“Избави нас…”
Просят, конечно, не его. Демиургов можно понять, кто захочет возиться с такими ничтожествами? Хозяин Тьмы тоже не хочет. Однако ей выбора не дают. Отныне – вовек, их судьба – её удел.
Это не имеет значения. Натиск только усиливается, сотни видений вколачиваются в разум, как гвозди в крышку гроба. Гонимые, хворающие, обездоленные – всё смешалось воедино. Ему уже не разобрать, где кончается его сознание и начинаются остальные.
Больше не понять: это с него срывают одежду? Это у неё гниют зубы? Это его угоняют в рабство? Существо теряется в этом сумрачном лесу, где каждое дерево – изломанная жизнь. Растворяется в нём. Становится с ним единым целым.
Гаухолс плохо представляет, как ему сразить монстра, но подбирается всё ближе.
Бить куда попало? Вряд ли исполинской твари это всерьёз навредит. Надежда Гаухолса – удар в слабое место.
Метнуть запасное копьё? Нет, рискованно. Промахнется – останется без дополнительного оружия.
В голове не к месту всплывает давнее воспоминание о том, как в прошлой жизни Гаухолс любил ползать по деревьям. И этот навык…
Глупость, конечно. Но может сработать.
Первое правило охотника на чудовищ: если враг безнадёжно сильнее тебя, а сбежать невозможно, поставь все усилия на мощный удар в голову. И молись.
Второго шанса не будет.
Воздух вокруг Создания загустел от тошнотворного зловония. Гаухолс глубоко вдыхает через рот и, подбежав к громадине сбоку, цепляется за его руки прежде, чем они успеют вцепиться в него. Подтягивается, ставит ноги в щели меж жировых складок, перехватывается за те руки, что повыше. На ощупь шкура чудовища жесткая, шершавая и холодная, подобная крепостной стене.
Наглость благоволит Гаухолсу. Она взбирается метра на полтора ещё до того, как Создание среагирует.
Но вот после…
Хозяна Тьмы переполняет утысячерённая ненависть его последователей. Стегаемый господской плетью крепостной. Сосланный на каторгу вольнодумец. Жертва, заживо расчленяемая на сектантском алтаре… Эти уже не молятся.
Сжимая скалящиеся зубы, они в унисон проклинают мироздание. Они бредят об одном и том же – восстать бы после смерти призраком небывалой силы, обернуться черной бурей и помчаться над землёй, круша и ломая всё на пути. Рушить жилища и выдергивать оттуда людишек. Жирную знать, нахальных сатрапов, продажных попов, тупую бедноту – сгрести всех в охапку, швырнуть в грязь, раздавить как насекомых. Потом сорвать с неба богов, как листья с ветки, закружить их в урагане – пусть узнают, каково быть беспомощными. Пусть будет немыслимо! Пусть будет беспощадно! Пусть всю вселенную сотрёт в пыль.
Их страшная грёза понятна, естественна, даже логична.
Неутоленная нужда в справедливости рано или поздно вырождается в слепую жажду мести. Мести неразборчивой, ведь люди, обитающие в кромешной мгле, не верят в существование света. Неведавшие милосердия считают врагами всех без исключения. И Хозяин Тьмы, наблюдающий за ними, заражается этим дикарским призывом разрушить всё и вся.
Начиная с нахала, ползущего по его телу.
Кисти рук облепляют Гаухолса со всех сторон. Точно бешеная свора или толпа линчевателей, руки наваливаются на плечи, дёргают за конечности, сдавливают туловище, кромсают ногтями спину, лупят по ней кулаками. Две впиваются в затылок и рвут волосы, еще одна лезет в лицо, но Хранитель что есть мочи кусает его за пальцы. Он, кажется, ощущает хруст… как бы то ни было, эта пятерня убирается восвояси.
Гаухолсу всё нипочём. Она разит ладони копьём, стряхивает, отбрыкивается и упорно карабкается вверх по сизой живой горе. Напрасно кривые пальцы опутывают ее – торс, истекающий потом, выскальзывает из хватки.
Гаухолс прижал подбородок к груди, чтоб защитить горло. Исподлобья смотрит вверх, на покачивающуюся голову Создания. Пусть вражьи руки не оставили на нём живого места, он почти у цели. Он дотянется. Осталось распрямить руку и череп монстра будет проткнут…
Тогда-то всё окончательно идёт наперекосяк.
Врасплох застает атака сзади. Волна ярко-оранжевого огня хлещет по взмыленной спине, причиняя такую лютую пытку, что словами не выразить. Кожа багровеет и пузырится, будто кипяток. Из горла рвётся стон, в глазах тухнет свет. Словно сама преисподняя лизнула его между лопаток раскалённым языком, дочерна обуглив плоть.
Тело судорожно изгибается дугой и выворачивается из пальцев Создания. Подкошенного, не успевшего нанести удар Гаухолса вместе с копьём опрокидывает наземь.
Но, валяясь ничком у ног чудовища, погребённых под жировыми отложениями, он не думает о том, как близок был успех или что с ним станется дальше. Он вообще не в состоянии связно думать, мозг сжигает запредельная боль. И от каждого вдоха, от малейшего шевеления она разгорается пуще и пуще.
Из-за боли Гаухолс не подмечает и главного: настигшее его пламя не было голубым.
Его зажгло не чудовище.
Залескар стоит, где стоял, но его не узнать. Улыбку перекосило в хищный оскал, а взгляд буйнопомешанного сверлит дыру в Гаухолсе, покусившемся на его бога. Снопы искр мечутся и кружат вокруг жреца, как снег в пургу. Он вне себя от ярости.
— Не смей мешать! — голос стал на октаву выше. Чернокнижник запускает ещё один огненный шар. — Неблагодарный, слабоумный клоп!
Целиться в лежачего неудобно – снаряд пролетел мимо. Обидно.
Ну и пусть! Всё равно зарождающееся божество расправится с ним. Так ли важно, будет наглый балбес сожжен или прожеван?
Вот только Создание внезапно утратило к нему всякий интерес. Оно, застыв, склонилось к земле, насколько позволила громоздкая туша, и голова его нависла над валяющейся там вещицей. Над крохотным кинжалом.
Зверское обжорство и клокочущая злоба отступают на пару шагов под натиском любопытства. Одержимая изучает несъедобную железку, не сводя глаз, – никак не возьмёт в толк, отчего та кажется ему такой важной. Такой… ценной.
Да, не сводя глаз: Гаухолс слишком далеко, ему не разглядеть, но под завесой волос, налипших на лицо Создания, из глазниц только что прорезались два новых ока. Они удивленно разинул во всю ширь, и их застилают слёзы. Не чёрные: прозрачные, человеческие.
Зримый образ утеса, людей и кинжала, напомнивший ей, что в жизни, помимо страшащей мерзости и истощающей боли, есть нечто ещё.
Или, по крайней мере, было.
Так странно. Тьма полагала, что она вычистила сознание Хозяина ото всего, кроме лейтмотива, а нет. Душа человека – потёмки… Как бы то ни было, мысли-рудименты должны вскоре отмереть. Преображение почти окончено. Тьма подождёт.
Внимание перескакивает с кинжала на того, кто нанёс удар. Распластанный искалеченный смертный, которого она чуть не отправил на тот свет.
