– Зачем? – с любопытством спросила подруга, быстро встав на место Харриет и подперев дверь спиной.

– Я выскочу через окно гостиной.

– Но ты только что сказала…

– Харриет! – позвал Бенедикт через дверь. Он не кричал, но его голос каким-то образом проникал сквозь дерево. – Открой дверь, или я буду вынужден ее выбить.

Харриет вздрогнула, остановилась и посмотрела на вход.

– Лучше отойди, Августа. Для человека в очках у него на удивление сильные мускулы.

Августа счастливо кивнула и распахнула дверь.

– Добрый день, мистер Брэдборн, – поздоровалась она, словно ничего не случилось. – Как приятно снова видеть вас!

– Мисс Мерриуэзер. – Он снял шляпу и нашел взглядом Харриет, стоявшую в глубине прихожей.

– Прошу прощения, Бенедикт. – Харриет выдавила из себя сухой смешок. – Это ветром захлопнуло дверь.

Он вскинул бровь и помолчал, словно привлекая внимание к совершенно неподвижному воздуху.

– Вы живете где-то поблизости? – вежливо спросила Харриет.

– Нет. Я живу в другой части города, – ответил Бенедикт. – Я пришел повидаться с тобой.

Августа кашлянула.

– Если вы оба меня извините, я пойду поставлю чайник. – Она протиснулась мимо Харриет, кинула на подругу многозначительный взгляд и скрылась в кухне.

Бенедикт все еще стоял за дверью, вскинув бровь. Харриет смотрела на него, мучительно понимая, как отчаянно ей не хватало этого сильного, спокойного лица.

– Харриет.

– Да?

– Ты не пригласишь меня войти? – Он вытащил из кармана небольшую коробку. – Я принес тебе подарок.

– У вас очень славный дом, – искренне сказал Бенедикт.

В доме, в котором Харриет жила вместе с Августой Мерриуэзер, царил уютный беспорядок. Вдоль одной стены вытянулись книжные полки. Половину книг составляли романы и поэмы романтического характера, а вторую половину – романы ужасов о привидениях и гоблинах. Бенедикт устроился напротив Харриет в кресле с высокой спинкой и заплаткой на подлокотнике. Сама Харриет сидела, идеально выпрямив спину, хотя на диванчике лежали очень мягкие на вид подушки.

Августа вышла из кухни с подносом, на котором стояли две изящные чашки. Она даже и не попыталась скрыть многозначительную улыбку, обращенную к подруге, поставила чашки и вернулась на кухню.

– Если вы хотите сказать мне что-нибудь личное, лучше промолчать, потому что Гас подслушивает, – вежливо сообщила Харриет.

– Если хочешь, я могу уйти! – крикнула из-за двери Августа.

– Я не могу сказать тебе ничего такого, за что потом будет стыдно перед другими, – невозмутимо парировал Бенедикт.

И мог поклясться, что услышал из-за двери восхищенный возглас.

– Как поживаете? – сделав глоток чая, вежливо осведомилась Харриет.

– Ужасно, – все так же невозмутимо ответил он. – Потому что мне не хватает тебя.

Она удивила его, сказав.

– Я тоже тосковала по тебе, Бенедикт.

Он встретился взглядом с ее очаровательными коричнево-зелеными глазами, встал, взял чашку Харриет и поставил обе чашки на стол, а потом сел рядом с ней. Она повернулась к нему лицом.

– Боюсь, я повела себя очень глупо, когда уехала от тебя. Ты не виноват, что не веришь…

Бенедикт ладонью закрыл ей рот. Харриет скосила глаза, глядя вниз, на его пальцы, и он подавил смешок, борясь с желанием заключить ее в свои объятия, опустил руку и протянул ей подарок.

– Прежде чем ты что-нибудь скажешь, открой его. Это запоздавший подарок на твой день рождения.

Харриет с озадаченным видом кивнула и аккуратно развязала бант.

Харриет открыла коробку, и в глазах ее сверкнуло понимание. Она вынула из коробки часы. Золото от времени потемнело, изящный орнамент стерся от частого использования.

– Ты не должен был мне это дарить. Это принадлежало твоему лучшему другу.

Он сказал:

– И сейчас принадлежит.

Харриет подняла на него глаза.

– Посмотри на это.

Бенедикт усилием воли заставил себя не обращать внимания на отчаянное желание обнять ее и большим пальцем открыл крышку часов.

– Можешь прочесть?

Харриет наморщила лоб, повернув часы к падавшему из окна свету.

– «Моему возлюбленному Уоррену, – произнес Бенедикт. – Твоя навсегда, Аннабель».

У Харриет была необыкновенно красивая улыбка, ярче, чем струившийся в комнату и падавший ей на лицо солнечный свет.

– Я была права.

– Ты была права. Что бы ни случилось в доме столько лет назад, я не верю, что Рочестер убил свою жену. Будь он таким жестоким, я сомневаюсь, чтобы она решилась тайком ходить в деревню и заказывать для него подарок.

– Да, – кивнула Харриет.

– Но как ты это узнала?

Харриет искоса посмотрела на него, и Бенедикт набрал побольше воздуха в грудь.

– Я думал об этом все то долгое время после нашего расставания. Как ты узнала, что в доме не произошло никакого убийства, и – что гораздо важнее – как ты сумела освободиться от веревок, которыми связал нас Куинн? Мы едва могли шевельнуться и, уж конечно, не справились бы с веревками. Объяснить это можно только одним – там происходило что-то странное.

– Бенедикт, ты совсем не обязан…

– Знаю, но я верю тебе, Харриет. – Он улыбнулся. – А с другой стороны, любящий поверит, что небо зеленое, а трава синяя, если этого потребует объект его желаний.

Харриет взяла его лицо в ладони, глядя с такой любовью, что Бенедикт проклял все то время, что прошло без нее, и прильнула к его губам. Его пальцы глубоко зарылись в ее густые волосы, губы приоткрылись, и того времени, что они прожили врозь, просто не существовало.

Когда он отодвинулся, губы Харриет были красными и влажными, а глаза сверкали.

– Я так тосковала по тебе, Бенедикт! Так сильно, что решила – уже не важно, что ты считаешь меня ненормальной, лишь бы мы были вместе.

– О! – Бенедикт попытался выдержать серьезный тон, но у него ничего не получилось. – В глубине души я по-прежнему думаю, что ты сумасшедшая.

Харриет скорчила гримасу:

– И кто ты тогда, если любишь такую, как я?

Он посерьезнел.

– Я один из самых счастливых людей на земле.

Казалось, что Харриет сейчас заплачет, но тут из соседней комнаты раздался восторженный и совсем неподобающий женщине вопль.

Они почти доехали до Рочестер-Холла, когда Бенедикт небрежно потянулся за номером «Пост», лежавшим на противоположном сиденье. Он открыл газету более шумно, чем требовалось, и кашлянул.

– «Долгожданный роман печально знаменитого писателя Рэндала С. Шупа поступил в продажу вчера утром. Толпы, ринувшиеся в книжные лавки, чтобы купить книгу, были больше, чем когда-либо раньше. Можно только догадываться, в чем причина; скорее всего в том, что писателя под его истинным именем – Оскар Рэндольф – недавно осудили и заключили в тюрьму за вымогательство и убийство».

Харриет дремала, положив голову на плечо Бенедикту и наслаждаясь теплыми солнечными лучами, проникавшими через окно кареты и ласкавшими ее щеки. Она открыла глаза и всмотрелась в пролетавший мимо пейзаж – застывшие деревья и толстый снежный покров.

– Бенедикт, я знаю про новую книгу, и мне совершенно неинтересно. Ни к чему…

– «Поклонникам, похоже, все равно, откуда лишенный свободы писатель черпал идеи для продолжения своих трудов, – читал дальше Бенедикт, словно Харриет его не перебивала. – Читатели последнего романа утверждают, что это его лучшая книга. Многие думают, все дело в том, что частный детектив Виктор Ченнинг встретил достойного соперника в лице умной и веселой героини. Мэри Элис Г. Рот приятно отличается от страдающих девиц, обычно украшающих страницы романов Шупа. Она независима, ловка и носит одежду, которая никогда не сидит на ней как следует. Писатель не рискнул зайти слишком далеко, изменив обычной концовке романа, но Мэри Элис наверняка пленит сердца читателей так же, как пленила сердце Ченнинга».

Бенедикт опустил газету и вскинул бровь, глядя на уютно прижавшуюся к нему Харриет.