– Не нравится мне эта работа. Сколько бы тут ни платили, а если подвернется другое место, сразу же возьму расчет. Пошли, Барбара. Я хочу спать.

– Постой, не уходи. – Аллегра коснулась ее руки. В ушах у нее снова и снова звучали истошные, полные страдания вопли Ридли. – Скажи, в чем он виноват перед женой?

Глаза Верити расширились от суеверного страха.

– Да охранит нас от него милостивый Господь, – прошептала она. – Люди говорят, что он ее убил.

– В зале для слуг ты будешь сидеть за самым нижним столом, вместе с горничными и судомойками. Все слуги находятся под моим началом, и я тебе вот что скажу: ты получишь повышение только тогда, когда его заработаешь, и ни секундой раньше.

Голос миссис Ратледж звучал холодно, и в нем слышались сварливые нотки. Если накануне она вела себя более или менее любезно, то сейчас от ее любезности не осталось и следа.

– Да, мэм, – с неловким реверансом ответила Аллегра, недоумевая, чем же заслужила столь неприкрытую неприязнь. Наверное, дело в том, что Ридли привел ее в дом самолично, не спросив мнения экономки, и она сочла это выпадом в свой адрес. Аллегра незаметно окинула взглядом комнату миссис Ратледж, расположенную в центре первого этажа, рядом с кабинетом мистера Бриггса. Презрение, с которым экономка относилась к своему хозяину, явно не ме шало ей обогащаться за его счет. Ее комната была роскошно обставлена. В глубоком алькове стояла большая кровать с бархатным пологом; полированные столики, удобные стулья и массивные кресла были сделаны из ценных пород дерева, а на письменном столе лежали гроссбухи и иные записи, по требные для ведения большого, чрезвычайно богатого дома. На обустройство своего рабочего места миссис Ратледж так же не поскупилась: чернильный прибор, к примеру, сверкал серебром, а не бронзой, а кресло, в котором восседала домо правительница, было обито дорогой малиновой шерстью.

Миссис Ратледж открыла стоявшую на письменном столе эмалевую шкатулку, взяла оттуда карамель, положила ее в рот, после чего спросила:

– Ты когда-нибудь прежде служила в большом доме?

– Нет, мэм, но работа мне не в новинку.

– Его милость сообщил мне об этом, однако велел, чтобы я не давала тебе тяжелой работы. – Женщина впилась в лицо Аллегры цепким взглядом, словно искала в нем ключ к разгадке этой тайны. – Ты часом не больная? – спросила она с подозрением.

– Я не хуже любой другой служанки в этом доме, – едва сдерживаясь, заверила девушка. Меньше всего на свете она желала поблажек от Ридли. – И могу работать наравне с остальными.

– Но за гораздо меньшую плату. – Физиономия экономки расплылась в ленивой, двусмысленной улыбке. – Всего за три фунта. Я бы сочла такую плату оскорбительной. Не понимаю, почему ты согласилась. Или почему его милость не предложил больше. – И толстуха умолкла, любопытно поблескивая глазами в ожидании ответа.

«Жди, жди! – подумала Аллегра. – Так я тебе и сказала!»

Миссис Ратледж первая нарушила затянувшееся молчание. Она недовольно пожала плечами и с презрительной гримаской заметила:

– Впрочем, никто не знает, что творится у него в голове. – Из шкатулки была извлечена еще одна конфетка. – Что же касается твоих обязанностей – будешь работать с остальными горничными. Бери пример с Верити. Она хорошая девушка и достойна подражания. – Пухлые губы внезапно скривились так, что Аллегра подумала: уж не попалась ли миссис Ратледж вместо конфетки лимонная корка? – Мистер Бриггс сказал, что ты умеешь читать и писать, – неприязненно продолжала достойная дама. – Надеюсь, это не даст тебе повода задирать нос перед слугами или пытаться верховодить другими девушками. Учти, если я захочу, то в два счета испорчу тебе жизнь. – И она грозно взмахнула в воздухе пальцем. – Ну а теперь повернись. Надо рассмотреть тебя как следует.

– Да, мэм. – Аллегра скрепя сердце повиновалась. Было бы глупо делать эту женщину своим врагом. И она стала поворачиваться как можно медленнее, чтобы экономка смогла разглядеть все, что пожелает.

Прежде чем спуститься к завтраку, ожидавшему всех слуг, Барбара вручила Аллегре несколько необходимых мелочей: шейный платок, скромно прикрывавший грудь, миниатюрный чепчик, под который убрали тугой узел черных волос, и крахмальный передник. Хотя это был всего лишь повседневный наряд горничной из хорошего дома, он выглядел намного роскошнее того, что девушке приходилось носить в Каролине. Хаммер Прингл скупилась на одежду, почти так же как на еду. Не говоря уже о заурядной доброте.

– Под солнцем твоя кожа спеклась в настоящий пергамент, – брезгливо поморщилась миссис Ратледж и добавила, осуждающе качая головой: – Ты выглядишь просто неприлично. Ну что ж, придется драить тебя песком со щелоком, чтобы смыть этот ужас, – станешь белее самой белой лилии.

Аллегра помрачнела. Она явилась в этот дом, чтобы быть служанкой, а не бледноликим цветочком. Боже упаси! Ее передернуло от внезапной отвратительной догадки.

– Это пожелание его милости? – спросила она. – Ему по-прежнему угодно превратить меня в напомаженную слюнявую кокотку?

– Не забывайтесь, мисс! – Холодные глаза экономки угрожающе сузились. – Его милости угодно видеть вокруг себя пригожие свежие лица молодых служанок. А чем он с ними занимается – исключительно его дело. И не нам с тобой его судить, Господь тому свидетель! Зато мне вовсе не понравится, если он примется точить об меня свой острый язык, увидев твою рожу! Станешь скрести ее два раза в день – и без возражений! Иначе я прикажу поварихе с помощницами, чтобы они проделывали это силой. Ты все поняла?

– Да, мэм, – буркнула Аллегра, понурившись. Однако этот тон явно понравился экономке.

– Будешь вести себя как положено, – снисходительно заметила она, – и твоя жизнь здесь станет весьма приятной. По крайней мере внизу, в помещениях для слуг. – Миссис Ратледж замялась, бездумно вертя пером для письма. – Его милость… То есть я имела в виду… Мистер Бриггс сказал мне, что ты тоже была наверху прошлой ночью. – Она решительно вздернула подбородок и глянула Аллегре прямо в лицо: – Ты все видела?

Девушка утвердительно кивнула, невольно покраснев при одном воспоминании об ужасном унижении Ридли.

– Его милость подвержен неожиданным припадкам. И тебе придется научиться мириться с ними. А также держать рот на замке за пределами Бэньярд-Холла. – Голос экономки стал многозначительным. – Что бы ты там ни думала о подобном поведении, пока мы на службе у его милости, его позор – наш позор. И я не желаю, чтобы в округе про него ползли новые сплетни: довольно того, что болтают и так.

Аллегра снова кивнула, но предпочла промолчать. Миссис Ратледж явно не располагала к расспросам о том, почему Ридли заслужил славу отъявленного труса, как бы ни сгорала девушка от любопытства. Пожалуй, лучше обратиться к Барбаре или Верити: те наверняка с охотой поделятся известными им слухами. И она просто спросила:

– Что я должна делать нынче утром?

– Пусть кто-нибудь тебе покажет, где хозяйские покои. Прошлой ночью он бушевал, как никогда. И теперь там полно работы. Остальных девушек ты тоже найдешь там; они уже начали уборку. – И Аллегру отпустили повелительным взмахом руки.

Однако ей не требовался проводник, чтобы найти комнаты Ридли. Ведь прежде их занимал ее отец. Девушка миновала парадную лестницу, прошла по длинному коридору мимо многочисленных салонов и гостиных на первом этаже и по черной лестнице поднялась на второй этаж, где находились хозяйские покои. Преодолевая этот неблизкий путь, она почувствовала себя довольно странно. И даже попыталась представить себя маленькой Девочкой: как будто крадется тайком по этим коридорам, чтобы заглянуть в кухню и выпросить что-нибудь вкусненькое у добряка повара. Или осторожно, затаив дыхание, следит за своими старшими братом и сестрой. Но воспоминания детства сохранились очень нечетко, безжалостно смытые потоком жестоких испытаний, в который превратилась ее жизнь.