По той же причине его чувства не поддаются описанию: человечество не придумало слов, раскрывающих пропажу барьера между внутренним “я” и окружающим миром.
Да, бывший Безымянный по-прежнему ощущает рассеявшиеся в пространстве частицы души. Впрочем, тут ничего сверхъестественного нет – люди тоже ощущают свои кишки, когда те выпадают из вспоротых животов наружу. Разница в масштабе. Невидимые, неосязаемые волны эссенции распространились на многие метры вокруг и не намерены замедляться. Существо воспринимает окружающую среду как продолжение себя: просачивается в холодный воздух, истлевшие трупы, сточенные камни. Но четче всего она улавливает смерть и отчаяние. Чужое отчаяние и смерть.
Раззадоренный, предвкушающий оккультист. В потустороннем спектре он выглядит как клякса, переливчато сверкающая оттенками психопатии. Он буквально светится безумием – жутким обжорством, которое не утолить пищей. Такое при возможности заглотит весь мир и потребует добавки.
Тьма отсекла хозяину всю память, кроме связанной с основополагающей идеей.
Гаухолс, носитель измученной души, ярко пульсирует страхом. Странно: он или она осознаёт всю грозную мощь зарождающегося божества, однако не убегает. Наоборот – лезет на рожон. Зачем? Она же пока не зажата в угол…
Гаухолс видит, под Созданием-бывшим-Безымянным безо всяких видимых причин возгорается земля. Прожорливые очаги синего пламени вспыхивают вокруг, заграждая ему дорогу.
Гаухолс, ощущая жар на стопах, перескакивает взметнувшуюся на пути полосу огня.
Создание не прекращало разрастаться ввысь и вширь. Отяжелевшее, оно валится на согнувшиеся колени, и за распухшими телесами уже не видно ног.
Пятиметровая туша выглядит и тощей и обрюзгшей одновременно, выпирающие кости торчат между свисающих жировых складок. Никаких человеческих очертаний, громадина походит на термитник из плоти, в верхушку которого воткнули, шутки ради, шлем Безымянного.
По всему телу копошатся ладони. Мертвечина ретиво ухватывается нижними руками, передается верхним, те вталкивают его в глотку. Щёки разорваны – они мешали челюстям раскрыться достаточно широко. Проглоченное немедленно высыпается, выбегает обратно сквозь зияющую в чреве дыру. Круговорот. Ненасытность.
Свежее мясо.
Его запах доносится до Создания, щекочет ему ноздри и даже ненадолго отрывает от пожирания трухлятины. Безотчетный голод совсем срывается с цепи и подавляет запуганный разум. Создание рывком поворачивается к идущему, концентрируя всё внимание на нём. Но не на человеке, а на человечине.
Оно упирает руки в землю и пытается ползти навстречу добыче, скребёт по камням лоскутами рваного брюха. Оно тащится до ужаса медленно, вес слишком велик. Язык нетерпеливо проскальзывает по губам. Во рту скапливается едкая слюна вперемешку с вязкой кровью.
Обегая синие костры, Гаухолс замечает, как из распахнутой пасти изрыгаются полупрозрачные комья отравы. Создание плюёт в нее струёй, шипящей на лету.
Промах — Хранитель увиливает, метнувшись вбок, и пролетевшие мимо капли окропляют трупное месиво. Они, источая едкий дым, проедают кожу покойников, но Гаухолс этого не видит, он не оглядывается.
А в лицо ему уже несутся новые сгустки кислоты.
“Влево! Вправо и вперёд! Пригнуться! Вправо!”
Хранитель ловко уклоняется от плевков чудовища и перепрыгивает огненные дуги. Одним движением выхватывает метательный нож и запускает во врага. Метил в голову, попал в грудь – плохо. Нож воткнулся по рукоятку, да толку мало, для Создания он меньше занозы. Гаухолс, скрипнув зубами, совершает очередной уворот, затем срывает с себя задымившуюся накидку, на которую угодила пара брызг токсичной жижи. Это противостояние не назвать битвой. Оно, скорей, похоже на ритуальную пляску смерти пред ликом божества.
И всё же финальный босс держится на высоте. Остаётся невредим, избегая кислотных залпов, вновь и вновь находя зазоры в полыхающих синим спиралях. Атаки Создания весьма предсказуемы, ему мешают сосредоточиться видения, что переполняют рассудок.
Схватка кажется Хозяину Тьмы всё менее значительной, его душа фантомной волной распространяется в пространстве, пересекает каменные стены, земную толщу, леса, горы, моря. Тьма подгоняет осколки души порывами ветра, ибо сущность божества должна пронизывать всё мироздание, бдительно следя за всеми своими служителями.
“Но у меня их нет. Никто за пределами темницы не знает обо мне.”
О, Хозяин Тьмы заблуждается. Бог не земная тварь и не волшебный демон. Природа богов гораздо проще. Они воплощенные аспекты, образы мысли, жизненные пути. Чтобы идти по дороге смертный не обязан знать её истории – чтобы поклоняться богу не нужно тщательно изучать его личность. Нужно только прочувствовать идею, и божество обратит на тебя взгляд.
Осколки души бывшего Безымянного, закружив над людскими поселениями, сыплются незримым дождем на головы тех, кто её понимает, – на таких же безнадёжно напуганных и голодных. Каждый из них теперь связан с Хозяином Тьмы. Он видит глазами несчастных, слышит их ушами, мыслит их мыслями.
Будто пред ним распахнулись сотни и тысячи книг забытых воспоминаний. Тех, которые, согласно легендам, дают окунуться в чужой разум. Только постигает Хозяин Тьмы не житие далеких предков, а бренное существование посторонних ему современников.
Хотя каких ещё посторонних, если его дух стал продолжением их душ? Если он прямо сейчас наедине с каждым из них и его бедой, если видит насквозь их сокровенные воспоминания и неосуществленные мечты?
Вот солдат – единственный уцелевший из строя, застыл, таращась на несущихся на него всадников. Вон подавляет тошноту девушка, продающая себя за корку хлеба. А там, подальше, семья жмётся к стене комнаты, пока к ним в дверь ломятся пьяные погромщики…
Забавно. Безымянный, тот попаданец, искренне надеялся выбраться из кристального подземелья – и вот, весь внешний мир как на ладони. Мир-гнойник стократно более сложный чем темница, но ничуть не менее мерзкий, погрязший в разрухе, войне и мракобесии.
Разумеется, на белом свете есть не только мрак: не все смертные погрязли в нём. Некоторым удается сохранять человеческое лицо и приходить друг другу на выручку, некоторым везёт отражать напасти и вести сытую спокойную жизнь. Но в их душах нет места новоиспеченному богу безумия и отчаяния. Он никогда не увидит картину с их стороны.
Как же забавно. Безымянный-попаданец так хотела завести множество новых знакомых – пожалуйста, пусть слушает, как опустившиеся на дно бедолаги хором, без спроса рассказывают ей истории своих убогих жизней.
А ещё они молятся.
Молятся почти все, за вычетом совсем отчаявшихся. На разных языках, кто-то заученными священными текстами, а кто-то своими словами, про себя или воплем, но все страждущие, от бродяги, замерзающего в переулке, до престарелой графини, оставленной в горящем поместье, просят об одном и том же:
