает с моей груди края рваной блузки.

– Заклинание необходимо произнести на шаббинском. Меня нельзя прерывать, иначе ничего не выйдет. – Мериам смотрит на Данте, явно адресуя предупреждение ему.

Он двигает челюстью из стороны в сторону, и она лязгает, как якорная цепь.

– Ладно. Приступай. Юстус, внимательно слушай, что она говорит.

– Фэллон, знаю, ты меня ненавидишь, но кровная связь была необходима. Клянусь, я все тебе объясню, но сперва позволь мне вручить дар, который я тебе задолжала двадцать два года, – говорит Мериам. Я сердито сверлю ее взглядом. Она добавляет: – Тебе понадобится магия, чтобы отсюда выбраться.

Мое недоверие к ней настолько сильное, что сбивает ритм сердца.

– Разве ты не хочешь вновь увидеть свою пару?

Хочу больше, чем вернуть магию.

– Доверься мне, дорогая.

Довериться ведьме, которая только что связала меня со свихнувшимся фейри? Я подавляю позыв ответить: «Как бы не так», опасаясь, что случайно заговорю на шаббинском. Тем не менее, очевидно, для побега… для выживания мне понадобится магия, поскольку вера в чудеса умерла во мне много лун назад. Поэтому я наконец отпускаю рубашку, обнажая грудь.

Едва кончик окровавленного пальца Мериам касается моей плоти… толчок, и сердце дергается в тысячу раз сильнее, чем во время прошлого ритуала, оно сжимается и затвердевает.

И затвердевает.

Кожа перестает вибрировать.

Когда окружающее меня золото тускнеет, а сияние огня фейри темнеет, в черепе проносится шепот: может, она и не обхитрила Данте, но обхитрила меня.

Глупая ты девчонка, Фэллон.

Перед мысленным взором предстает лицо моей пары, и хотя он не может меня услышать, я шепчу в пропасть, простирающуюся между нами:

Прости, любовь моя.

Комок мускулов в груди настолько неподвижный, что кажется: вот и все, мой самый последний миг на этой забытой богами земле.

Мне ненавистно, что последнее увиденное лицо – лицо Мериам.

Что последнее прикосновение мужчины – прикосновение Юстуса.

И что Данте будет свидетелем моей смерти.

По крайней мере, ему не достанется моя магия. О, весьма иронично, что даже на смертном одре мне удается найти что-то хорошее в происходящем. Этот мой гребаный оптимизм! Возможно, будь я непрошибаемой пессимисткой, то прожила бы дольше.

В следующей жизни – если реинкарнация существует – я стану циничной и буду ждать только плохого. И я на хрен никому не буду доверять. И буду постоянно ругаться.

Я почти слышу, как цокает языком моя пара. Он терпеть не может, когда я ругаюсь.

Ох, Лор! Пока меня не покинуло сознание, я еще немного говорю с ним через нашу несуществующую связь. Прошу его не играть в героя. Я не сто́ю того, чтобы за меня мстили.

Впрочем, обязательно убей Бронвен и Мериам. И Юстуса. Только не Данте. На случай, если в пророчестве Бронвен есть доля правды.

Скорее всего, ее нет.

Вероятно, она так сказала, чтобы Лор не рисковал своей шкурой, пока она придумывала план, как отправить меня в недра земли на убой.