«Ты был мне карателем…» Ты был мне карателем, Медленно резал всё светлое. Знаком лёг восклицательным, Прописался в моем дневнике. Искушая изобретательно, Искусно меня предал сто раз за вечер. Потом попросился обратно и предал больнее вдвойне… Посланник божий? Опричник, исполняющий слепо и преданно Высшую меру Всевышнего? Отсыпано щедро мне… Я распознала истину. Не ты был чудовищем. С улыбкой, тонкой, как лезвие, смехом звонким, как песня, Темнота разрасталась в душе. Непросто в самой себе Опознать лик убийцы… жертвы, судьи, очевидца. Я узнала недавно во сне Как тебе было больно Топить меня в полной Соблазнов и страхов воде. Но Ангел твоею рукою Карты кропил в игре. Прости меня, если сможешь. Мы оба тогда сломались — Из-за твоих, из-за моих шатких и ржавых перил… Но теперь-то я знаю: ты, хоть и не светел, но злодеем не был. Ты медленно резал все тёмное, Чтобы меня спасти. «Меня кто-то совсем забыл…» Меня кто-то совсем забыл? Ниоткуда за мной не пришёл. На пустынном перроне простыв, Отбиваюсь от свор сквозняков. Отчего же я до сих пор…? Почему же кто-то всё не…? Сколько нужно часов ещё…? Что мне станет спасением? Всюду дует за воротник. Кто-то где-то был очень мил. Жизни скомканный черновик Убегающим шпалам скормил… Мне никто никогда нигде… Потому что ничей не свет. И я чувствую, что теперь Никого на перроне нет. Дерево На моей коре дождь… На моей коре ночь… Из моей коры жёг Пламя старый шаман. Над моей кроной спят Сотни бледных плеяд. И кочевник закат Ткёт кровавый обряд. Под моей кроной тьма, Птицам цепким дома. Чертит ведьма-сова Колкие письмена. Здесь не тишь и не блажь. Вырви глаз темнота. Зашипит по ветвям В танце смерти змея. Ты пришёл поглазеть? Бродят многие тут. У моих корней кровь, Под моей тенью труп. Я расту не в земле. Подо мной города. Человечьих костей Стройные берега. Выпей горечь мою, Съешь изогнутый лист, Под могучим крылом Закопайся и спи. У моих корней соль… У моих ветвей сок… Будет сладок твой сон В скрипе вечных часов. Иллюзорный ваш мир Рассыпался в труху Сотни раз на моем Деревянном веку. Мой удел провожать Смену зим и эпох. Деревянно обнять, В колыбель или гроб. Ты ко мне приходи, И садись на качель. На моей коре ночь… От тебя ушла тень… «Небо в квадрате с крестом…»
Небо в квадрате с крестом Висит в предутренних сумерках. Комната сливается со сном. Силуэты плывуще-танцующие. Темнота безлика, бездонна. Глядит, как бездомная, с улицы. Под нависшим оком хочется Съёжится и зажмуриться. В этой комнате пять углов. Четыре прямых, один острый. В остром колене-прижатом назрели вопросы, Занозами в ребра несносными. Небо просачивается в щель, Капает с подоконника. Утро затапливает постель. Растапливает плоть мою. Расплавляется бесцельно масло на бутербродах. Органный гул тишины сменяется щебетом голодных. Главный орган духа невозмутим. Снимаю с плеч темноту хваткую. Утро. Пора думать о земных. Ночью снова: угол, бездна, квадраты… Акростих Пётру Главатских Пеплом дымит раскаленная сцена, Ёмкость для сольного сердцебиенья. Треском горящего нотного поля Рвение духа выходит на волю. Глаголить ритм, поднимая Лавину чувственных рек, Авангардно-свободно Всеуслышанно каясь, Акцентом звука пронзая Тончайщие стены тел… Снисходит крик в темноте, Как плач об агнце света… И. Х. Он (деньги) и я Когда ты входишь в обветшалый кров, Твой лоск встаёт павлином среди пыли. И стопы книг (и на и под столом) Лежат, желтеющие рты разинув. А ты, смеясь, из шляпы достаёшь, Как соль весьма изысканного трюка, Горсть фантов: ЦУМ, театр, ужин в Турандот… И вежливо протягиваешь руку. И амбра в след играющих духов, И вин стареющих кровавое наследие… Одевшись в узко-чёрное столетие, Ты мне бросаешь длинное вечернее Огней московских полотно. И я плыву в размеренных шелках По мраморным парадным коридорам. Я загораюсь вспышкой в зеркалах. И пудрюсь в глянце царственных уборных. Но только помни, мой роман с тобой — Прогулка под Луной бродячей кошки. Я незаметно ускользну домой, В мой сад, где шаль скамейке брошена. Веранда, книги, небосвод, Под крышей скошенной. Люблю с тобой, (и без тебя), Смотреть на звезды я. |
